Казань 3

Казань  зимой 41-42г –заснеженный настороженный притихший город с заклеенными крест- накрест стёклами окон, светомаскировкой, воздушными тревогами, воем сирен. Все заводы перестраиваются на выпуск продукции для фронта. Родителей я практически не вижу – они на работе по 10-12 часов, без выходных, да и я круглосуточно в детсаду. Воспитательницы – жёны заводских офицеров /завод полувоенный/ развлекают нас, как могут. В одной из комнат стоит огромный чёрный рояль и одна из наших матрон играет нам, и мы поём песни тех лет, детские, Катюшу, Вечер  на рейде, Чайка. За войну мы постепенно выучили все песни тех лет: Вставай страна огромная, Не дрогнем в бою за столицу свою, Землянка, Синенький скромный платочек и т.д. Мы рисуем горящие немецкие самолёты и танки, а к весне на улицах всё чаще появляются безрукие, на костылях, раненые в шинелях дяденьки и у кинотеатра можно увидеть совсем безногих солдат, сидящих на самодельных колясках на шарикоподшипниках, и просящих милостыню. Женщины ждут и со страхом встречают почтальонов. И тем не менее в нас, детях абсолютная уверенность что наша Красная армия победит.

Летом воинская часть, в которой работает мама, выезжает в лагеря на Волгу в сосновый лес под Казанью. Солдаты живут в палатках, а повара и прачки в большой  длинной землянке с узкими окнами под потолком. Мы с мамой в тёплые ночи спим на  воздухе в гамаке. Днём мы, ребятишки /нас человек шесть/ предоставлены самим себе. Бегаем по лагерю, натыкаемся на часовых, на замаскированные зенитки, стараемся пробраться к Волге. Для этого надо преодолеть  посыпанную желтым песком, тщательно подметённую длинную дорожку перед бесконечной шеренгой палаток, охраняемую часовыми.  Это граница, через которую пройти нельзя не оставив след на песке, а мы всё же пробегаем.  За нами бросаются часовые, ребята постарше убегают, а мне достаются шлепки то прикладом винтовки, то сумкой с противогазом. Не больно, но страшно и обидно.

В лесу, на большой песчаной поляне – плац. Здесь почти постоянно идут занятия по строевой подготовке и штыковым боям. Солдаты /курсанты/ со скатками, вещмешками, противогазами, винтовками, некоторые с противотанковыми ружьями и взводными миномётами,  пулемётами на спине, по жаре, по песку маршируют кругами по плацу. Видел однажды, как из строя выскочил один молодой парень со слезами на глазах, скинул сапог, а у него вся пятка в крови. Подскочил старшина, ударил, заорал: «Встать в строй, я тебя научу портянки наматывать!» И парень, подхватив свободной рукой сапог, побежал догонять строй.

Вечерами на огороженной площадке со сценой солдатам показывают кинофильмы. Нас не пропускают но как только начинается демонстрация мы тихонечко под одобрительное подмигивание солдат пробираемся к сцене и усаживаемся прямо на полу. Там я посмотрел и Волгу-Волгу и Сердца четырёх и Ивана Грозного, Жди меня, Она защищает Родину, Похождения Насреддина,военные киножурналы, и там же в конце войны мы увидели репортажные съёмки из немецких концлагерей Саласпилс, Майданек и других. В таком объёме этот ужас уже потом по телевиденью не показывали. После сеанса солдаты выходили молча, и только слышно было: «Гады, гады…»

Заводской детсад тоже выезжал в последние военные годы летом на Волгу в Дубки, напротив Верхнего Услона. Жили в длинных зелёных палатках, бегали среди дубов, но чаще играли в прибрежном песке: в откосах рыли печурки и жгли в них артиллерийский порох, похожий на макароны без дырок. Порох собирали здесь же на берегу а откуда брали огонь маленькие «шпингалеты» – не помню. Спички в войну были огромной ценностью, как соль и сахар. Ну, а порох…  Где-то недалеко был пороховой завод и периодически на берег привозили на полуторках бракованную продукцию для уничтожения, насыпали  три, четыре больших кучи «макарон», протягивали бикфордовы шнуры, выгоняли нас с берега и поджигали. Вставали высоченные огненные столбы, хорошо видимые из леса, и в этом  смерче сгорал не весь порох. Частично его разбрасывало к нашему удовольствию. Однажды взорвался и сгорел и сам пороховой завод, только зарево было видно всей Казани…

Фото из интернета