Сними проклятие с меня. Былинка

Сними проклятие с меня. Былинка
Александр Раков
СНИМИ ПРОКЛЯТИЕ С МЕНЯ

Мир дому вашему и благодать! Пишет вам человек, который по иронии судьбы был приравнен обществом к серийным убийцам, маньякам, людоедам и педофилам. Ведь именно таковыми принято считать всех, кто попадает в «Чёрный дельфин». Таким образом, всех заключённых «Дельфина» вычёркивают из книги живых, будто нас и не было никогда, лишая права на жизнь, на возможность исправиться и начать новую, лучшую жизнь. Неужели вы думаете, что среди нас нет ни одного, кто может раскаяться и встать на путь исправления? Ведь вынося нам такие приговоры, вы автоматически признаёте нас неисправимыми.
Но задумайтесь, а правильно ли вы поступаете? Да, возможно, вы — общество — и правы, но лишь отчасти. Я сейчас не хочу говорить обо всех, кто здесь находится, да и не смогу. Буду говорить только о себе в надежде, что кто-нибудь с чуткой душой и добрым сердцем услышит меня и поймёт боль, которая преследует меня на протяжении долгих лет отбывания мною наказания.
Мне исполнилось 32 года, а преступление я совершил, когда мне было всего девятнадцать. Что двигало мною тогда, когда я согласился на этот чудовищный поступок? Жажда жить, а не существовать… Я не хочу себя оправдывать, просто не знаю, как иначе объяснить вам, что не от хорошей жизни пошёл на преступление, которое неожиданно для меня самого закончилось столь трагично.

«СВАЛОЧНИК»
Юнец тяготел к одному:
К наличию шумных гулянок.
И жизнь рисовалась ему
В обилии слуг и служанок.
Заманчивым видел свой век,
Грешил ради денег, не каясь,
Всевышнего напрочь отверг,
К тельцу золотому склоняясь.
Всю молодость залил вином,
Подвергся преступной закалке,
Освоил тюрьму, а потом
Сражался за место на свалке.
Вячеслав Хлебов, г. Череповец, р. 1939

