finis

     всякая долгая речь – это речь оправдывающегося, наконец-то что-то прояснилось, говорят для того, чтобы узнать вину, и говорят для того, чтобы оправдаться, все это как-то соединяется, существует нераздельно, цепляется одно за другое – речь, вина, оправдание, можно ли считать речь не только оправданием, но и приговором? это решило бы многие вопросы – представить долгую речь как вид судебного красноречия, речь прокурора, речь защитника, речь подсудимого, какие там еще бывают речи, включая речь судьи, речь присяжных? но это, кажется, лишнее, присяжные в этом не участвуют, так в чем же моя вина? прежде всего, избавимся от угрызений по поводу несовершенства, никаких претензий на совершенство, я смертен, ограничен в пространстве, времени и способностях, окружающие, конечно, щедры на упреки, начиная с младенчества, школьных лет, вбивают в голову, что ты виноват, воспитывают в этой вере, потому что это удобный способ переложить свое чувство вины на другого, и только немногие получаются таких воспитателей, которые укрепляют в них настроение невиновности, повезло ли в этом отношении Александру? но перечисление не завершено, есть еще метафизическое чувство вины, никак не связанное с социальным, единичное виновато уже тем, что отделилось от Единого, и так далее, прекрасные речи, отвлекающие нас от самих себя и обращающие к Единому, отцу и высшему благу, кстати будет упомянуть здесь христианскую интерпретацию, первый грех, вечное проклятие, но, может быть, рассуждение вообще идет не в том направлении, и дело не в чувстве вины, а в страхе, страх питает долгую речь, страх конца пытается избыть себя в долгой речи, кажется, что речь бесконечна, длится и длится, вот это, пожалуй, самое верное, причем здесь вина, никакого судилища, говорю, следовательно, существую, невинный, как зерно или галька, пою, как птица, опять же невинно, журчу ручьем, громыхаю громом, и все без вины и уже без страха, не спрашивая, куда и зачем, не задавая никаких вопросов, не предъявляя никаких обвинений, ни в чем не оправдываясь, не вынося приговоров и ничего не страшась, когда длится речь, ничто другое не длится, ничего другого не существует, это ясно, это очевидно даже в тот момент, когда, неожиданно вспомнив латынь, говоришь: finis.

–––––––––––––––––––––––––––––
     «Возможно, когда-нибудь я узнаю, в чем я виноват». – С. Беккет. «Безымянный».