Сахалин. Гл. 6. 7

На острове тогда преобладали
"Голодные", как волки, мужики.
Заброшенным в «космические» дали,
Была им добродетель не с руки,
К тому же не давали им медали
За то, что были с женщиной стойкИ.

А женщины всё взвинчивали цену
Своих достоинств, зная наперёд:
Бес непременно явится на сцену
И за собой мужчину поведёт.

И женщины все время были правы,
Рассчитывая на свои «дары»,
Поэтому кругом царили нравы
Еще доисторической поры.

Да, женщины такое вытворяли,
Что не вмещалось в  разные морали,
Тем более в советскую мораль.
Она ж, как Моисеева скрижаль,
Предписывала женщине быть строгой,
С мужчинами чужими – недотрогой,
И с высоты домашнего порога,
Не устремляясь помыслами в даль,
Таить в себе томленье и печаль.

Однако в то же время в нашей школе,
Еще плачевней – в школьном комсомоле,
Как в буржуазном, западном кино,
Произошло событие одно,
Которое меня совсем сразило,
Поскольку я уверен был тогда,
Что комсомол есть нравственная сила,
Источник вдохновенного труда.

… Учился я на тройки и четверки,
Но нА пять баллов комсомольцем был:
Не потреблял спиртного и махорки,
Отечество и Сталина любил.

Я и сейчас не разлюбил их, кстати,
Как ни старался «правильный Хрущев»
Лишить меня накопленных симпатий…
Не обессудь уж, дорогой читатель, -
Возможно, что исправлюсь я ещё.

Но далее… У нас в десятом классе
Был видный комсомолец – Валентин.
Лицо имел, что лик в иконостасе,
Спортивный, обаятельный блондин.
ОТЛИЧНО знал он РАДИО* к тому же
И танцевал на вечерах – не хуже.
       (* Тогда высший класс умений и ума)

А классом ниже обреталась Лена –
По всем размерам, женщина уже.
Они вдвоем ходили неизменно
И находились с ней на рубеже,
С которого идут обычно к браку –
Конечно, по родительскому знаку.
Мы верили, что ровно через год
Событие сие произойдёт.

Как вдруг – ЧП: собранье комсомола,
И явка обязательна для всех...
Зал актовый едва ль не с верхом полон,
Не слышен шепот и тем паче смех.

Нам предстоит, согласно объявленью,
Судить об «аморальном поведенье»,
И первой же строкою – об Елене,
Другой строкою и о Валентине.
А  это значит – ставить на колени
И содержать в  моральном карантине.

Опять я был мучительно раздвОен:
Мне, без сомненья, было жаль обоих.
Я знал, что Валентин уже не воин –
Потонет и потянет за собою.

Из  школы исключат обоих скоро,
Из комсомола – сразу в этом зале.
Но я склонялся перед приговором,
Хотя еще ни слова не сказали,
Уверен был: коль существует «дело»,
То, значит, у кого-то «накипело».

«По делу» выступала директриса,
И тут я совершенно обмирал,
Когда она, как скорбная актриса,
Подробно «раскрывала криминал».

Всё о «девичьей гордости и чести,
Поруганной отныне навсегда»,
О грешнице, «захваченной на месте»,
О том, что «в дом её пришла беда».

Беда, конечно, «и для школы тоже,
Ведь нам теперь придётся потерять...
Увы, цвет нашей школьной молодёжи…
Пятно на школу… и пятно… на мать».

Не объяснялось, как известным стало
Всё это содержанье «криминала»,
Но обвиненья сыпались, как град.
А что ж они? Спокойны и молчат!
Меня молчанье это поражало
И вызывало тихий ропот зала.

Потом пошли недетские картины
Уже грехопадения мужчины,
Как совратил он девушку и как
«Утратил честь наш признанный вожак».

Как «подло он влезал в овечью шкуру,
И вот теперь во всём изобличён».
И зал взирал на Валентина хмуро,
Однако не смущался этим он.

Теперь всё стало ясно и ребёнку:
Что говорить? Пора голосовать!
Все будут «за», «причешут под  гребёнку»,
С души и сердца снимут эту кладь…

 Глава 7
Да, милый друг, всегда невыносимо,
Кому-то выносить свой приговор,
Когда перед тобою подсудимый,
Пусть даже он растлитель или вор.

Я много повидал таких собраний
И руку по команде поднимал.
Да, было – в детстве, в молодости ранней,
Да и теперь, хоть я  уже амбал...

Совсем недавно собирались в клубе
И дело разбирали всем полком.
Речь шла о второгодке Вернидубе,
Который заступил на пост, потом

Когда уж окончательно стемнело,
Зарыл в песок мешавший автомат
И посетил разболтанное тело,
Которому да-авно за пятьдесят.

И наш полковник в роли прокурора
Был, словно на броне, невозмутим,
Когда спросил «младого ухажёра»:
«Зачем ты ходишь к бабушкам таким?»
И тот ответил – как щелкнУл затвором:
«Чтоб палку бросить…»
Вот работай с ним:
Не мог подумать и пяти минут…
А тут у нас «товарищеский суд»!

Но Батя продолжал всё в том же стиле,
Хоть замполит и ёрзал головой:
«А ведь твою мадам не обходили
Еще солдаты первой мировой!»-
Зал грохнул смехом, будто по приказу,
Воздавши Бате за такую фразу…

… Ну, после смеха уж какой тут суд7
Хоть мы «салагу» дружно «осудили»,
Но знали, что дисбата* не дадут
          (*дисциплинарный батальон, военная "тюрьма")
Лихому парню, доброму «водиле»:
Что взять с такого, если – "Сверни-дуб",
Хороший малый, да «местами глуп»!

И поругав его «по всей науке»,
Мы дружно взяли парня «на поруки»
А я? А я, как этот полный зал,
Конечно, тоже «за» голосовал…

Что делать, если в армии теперь
Всем вольностям открыта настежь дверь
И всякий нарушитель УставнОго
Уже благодарит за то Хрущева,

А уголовник вроде Вернидуба
ДОЛЖОН благодарить его сугубо…
При Жукове всё было бы иначе…
Но Маршала генсек отпнул, как мячик.