Вы помните разруху 1990-х годов? Зарплаты задерживали, а жизнь дорожала на глазах. И так уж вышло, что я с малых лет зарабатывал себе на жизнь: расклеивал афиши, мыл машины на заправке, был грузчиком. Но хотя я всегда был равнодушен к алкоголю и наркотикам, денег всё равно не хватало даже на самое необходимое. А в 1996 году в нашу семью пришла беда и поселилась, кажется, навечно. В тот год, слава Богу, не посадили, но с незаслуженным позором выгнали с работы отца. Тяжело переживая несправедливость, отец запил. А в 2006 году его не стало.
В Бога мы не верили, не вспоминали даже, не знали Его. Да и откуда мы могли Его знать, когда вокруг все будто помешались на том, как достать денег, чтобы накормить семью, расплатиться с долгами, не лишиться работы? А тут ещё, будто мало нам было беды с отцом, я нечаянно ранил ножом в живот одного человека, который проходил в нашем городе срочную службу. Он остался жив, но его комиссовали. Командиры, чтобы не брать ответственность на себя, довели дело до суда. Так меня осудили в первый раз — условно, но осудили. Мне тогда было всего семнадцать…
Через год меня забрали в армию. Но моя надежда попасть в нормальные войска не сбылась — я попал в настоящую «зону»: в нашей роте собрали всех ранее судимых, причём я оказался самым молодым. У нас не было дедовщины, у нас было хуже — те, кто уже не раз побывал в «зоне», стали наводить свои порядки, деля всех на блатных и всяких прочих. Блатные работать, естественно, не хотели и заставляли работать тех, кто слабее. Понимаете, нас не учили военному делу, а использовали как рабсилу. Меня такое положение дел не устраивало, я стал проситься в другую часть, поближе к дому. Меня перевели, но дома я всё равно редко бывал, а потом ещё и пневмонией заболел, работая в кочегарке. Отвалявшись в госпитале, я попросил у командиров десять дней отпуска. Врачи, кстати, при выписке рекомендовали командованию освободить меня от службы на 15 суток. Но мне не дали даже одного дня, чтобы побывать дома. Не отпускали и в увольнительную, когда у мамы был день рождения, и когда сестра замуж выходила. Я устроил бунт… Командиры решили уволить меня, чтобы избавиться от проблем. Повод? Меня, оказывается, нельзя было призывать в армию как имевшего судимость. Так я прослужил не положенных два года, а только год и два месяца.
Вернувшись на гражданку, я занялся поиском работы. Это нелегко было сделать, поскольку у меня была судимость, да и на учёт в военкомате меня не хотели ставить, как незаконно уволенного. А устроиться на приличную работу без военного билета невозможно. Круг замкнулся…
А жить-то как? Долги за квартиру растут, в желудке пусто, одежда поизносилась. К кому идти? Кто поможет? Именно в этот трудный момент и подоспело предложение пойти на разбой. А дальше по наезженной колее: преступление, видимый успех, надвигающаяся гроза неприятностей, отчаянная попытка уйти от расплаты… и вот я здесь, в «Чёрном дельфине». «Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им» (Притч. 1, 19). Как больно осознавать это только сейчас… Но кто мне скажет, почему я только здесь должен был узнать это? Почему в моей жизни — ни в детстве, ни в юности — не было человека, который рассказал бы мне о Боге, о заповедях Его? Конечно, на моём жизненном пути, слава Богу, были люди, благодаря которым я был крещён в 1992 году, но были и другие — те, кто не пустил меня в храм. Они остановили меня по дороге к храму, вызвали милицию и сдали как безпризорника. В результате я здесь, как заживо в могиле погребённый. Без права на надежду, на шанс жить нормально, творить добро, любить и быть любимым. Если бы знали, как мне хочется кричать:

Не надо хоронить меня! Не надо!
Я умер! Но пока ещё живой.
Я слышал звуки восклицанья ада,
Был послан Ангел смерти и за мной.
Там ждут меня, но я не тороплюсь.
Я в жизни этой толком не пожил.
Водой живою дайте я напьюсь,
Прохладой этой, что не заслужил.
Не плачьте над могилою моею,
Я умер, но как будто и воскрес.
Быть может, в этой жизни я успею
Душою дотянуться до Небес.
Так дайте же подняться из «могилы»,
Для смерти слишком молод я ещё,
Для жизни в теле слишком много силы,
Хочу потратить с пользою её.
Я шанс прошу — мне больше и не надо.
У ада вырвать душу бы успеть,
Стремясь к воротам Пресвятого Града,
Любовью побеждая страх и смерть.
Не надо! Я прошу, ещё не надо,
Не зарывайте в землю вы меня.
Смогу ли в жизни той найти отраду
У криков, боли, смерти и огня?

И как в моём положении не взывать к милосердному Господу:

Сними проклятие с меня.
Мне жить осталось лишь три дня.
Сними проклятие с меня,
Дай огражденье от огня.
Сними проклятие с меня,
Дай приготовиться ко сну.
Сними проклятие с меня.
Я не хочу пойти ко дну.
Сними проклятие с меня.
Слезами душу дай омыть.
Сними проклятие с меня.
Своих страстей мне не сокрыть.
Сними проклятие с меня
И научи меня любить.
Сними проклятие с меня,
Боль и обиды — всё забыть.
Сними проклятие с меня.
По новой жизнь хочу начать.
Сними проклятие с меня.
Пелену прошлого дай порвать.
Ну, а не хочешь — не снимай,
Я эти дни смогу дожить.
Я знаю, скоро будет май —
Пора любви, но я убит.

