Мотив на повесть Гоголя

Он был нелеп, смешон, рябой
И очень низенького роста.
Такому жить уже непросто,
Обижен попросту судьбой.

Работал кем-то в мастерской,
Терпя обиды и насмешки,
Он говорил себе с усмешкой –
Я брат твой, брат твой, брат твой
Брат..

И получая во сто крат
Шептал, все больше унижаясь –
Зачем меня ты обижаешь?
Ведь Бог сказал, что ты мне брат.

И распаляя оттого
Обидчиков, плевавших в спину,
Он делал радостную мину
И шел ссутулившись домой.

Февраль накрыл пушистый плед,
Мороз ласкал приятно кожу
Высоких утренних прохожих
И лживо набожных калек.

Меж них брел серый человек,
В толпе невидимая крошка,
Сквозь дыры на его одежке
Бил ветер в спину ему вслед.

Идя в поношенном пальто,
По камням медленно ступая
Он думал – вот поголодаю
Еще с полгодика, потом

Возьму расчет в своем столе
За неуход в законный отпуск,
За то, что ни единый пропуск
За мной не числится в семь лет.

За то, что я исправен был
При выполнении работы,
За то что никакие льготы
Себе не требовал, не ныл,

Я думаю за этот труд
Мне выделят тыщ семь под осень,
А может быть и целых восемь
Мне премии за то дадут.

За вырученный мной барыш,
За мои кровные копейки,
Отложенные кой-то веки,
Куплю пальто за десять тыщ.

И не осмелится никто
Меня назвать пропащей рожей.
Ах, как же здорово, быть может,
Мне будет в новеньком пальто!

Осенней позднею порой,
Сверкавшей изморозью хмуро,
В одно ноябрьское утро
Пришел в обновке наш герой.

Ему год вышел непростым,
Он не щадил себя исправно
И вот дождался, как ни странно,
Вознагражденья за труды.

Коллеги думав – Ну, рябой!
С усмешкой меж собой шептались,
Глаза их искрами игрались
Рождая замысел шальной.

С улыбкой хитрой, подойдя,
Сказали вслед ему – Отменно!
Какой покрой, брат! Современно!
На ощупь – шерстка у котят!

Да в нем любой пройдет гусем!
А защищает как от снега!
Отметить надо бы коллега!
Нет денег? Мы оплатим все!

Не принимаем мы отказ.
Ведь ты же брат наш, меньший, вроде,
И дело все идет к субботе.
Так выпьем же хотя бы раз!

Его шального повели
В кабак напротив «Три копыта»,
А там поили «Маргаритой»
И восхваляли как могли.

А он смеялся и шутил,
Вначале пригубив бокальчик,
А захмелев просил чтоб мальчик
Ему еще один налил.

Его прельщала эта роль
Быть эпицентром слухов, сплетен,
Он раньше был ведь незаметен.
Ну, а теперь Он вдруг король!

Он становился все хмельней,
А на пальто его топтались
И после весело смеялись
Над скверной выходкой своей.

Среди хмельной бравады, в час,
Он пил и хвастался все дальше,
Ведь с Ним не обращались раньше
Так просто, мило – как сейчас.

Он думал: Вот мне повезло
С такими чудными друзьями!
Конечно же не без изъянов,
Но все же не творящих зло.

Допив последний свой бокал,
Косой, с улыбкою игривой,
Уже подпитый и счастливый
Он выходил из кабака.

И звезды искрами лились.
Он восхищался мостовою
И не заметил как вдруг двое
К нему под руки подошли.

Один сказал – Ниче пальто!
Ты видно, брат родной, при деньгах.
Не выручишь в такую темень
По братски тысячью? Не то..

И вынул перочинный нож,
Сверкнул им перед Его носом
С усмешкой злою и гундосой
Так свойственной для этих рож.

А Он стоял, окаменемев,
Твердя в ответ – Да я без денег!
А что пальто? Оно при тени
Вам новым кажется, то блеф..

- Не густо, брат, на свете том
Я думаю к тебе вернется.
Ну, а пока давай сочтемся
Твоим хорошеньким пальто.

Он замер словно дикий зверь,
Отчаянно вцепившись в китель.
С истошным воем – Помогите!
Рванулся резко в темный сквер.

Бежали трое в темноту,
Дома сияли вдаль в ампире.
Его поймали, долго били
И кинули лицом в плиту.

Он встал, раздетый, через час,
Стучал в попавшиеся двери,
Стонал – Меня избили в сквере!
Ну помогите, молю вас!

Не разобравши этот стон
Ему кричали – Как ты смеешь
Меня будить с такой затеей?
Ты верно пьян, брат. Пошел вон!

Бежав по мокрой мостовой,
Молил Он тщетно у прохожих
Помочь Ему и с грязной рожей
Добрался через час домой.

Стоящий еле на ногах
С звенящей болью в грудной клетке
Он налетел на табуретку
Пройдя в квартиру в башмаках.

Всю ночь, при старом пальтеце,
На стеленной кровати сидя,
Его трясло в слепой обиде
Замерзшей на немом лице.

Убившись горькою тоской
И не найдя подмоги в горе
Он на последнем смертном одре
Шептал – Я брат твой,
Брат твой,
Брат..