Вера, Надежда, Любовь...

Я сижу на веранде своего дома в кресле-качалке и занимаюсь единственным делом, которое еще не разучился делать. Соседи, видящие меня ежедневно, не подозревают,  что я занят самым главным делом своей жизни. Я давно уже потерял счет времени. Глаза мои плохо видят, но для того, чтобы видеть то, что вижу я, зрение не нужно. Старческая дрожь рук порой так сердит, но их помощь мне не нужна. Я пишу книгу воспоминаний о единственной любви моей жизни в своей памяти. Они не нуждаются в издании и уйдут в небытие вместе со мной.

Жалею ли я о том, что было и что могло бы произойти, будь я немного настойчивее? Наверное, все же нет. У меня была одна Муза с такими разными именами – Вера, Надежда, Любовь.

Я помню до мельчайших подробностей тот день, когда встретил ее первый раз. Она шла по улице со стайкой веселых подруг, такая вызывающе-юная, яркий луч света на фоне бушующей зелени мая. В тот миг я забыл, куда и зачем шел, окружающий мир перестал для меня существовать. Я неотступно следовал за ней, не говоря ни слова. Я все узнал про нее, где она живет, учится, какие фильмы смотрит, какие книги читает. Ее имя стало для меня нарицательным. Я часами простаивал под окнами ее дома, когда она перестала выходить на улицу. У меня не хватало слов признаться ей в своих чувствах, страх быть непонятым был сильнее меня. Я ждал, я был терпелив. Я верил, что день, когда я смогу назвать ее своей, обязательно наступит.

И он наступил. Плачущие родственники, соседи и друзья провожали маленький гроб. Я слышал шепот за своей спиной: - Такая молодая, ей бы жить да жить. А что с ней случилось? И ответ, как выстрел: - Врожденный порок сердца.
На кладбище все произошло просто и обыденно.  Скромная низенькая оградка украсила место ее последнего упокоения. Букетик гвоздик у основания креста. И маленькая фотография.
- Теперь нас с тобой никто не разлучит, Вера. – думал я.

Я приходил сюда каждую среду – день ее смерти. Я часто видел  на ее могилке сгорбленную женскую фигурку. И каждый раз терпеливо ждал ее ухода, чтобы положить свой маленький букетик.
Но однажды мы столкнулись с ней лицом к лицу и мое сердце перестало стучать. Заплаканными глазами рано постаревшей от горя женщины на меня смотрела моя Вера.
– Это Вы приносите сюда цветы каждую неделю? – утверждающе спросила она.
Слова застряли у меня в горле. Я кивнул головой, чтобы не выдать переполняющих меня чувств.
– Вы хорошо ее знали? – снова спросила она, и, не дождавшись ответа, взяла меня за руки.
Ее ладони были такими теплыми. Силы изменили мне, я упал на колени и заплакал. Мы долго плакали вместе, стоя перед маленькой могилкой.

С кладбища мы ушли вместе. В тот день я впервые переступил порог Вериного дома. После скромного обеда и обязательной стопки за упокой, я взял ее за руки и сказал изменившимся голосом:
- Выходите за меня замуж, Вера.
– Меня зовут Надежда. Надежда Александровна. – с мягким упреком ответила она.
Я покачал головой:
– Это не важно. 

  Шли годы. Мы не замечали пересудов за нашими спинами. Наверное, это была странная любовь: я называл ее по имени-отчеству, любя в ней Веру, а она позволяла мне любить в ней свою дочь, и ничем не выдавала своего неудовольствия, когда я, оговариваясь, называл ее Верой. Однажды, прохладным летним вечером я подошел к ней, стоящей возле окна, и на миг потерял дар речи. Заходящее солнце прощальным лучом осветило ее лицо, оно вспыхнуло и стало таким вызывающе-юным!
- Надя, какая ты красивая! – только и смог вымолвить я.
Неожиданно для меня она расплакалась, прижавшись ко мне: - Ты первый раз назвал меня по имени. Моим именем.    