Да, я чувствую себя убитым, потому что я сейчас не живу. Для меня жить — это любить, надеяться, верить. А я не могу. Не имею возможности… Моё сердце с каждым днём всё больше и больше ожесточается от осознания пропавшей жизни, от того, что ничего хорошего не успел сделать и уже не сделаю. Даже далёкая, зыбкая возможность освободиться через 25 лет нереальна, потому что мне тогда будет 44 года и суд не решится выпустить меня, а освобождаться в 50, 60, 70 лет, даже если доживу, — не вижу смысла. Куда я пойду? Кому я нужен буду? Я не уверен, что меня даже в монастырь какой-нибудь возьмут, потому что доживать туда не принимают, а послужить Богу я буду уже не способен.
Останется только два реальных варианта: либо опять в тюрьму (от чего упаси Бог!), либо подохнуть от голода, как собака, где-нибудь на помойке. Эта мысль настигает везде, эта мысль не даёт житья: «А какая на Страшном суде ожидает меня статья?» Валерий Котеленец (№ 4, 137) А я не хочу так, хотя и осознаю, что заслуживаю такой смерти в глазах общества, — того общества, которое лишило меня нормального детства, а потом и человеческой жизни. Потому что в газетах пишут, что здесь, в «Чёрном дельфине», сидят одни отморозки, нелюди. И ведь никому невдомёк, что отъявленных негодяев и человеконенавистников здесь очень мало — хорошо, если наберётся 100 человек из 650. Но, как правило, их-то и показывают по телевизору, о них делают душераздирающие репортажи. А мы, остальные, — те, кто не заслуживает такого сурового наказания, кто в плачевный момент жизни стал жертвой обстоятельств, кто в ответственный момент не нашёл другого выхода или просто защищал свою жизнь?! Здесь много осуждённых несправедливо из-за судейского безпредела, и все они, как и я, хотят жить по-настоящему — с верой в будущее, с надеждой на любовь, но вынуждены смиряться со своей судьбой.

Как хочется мне написать красиво.
Но сделать это не даёт тоска.
И мучает она меня невыносимо,
Съедая в сердце те красивые слова,
Что я хотел бы подарить любимым.
Но в этой жизни, видно, нет мне счастья.
Я в этой жизни слишком невезуч.
Вместо любви в мой дом стучит ненастье.
Опять дожди несут громады туч,
Что заслоняют свет и солнца луч.

