79

Звонит. Она знает. Но отчего же вдруг посреди ночи?
У них ведь ночь сейчас. В трубку плачет, хохочет…
Не перебить  истерику, а так нужно выяснить дело.
Что-то аж сердце самой как-то защимило-заболело.
Успокоилась вроде. Говорит – доехал обратно скоро.
Сбежал, вернулся домой, сидел и курил часами у моря.
Пару дней молчал, говорит. Она поняла сама тоже.
Да и как скрыть , если и так всё видно по пьяной роже.
Пил, говорит. На него не похоже. Сказал ей лишь,
Что дома. Друзья, всё-таки. А потом гладь и тишь.
Ночью, говорит, всё ходил по комнате, стих чинил вслух.
Она утром тот стих на столе нашла. Окликнула его – глух.
Зашла к нему, а постель пустая, убранная. Сам висит...
Она его за ноги – так ведь остыл уже, а она истерит,
Плачет, бьётся о стены, кричит, да ругает меня, себя,
Его – за то, что такой убогий был, что сдавался любя,
Что был бы героем, но – отнюдь –  не романа какого,
А в сражениях злых, схватках смертных, на поле боя.
Говорит, ей врачи снотворного дали, но вот очнулась,
Сразу мне звонить – обвинять. Мол, ты что – ****улась?
На меня грешит, на меня смерть пишет, звенит голосом…
Я все слушаю, ботинком на линолеуме черчу полосы.

Жду, как проплачется, да слов нет – только выслушать.
Сердце, было, зашлось, теперь ниточкой – мол, выкушай.