Шувани

«Пап, а там что?»-  мальчуган, семеня рядом с отцом, молодым мужчиной чуть старше тридцати лет, то и дело забегал вперед и,  заглядывая в отцовские глаза,  донимал вопросами. Вопросы требовали немедленного ответа. Одет был мальчик в рубашку и шорты, с перекинутой через плечо лямкой, а но ногах красовались сандалеты с рыжими от частого мытья и загнутыми вверх,  носами.

   «Ну что, папк? Что молчишь?» - требовал ответа паренек, показывая пальцем на блеклое неопределенного, между желтым и розовым  цветами, здание. Отец, задумавшись, не сразу ответил  и,  спохватившись, усмехнулся: «Родина».

   Мальчик удивленно и недоверчиво смотрел: «Родина – это где родился». Голубые глаза отца потемнели, какое – то воспоминание тенью коснулось светлого лица.
Андрей вспомнил сталинских опричников, подводы, быстрые  сборы: ничего лишнего, ничего необходимого, в чем были в том и поехали. В Игарку. Ссылка.

  Вспомнил брата Тойво, прокусившего ладонь энкэвэдэшнику. За это ему сломали ударом кулака два ребра, а от оплеухи  шла кровь из уха. Потеки засыхали, коричневели, стягивали кожу и трескались.  Это тоже была любовь Родины. Слепая, жестокая. То ли мать, то ли мачеха.
   Воспоминание, набежавшее  тучкой в ясный день,   также внезапно исчезло.

   «Это клуб «Родина», просто такое название»- ответил отец.
   «А… а… а…», - шмыгнул носом Андрюшка. Он хватался за фибровый чемоданчик, качающийся в такт отцовским шагам, а отец недовольно дергал -  не мешай.
   Уголки коричневого чемоданчика были металлические, покрыты никелем и постукивали по коленкам мальчика. Бросит взгляд случайный прохожий, подумает... да что тут подумаешь - отец с сыном, идут, спешат, вон как мальчишка ногами - то, частит.
Шли они в тот час в здание «Родины» - в баню. Из всех бань отец предпочитал именно эту, за сухой пар.

   Безлюдная улица. Справа дома, слева сквер и никого. Маленькому Андрею вдруг что – то почудилось, будто кто в спину подтолкнул, а хрипловатый, надсаженный голос уже доносил, растягивая слоги: «Андрэй!..»

   «Слышишь, пап…», - и мальчик дернул за рукав отца.  К ним спешила, если так можно сказать о шуршащей многими юбками, пожилой цыганке. Не шла - двигалась: плывущая, качающая бедрами, тем особым шагом, который можно отметить только у цыганок и ни у кого более. Она шла, а правая рука, обращенная ладонью вверх, подобно тому, как держат руку при гадании, призывала остановиться.  Отец стоял вполоборота и  смотрел прямо в глаза приближающейся цыганке.

   «Ты разве не Андрэй?» Она  улыбалась отцу, а мальчик  завороженно глядел на золотые зубы и думал: «можно  гвозди кусать,  наверное».

   «Андрей» - сказал он.  «Вы меня знаете? Я не могу вспомнить вас, хотя память у меня отменная»,- недоумевая и удивляясь,  ответил отец мальчика.

   Она, почему то произнесла: «Ты очень сильный человек». Мой отец, а это был именно он, спросил,  откуда она знает его имя, может, слышала, идя за нами.

   «Э..», - протянула она, - «зачем мне надо подслушивать. На тебе написано твое имя. На тебе и на твоем сыне».

   Отец предлагал ей денег, чтобы она открыла секрет, но она денег не взяла и, толкнув меня в плечо: «погуляй»,  о чем-то долго говорила с отцом и затем ушла.

   «Папа, это кто была?»- спросил я. Тогда  я и услышал от него слово «шувани», что с цыганского значит: колдунья, ведьма.

   О чем была у них речь, отец мне никогда не рассказывал.
Странное дело - все его предостережения и невольные предсказания сбывались для меня и, часто, не самым счастливым образом, но не с трагическим, слава Всевышнему, исходом.

   Долгие годы спустя,  однажды, я вновь столкнулся  с одной из представительниц этого яркого, удивительного народа, с его непонятной нам жизнью.

   В восьмидесятых годах,  мы «отрабатывали»   район со сложной кримингенной обстановкой.  Проходя мимо киосков на одной из улиц, я заметил видную, хорошо одетую, ухоженную женщину. Пожалуй, ее можно было назвать красавицей.
   Она доставала из открытой сумочки деньги и отдавала цыганке. Затем стала снимать  и украшения с рук... внезапно гадалка обернулась и, бросив на меня взгляд, сказала: «Я ничего не делаю, она все сама».
     Повернувшись, она  быстро, практически не заметно, исчезла,  а я даже не мог сделать и шага. Как прирос к земле на какие – то секунды. В голове мелькало и рассыпалось стеклянными бусинками имя Ляли Черной, кружились цветные шали, бубны сами по себе...

   Подойдя к женщине,  стал расспрашивать ее, пытаясь добиться вразумительного ответа, но ни  слова, ни звука. Она стояла словно столб соляной. Рука застывшая на весу, была вытянута вперед.
   Ни с того ни с сего,  я дунул ей в лицо. Дунул, что есть силы -  резко, как при глажке брызгают водой на ткань. И  действительно, на лице блеснули капельки. Всполох пробежал по зрачкам, она с неприязнью взглянула на меня и поспешила прочь.
На мой оклик, я лишь услышал:  «Оставьте  меня! Я ничего не знаю».

    Водоворот времени многих унес, а кого утащил  по подземным рекам в царство нефритовых теней. И быть может, я - последний из свидетелей и участников тех коротких, но запомнившихся мне событий, запечатлевших в моей памяти образ шувани.

Время от времени, я вспоминаю вдруг, и меня начинает вновь беспокоить мысль: о чем говорила с моим отцом цыганка. И почему она тогда была одна, шувани...

8, декабрь, 2012г.