Всё-таки хочется верить, что и в моей жизни появится луч надежды на нормальную человеческую жизнь на благо Отечеству, во славу Божию, ради счастья родных и любимых людей. Но чтобы эта надежда осуществилась, надо, чтобы меня услышали, поняли и простили. Чтобы подарили благословенный шанс начать жить заново, пока я ещё молодой и полон сил, пока могу работать и приносить пользу. Прошу ваших молитв и молитв отца Иоанна Миронова обо мне, грешном, и моих родных. И ещё… смиренно прошу келейных молитв об убиенных Александре, Светлане, Романе и Надежде.
Грешный раб Божий Роман Рудин, пос. Соль-Илецк
* * * * *
Вот такие письма уже не впервые приходят в нашу редакцию из заключёния. Для того чтобы вы поняли, где находится Роман Рудин, поясняю, что «Чёрный дельфин» — официальное название «ФГУ ИК-6 УФСИН России по Оренбургской области» — колонии для пожизненно осуждённых в городе Соль-Илецк в Оренбургской области. Самая большая колония подобного типа в России — на 1600 человек. В настоящее время в колонии содержатся около 650 человек. Количество персонала — около 900 человек. В тюрьме содержатся не только пожизненно заключённые, но и заключённые с общим режимом, вольноотпущенные и живущие в специальных поселениях.
* * *
Я внимательно несколько раз прочитал письмо 32-летнего Романа, — письмо грамотное, и даже стихи написаны неплохие. Была мысль попросить кого-нибудь из сведущих людей дать оценку написанному, но потом я решил: отвечу ему сам.
«Пишет вам человек, который по иронии судьбы (курсив мой. — А.Р.) был приравнен обществом к серийным убийцам, маньякам и людоедам».
Если пропустить некоторые абзацы, получается, что пишет на волю человек, которого жестокое общество и «случайные обстоятельства» (курсив мой. — А.Р.). закатали на 25 лет за шершавые стены тюремной камеры. Приговор заключённый считает несправедливым, он «вычёркивает из книги жизни живых, лишая права на возможность исправиться и начать новую, лучшую жизнь». Не стану пересказывать содержание письма, но вопросы возникают сразу: почему «не от хорошей жизни» большинство людей не идут на преступления? Разве мы тоже не переживали ад 90-х годов? Но Роман «нечаянно» (?!)ранил ножом в живот солдата, и того вынуждены были комиссовать из армии. А откуда в кармане «случайно» оказался нож? Вот и получил наш «герой» первый условный срок. Он был страшен, тот бомж, в предвкушении дани, что приставил мне нож, угрожая гортани. Он дышал, что удав. И, от страха тупея, я сказал: «Я бы дал — только нет ни копейки». Помолиться? О чём, если я обречённый? Я спросил: «Ты крещён?» Он ответил: «Крещёный». И глаза опустил. И сказал: «Извиняюсь…» Я ему всё простил. И с тех пор изменяюсь. Сергей Поликарпов, СПб., р. 1947 (№ 6, 97)
Казалось, урок должен был пойти впрок. Но после множества оправданий себя и обвинения всех и вся в своих бедах Роман идёт на разбой. Зачем? Да на работу приличную не берут, на учёт в военкомат не хотят ставить, долги растут, есть нечего. Ну конечно, в таком случае ты вынужден с угрозой для жизни людей отбирать у них то, что пригодится тебе. И как итог — «Чёрный дельфин» и срок длиной в целую жизнь. Опомниться должен любой, оказавшись по ту сторону жизни, но нет: опять идут обвинения вовне. «Почему в моей жизни не было человека, который рассказал бы о Боге, о заповедях Его?» И строчки стихов:

Не надо хоронить меня! Не надо!
Я умер! Но пока ещё живой…

Честно признаюсь, за годы редакторства я немного научился отличать правду от фальши: слишком много раз обманывали зэки разными жалостливыми просьбами из-за колючей проволоки. По мере продвижения по строчкам я всё больше задавался вопросом: действительно, за что такому несчастному, ещё молодому парню отвесили 25 лет? А вдруг это судейская ошибка? Но только в самом конце до меня дошло, что же совершил этот… преступник? «Смиренно прошу ваших молитв об убиенных Александре, Светлане, Романе, Надежде…» Так на его совести души четырёх человек! Да сможешь ли ты отмолить свой великий грех, Роман? Судя по тону письма, ни крохи раскаяния нет в тебе за содеянное. Да и о всех ли грехах поведал ты редакции в надежде… на что? Сочувствие, посылку святоотеческой литературы, газет? Ведь всех нас ждёт ещё и главный Суд — Суд Божий? Найдёшь ли ты у Господа оправдания своим преступлениям? Раз нет плодов покаяния, значит, ни слезинки не проронил ты по убитым тобой людям. Правда, времени для этого в тюрьме у тебя предостаточно. Читал я в одном патерике, как раскаявшийся разбойник пришёл в монастырь и 20 лет не покидал келью — в посте, слёзной молитве, ночном бдении… И через 20 лет у него сама по себе зажглась лампадка. Простил Господь разбойника. А ты рвёшься на волю — мол, там исправлюсь. Свежо предание…
Публиковать же твоё оправдательное письмо на весь мир я не стану — ни к чему это. Только весьма ценных для зэка конвертов прибавится из далёкого Соль-Илецка…
Александр Раков.

