Борис Христов переводы с болгарского

БОРИС ХРИСТОВ  — родился 14.08.1945 г. в г. Крапец. Закончил гимназию в Пернике и факультет болгарской филологии в Великотырновском университете “Святых Кирилла и Мефодия”. Работал учителем, журналистом, редактором в Студии игровых фильмов, в литературном альманахе “Струма” и журнале “Феникс”. Автор книг: “Вечерняя труба”, “Честный крест”, “Отец яйца”, “Слепой щенок. Долина обуви”, “Мысли и графити”, “Крылья вестника”, “Смертные пятна”, “Мысли поверх других мыслей”, “Поэзия”. Стихи переводились на английский, немецкий, русский, итальянский и другие языки. Составитель сборников и антологий, среди которых “Болгарские рассказы ХХ века”, “Народные письмена”, “Веда Словена”и др. Лауреат Большой награды СУ “Св. Климент Охридски”.

СВАТБАТА НА МАМА

Слезе от хълма и тръгна нанякъде -
потъна баща ми в тревите зелени.
Вече двайсет години аз го очаквам
и от двайсет години мама се жени.
Самотни и тъжни дохождат мъжете —
причесани меко, с походки красиви.
Говорят, сами си предлагат ръцете.
А тя и не иска да знае. Щастлива
излиза навън и се рови из двора,
ходи донякъде — с мляко се връща,
сяда на прага, с тишината говори...
Откакто я помня, все си е същата.
Но някой ден ще пристигне жениха
и ще приседнеме в стаята трима.
Тихо ще вият кларнетите, тихо
ще бъде в душите ни - ще мълчиме.
Трохите той ще реди, тя ще го гледа.
Най-после ще заговорят за здравето.
Ще оживее нашата къщица бедна,
ще си тръгна тогава - ще ги оставя.
Ще поплаче на прага моята майка
и ще си легне бавно в нощта
до кроткото рамо на непознатия
и до сърцето на мъртвия ми баща.

СВАДЬБА МАМЫ

Спустился с холма и исчез куда-то —
потонул отец мой в зеленых травах.
Уже двадцать лет жду его возврата
и через двадцать лет выходит замуж мама.
Одиноки, грустны приходили мужчины —
так причесаны мягко, с красивой походкой.
Предлагали ей руку — все чин по чину.
Она знать не хотела. В платочке, кротко
выйдет во двор, перекликнется с соседями,
сходит куда-то — с молоком вернется,
сядет на порог, с тишиной беседует…
Сколько ее помню, все такою ж остается.

Но в некий день жених появится,
мы сядем втроем за стол — на прощание.
Тихо взвоют кларнеты, и крепко сплавятся
в наших душах боль и печаль — в молчание.
Он немного плох, она тоже бледная.
Заговорят о здоровье — вдвоем, мол, полегче...
Оживет чуть-чуть наша хатка бедная,
и тогда я уйду, ссутулив плечи.
Заплачет мама, кинется к оконцу... 
И прильнет в ночи,  дожидаясь конца,
к смирному плечу пожилого незнакомца,
к сердцу моего мертвого отца.

     ПРЕНАСЯНЕ ГРОБА НА БАЩА МИ

Далечно село — животът малък...
                Цял ден да гониш без път калта.
Камък до камък, камък до камък.
                И най-накрая моят баща.
После в покоя звънна лопата —
                свещта изпълни въздуха с дим.
И в тишината мама заплака:
                "Прости ми, боже... Боже, прости...
Прости, защото трабва да знае
                как съм живяла дотук —
жена на празни дрехи и стаи,
                децата малки, съседът глух.
Домът паянтов. Козата дива.
                Лятото сърпа над теб върти —
до обед блъскаш голата нива,
                следобед триеш чужди врати.
И да се молиш на пръста гърбав
                мляко да пусне наместо кръв.
И да не знаеш зад оня ъгъл
                човек ли ходи, или е вълк.
Празната маса сама да пощеш
                гладна да свиваш в леглото крак.
И да се луташ с децата нощем
                из тъмнината от праг на праг...
Едно сандъче — това ли струва
                всичко, което ми обеща —
на твойта чаша да съм съпруга,
                а ти на мойте сълзи баща.
Дошли сме днеска с нас да те вземем —
                в града сами ще пукнем от жал.
Но кой ли тая вода зелена
                наместо вино ти е налял.
А скъсаното ще се закърпи —
                синовете са вече добре...
Имаш ли всичко — сапун и кърпа,
                гребен и молив, и цигаре?
Имаш часовник — диша стрелката.
                Слагам ти още две-три неща..."
И сякаш сламка грабна реката —
                тръгна сандъка с моя баща.
Поех си дъх и нищо не казах —
                хайде трохите да съберем.
Който е плакал над гроб опразнен,
                той моя поплак ще разбере.
Свещта угасва — дими ръката.
                Тръгна си мама с празна шейна.
И до небето, и по-нататък
                настана болка... и тишина.

 ПЕРЕНЕСЕНИЕ ГРОБА МОЕГО ОТЦА

Село далеко — а жизнь недлинна…
                Ты роешь грязь, как окоп боец.
Камень за камнем, до самого дна.
                Вот наконец и мой отец.
Лопата звякнет — ей дали покой.
                Свеча зажглась, ветку дыма взрастив.
Заплачет мама, зажав рот рукой:
                «Прости меня Боже, прости…
Прости, ты ж знаешь, как я жила —
                дети малые, сосед глухой.
Пустых мужних костюмов жена,
                что ни взять — обернется трухой.
Дом на подпорках.  Дурная коза.
                А лето серп вертит над тобой —
 до обеда жнешь, аж проймет слеза,
                а потом идешь мыть хлев чужой...
Ты помнишь, Боже, просила не раз —
                пусть из рук разбитых не кровь — молоко,
чтоб детей накормить!.. Не смыкала глаз:
                вдруг набросится стая волков?
Пустотою часто нас стол угощал.
                Голодная, ноги в койке подожмешь...
А то и бродишь с детьми по ночам
                с порога на порог, пока хлеб найдешь.
Один сундучок — заменить он не властен
                все пред Богом твои обещания.
В твоей чаше — супруга  счастье,
                а в моей — слезы отчаяния.
Пришли тебя взять из земли  каленой —
                от тоски я чахну в городе одна.
На кой, скажи, эту воду зеленую
                ты налил мне вместо вина?
Ты там помни: у нас славный сынок.
                Есть ли у тебя мыло, сигареты,
гребень, карандаш, носовой платок?
                Часы-то есть. Вот еще на… вот это…»
И как щепку тащит река —
                двинется в путь сундук с моим отцом.
Я задохнусь и помолчу пока,
                повернувшись к горю лицом.
Кто плакал из вас над гробом пустым,
                поймут — тот плач выжег душу дотла...
Свеча погасла, струится дым.
                Мама с пустыми санками ушла.
Никто  меня не видит, не слышит.
                Передо мной — только яма одна.
 До самых небес и даже выше
                боль наступила… и тишина.