Наверное, это преступление – быть слишком счастливым. Мое счастье оборвалось также внезапно, как и в первый раз. Приговор врачей был безжалостен: - Рак в последней стадии.
Я сидел возле нее в больничной палате, держа ее за руку, и молчал. Я успел уловить ее последний вздох и тихий шепот:
- Спасибо тебе за Веру.
Вошедший врач положил мне руку на плечо:
- Она отказалась от лечения, как мы не настаивали, и очень просила не говорить Вам о ее болезни. Она хотела, чтобы Вы запомнили ее счастливой.
Последующие дни выпали из моей памяти. Я не помню ни прощания, ни похорон. А может, просто не хочу помнить. Ведь они для меня живые – Вера и Надежда, вера надежды и надежда веры.

Пустота квартиры была невыносима. Долгими вечерами я слонялся по улицам, пытаясь заполнить свое время, которого стало неожиданно много. Вокруг шумела жизнь, я ничего не видел и не слышал, бродя по улице, и чуть не упал, когда возле детской площадки под ноги закатился мяч. Автоматически наклонившись, я поднял его. Подбежавшая девочка посмотрела на меня Вериными глазами и сказала Вериным голосом:
- Дяденька, отдайте мой мячик.
Я долго наблюдал за ней и не заметил тихо подошедшей ко мне женщины, вздрогнув от ее голоса:
- Почему Вы следите за моей дочерью?
- Как ее зовут? – спросил я, продолжая наблюдать за играющим ребенком.
- Люба…- удивленно ответила мне ее мать. – Ее зовут Любовь.
- Она похожа на…- я замолчал, не находя слов.
- На Вашу дочь? – участливо подсказала женщина.
Я не стал возражать.

Я часто приходил к этому дому, а вскоре стал постоянным гостем в их квартире. Я учил Любу читать и считать, играл с ней в догонялки и прятки, покупал игрушки. Ее мать не возражала против нашей странной дружбы, питая ко мне странное чувство благодарности и любопытства.
- Мне кажется, что Вы приходите к Любе, а не ко мне. – сказала она мне однажды.
Мы сидели с ней на диване, а Люба играла в кубики у наших ног.
- Когда я вырасту, мы поженимся. – сказала Люба, на секунду оторвавшись от своего такого важного занятия.   
Мать засмеялась, а я ответил Любе серьезно:
- Обязательно. Я подожду, когда ты вырастешь.

Время прошло незаметно. Люба выросла, стала независимой, у нее появились свои интересы, а потом и молодой человек.
- Мы с Игорем подумали и решили..– только и слышал я от нее, чувствуя, как непроизвольно сжимаются мои кулаки.
- Знакомьтесь, это Игорь. Мы с ним любим друг друга и хотим пожениться. – я ни разу не видел Любу – мою Любу! – такой счастливой. Рядом с ней стояло какое-то прыщаво-юное недоразумение.
То, что произошло потом, я до сих пор вспоминаю со стыдом. Я вытолкал Игоря за дверь, а потом схватил Любу и закричал, первый раз в жизни:
– Ты обещала выйти замуж за меня! Я так долго ждал, когда ты вырастешь! 
- Что?! – в ее голосе и взгляде сквозило искреннее изумление. Я ушел в другую комнату, пытаясь унять биение своего сердца.
Люба подошла ко мне незаметно, обняла за плечи и голосом мудрой все понимающей женщины сказала:
- Ты любишь не меня, ты любишь образ, который создал в своем воображении.
И я отступил перед ее юной мудростью.

Наверное, у этой истории не самый счастливый конец. Впрочем, что можно считать счастьем? Если счастье – это благополучие любимого тобой человека, то я счастлив. Игорь, весьма неожиданно для меня, выбился в люди, стал уважаемым в городе человеком, в их семье растут две симпатичные девочки-двойняшки.
А я…Я вернулся в свой старенький домик, не в силах наблюдать за их счастьем. Но самое большое потрясение меня ждало впереди. Когда они приехали ко мне всей своей большой семьей, и Игорь, которого все теперь величают не иначе как по имени-отчеству, назвал меня отцом. И я почувствовал, как предательски задрожали мои руки, а по лицу покатились слезы. К старости я стал слабым и сентиментальным.
Теперь у меня двое детей – дочь и сын. И две замечательные внучки. Но это совсем другая история, которую напишут они сами.