Решетка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
Мной не владеют больше вещи,
Всё затемняя и глуша.
Но солнце, солнце, солнце блещет
И громко говорит душа.
Запоры крепкие, спасибо!
Спасибо, лезвие штыка!
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие века.
Не напрягая больше слуха,
Чтоб уцелеть в тревоге дня,
Я слышу всё томленье духа
С Екклезиаста до меня.
Спасибо, свет коптилки слабый,
Спасибо, жесткая постель.
Такую радость дать могла бы
Мне только детства колыбель.
Уж я не бьюсь в сетях словесных,
Ища причин добру и злу,
Но чую близость тайн чудесных,
И только верю и люблю.
1920
Александр Солодовников, †1974
Газета «Православный Санкт-Петербург», № 6 (234)

Вскоре после публикации в редакцию пришло письмо.
«Уважаемый Александр Григорьевич!
Прочитал в газете письмо из “Чёрного дельфина” и Ваш ответ на него. Достойный и правильный ответ. Потом начал припоминать что-то давно забытое — и вспомнил! Осуждённый Павел Рудин пишет, что человеконенавистников в их тюрьме очень мало — человек сто. «Их-то и показывают по телевизору, о них делают душераздирающие репортажи».
Осуждённый Рудин говорит неправду. Несколько лет назад был небольшой телерепортаж по каналу «Совершенно секретно», посвящённый именно ему, Роману Рудину. Все его «героические подвиги» описаны великолепно, но не в этом суть. Интересно другое.
Когда Романа Рудина судили в первый раз, то он повёл себя так: повернулся к судьям спиной и отказался отвечать на вопросы. Суд приговорил его к пожизненному заключению. Рудин подал апелляцию в Верховный Суд Российской Федерации. И перед Верховным Судом разговорился до чрезвычайности. Суть речей примерно та же, что и в газете: «За что такая жестокость?! Я не педофил, не маньяк, не людоед! И всего-то я убил четырёх человек, а мне за такую мелочь — пожизненное! Какая ужасная несправедливость!..» И ни крохи раскаяния. Верховный Суд оставил приговор без изменения.

В СУДЕ
В тусклый полдень под северным небом
Невзначай вспоминается мне:
Тусклый свет в коридорах судебных,
Как в чужом недосмотренном сне.

Смотрит правое дело с плаката,
Вольный тополь бежит под дождём…
И угрюмый смешок адвоката
Ободряет: чуть-чуть подождём.

Ходит время в больших прокурорах,
Свет в потёмках бумажных шуршит.
Жизнь угрюмо молчит в коридорах,
И Судьба за дверями молчит.

Адвокат, одурев от икоты,
Пьёт казённую воду с тоской…
Чей-то голос мне чудится: «Кто ты?..»
- Сам не ведаю, кто я такой.

И никто никогда не узнает,
Что душа в наших душах болит…
И Господь нам безумье прощает,
Но душа ничего не простит…
Лев Котюков, р. 1947 (№ 4,9)

Разуверившись в милосердии судебном, Рудин принялся писать в православные газеты: «Я не отморозок какой-то! Почему закон так жесток?»
С течением времени пожизненное заключение было заменено на 25 лет лишения свободы. 13 лет Рудин уже отсидел, через двенадцать, скорее всего, выйдет на волю с желанием красиво жить и нежеланием работать, с обидой на всех и вся, и, возможно, с жаждой отомстить за свои «незаслуженные» страдания. И без всяких признаков раскаяния. Ещё физически крепким и не таким уж старым. Вам не страшно, что подобный отморозок будет жить среди нас? Суд не должен выпускать Рудина на волю. Или я не прав?»
Ярослав Шилов, СПб.

P. S. Преступник Рудин не в санатории находится, — в тюрьме особого режима, а 13 лет — срок огромный. Пусть отсидит сначала до 2024 года. Если отсидит…

Пока душа воспринимает
Чужие слёзы, знай: Господь
Ещё грехи твои прощает
И в прах не превращает плоть.
Сергей Хохлов, Краснодар, р. 1927 (№ 2,120)

А где же твои слёзы, заключённый Роман Рудин?..