Два часа с Юрием Бондаревым

В жизни любого человека бывают минуты, когда, подобно взмаху волшебной палочки, сделанной рукой невидимого волшебника, совершаются чудесные события, о которых он не смел даже мечтать. Это в полной мере можно отнести и ко мне. Разве мог, я представить, что судьба не просто сведёт меня с человеком, по книгам которого, я ещё со школьной скамьи, учился жить, любить свою Родину и ненавидеть несправедливость, а даст возможным живого и интересного общения с ним. Разве мог я подумать, работая над повестью в стихах «Покаяние», что отрывок из неё, посланный автору знаменитого «Горячего снега» с подачи моей школьной учительницы русского языка и литературы Ольги Сергеевны Завадской, вызовет живой интерес писателя и его желание встретиться со мной. Нет, об этом не могло быть и речи. Но, видимо чудеса на свете бывают. И вот я уже еду в посёлок «Советский писатель» к Юрию Васильевичу Бондареву.
Проехав милицейский пост, такси медленно движется по пустынным улицам лесного посёлка мимо высоких заборов, за которыми виднеются фешенебельные особняки, так не похожие на домики  литераторов, которые я видел в детстве на документальных лентах советского кино.  Вот и нужный адрес. Вместе с моим товарищем учёным-историком Андреем Скрыпниковым выходим из машины. Перед нами за невысоким деревянным забором, огораживающим небольшой лесной участок в окружении стройных сосен виднеется небольшой двухэтажный домик с мансардой, больше напоминающий жилище доброго волшебника из «Изумрудного города», чем дом всемирно известного советского писателя-фронтовика. Калитка не заперта, но входить во двор мы не решаемся. По телефону сообщаем о своём приезде. Проходит немного времени и за забором слышатся тихие шаги. Дверь калитки открывается и вот передо мной автор моего любимого «Горячего снега» Юрий Бондарев. Поздоровались. Сильное рукопожатие, мягкий тембр речи писателя, его по-военному подтянутая фигура ввели меня в некоторое оцепенение от первых минут встречи. Это никак не вязалось с моими представлениями о человеке, которому восемнадцатилетним мальчишкой в далёком сорок втором году прошлого века у степной речки с малоизвестным тогда названием Мышкова приходилось подавать команды орудийному расчёту, перекрикивая рёв артиллерийско-танковой дуэли.
Мы проходим в дом Юрия Васильевича, который кажется внутри ещё меньше чем снаружи, поражая своей скромностью и тем незатейливым русским уютом, о котором мы жертвы современного комфорта давно забыли в погоне за техническими достижениями цивилизации. По относительно крутой лестнице поднимаемся на второй этаж, в святая святых кабинет писателя. Он небольшой. У стены стелажи и книжный шкаф с книгами, рядом письменный стол с настольной лампой. У окна два кресла и диван, а за окном апрель продолжает вытесняет март, который безуспешно цепляется за обнажившуюся землю небольшими ладошками оплывающего снега,  мерцающего в лучах весеннего солнца, а оно, наблюдая за этим противостоянием, посылает свои лучи в окно бондаревского дома, освещая кабинет писателя дневным светом.
Готовясь к встрече с Юрием Васильевичем,  я подготовил несколько вопросов, которые меня интересовали, как начинающего литератора, и которые мне очень хотелось с ним обсудить. Но от волнения у меня в голове все перемешалось, я не знал с чего начать. Выручил меня мой товарищ. Обращаясь к Бондареву, он сказал.
- Вы знаете, мой отец, тоже фронтовик, как и Вы. И хотя у него несколько боевых орденов и медалей, но больше всего он ценит две письменные благодарности от Сталина.
Юрий Васильевич оживился.
- Вот Вы коснулись наград. Как ни странно у меня самой дорогой фронтовой наградой является медаль «За отвагу». Их у меня две. Почему это самая дорогая награда ? Потому что её давали не так часто, а офицерам вообще редко. Это солдатская награда, как георгиевский крест. Когда я узнал, что у Иннокентия Смоктуновского тоже две медали «За отвагу» я почувствовал : «Ну, родственный просто мужик».
Странное дело, но после этой фразы Бондарева моё волнение несколько улеглось и я, как-то неожиданно для себя, спросил: Юрий Васильевич, а какой у Вас самый любимый месяц. ?
-Вы знаете, февраль,- ответил он. В феврале я всегда заканчивал свои романы и, как ни странно, возвращался часто из заграницы также в феврале. И когда я видел в Москве почти синеющее небо февраля по сравнению с тем, что  видел на западе, у меня становилось тепло на душе.
Бондарев немного помолчал. Потом задумчиво добавил:
-Вот февраль. А сейчас я люблю тёплые месяцы года, я уже не люблю зиму, хотя о зиме я много писал и в разных романах у меня есть зима. Но сейчас я не люблю зиму. Почему ?
Оно вновь замолчал, видимо стараясь подобрать нужные слова. Потом его лицо озарила, какая-то детская, открыто-грустная улыбка. Он глубоко вздохнул и рассмеявшись промолвил:
-Это долго объяснять почему.
Внутренней напряжение у меня полностью исчезло. Атмосфера душевной теплоты исходящая от сидящего напротив меня человека и «бондаревская» тишина царившая в его кабинете  окончательно заполнили все уголки моей души, мысли в голове приняли прежний порядок и я спросил: Исаак Ньютон объясняя причины своих открытий говорил: «я стоял на плечах у гигантов», а кого, Вы, можете назвать своими учителями, на плечах которых выросла Ваша слава всемирно известного писателя.
Отвечая на вопрос, Бондарев, как –то преобразился.
-Вы знаете, одного назвать трудно. В первую очередь – это Лев Толстой, второй - Чехов. Чехова я полюбил с ранних лет. В Чехова был влюблён мой отец и всегда говорил: «Сын, читай Чехова».. Я с детства полюбил Чехова и люблю до сих пор. Конечно Бунин. Это непревзойдённый мастер языка в мировой литературе. Он тоже мой учитель. А из учителей, которые привили мне любовь к слову, фразе, построению фразы, эпитету, рифме, глаголу это Константин Георгиевич Паустовский. Это из современных. Он руководил семинаром в Литературном институте и был моим учителем. Я пять лет учёбы посещал этот семинар. Он очень мне много дал.
То, что Юрий Васильевич высоко ценил Толстого, для меня не было неожиданностью. Практически во всех своих произведениях, написанных в высочайшем классическом русском стиле, он продолжал развивать, начатую Толстым тему борьбы двух линий поведения человека в обществе; «человек не делай зла» и «человек твори добро». Но, вот Иван Андреевич Бунин ? Для меня это было открытием. Открытием удивительным и одновременно грустным по отношению к самому себе. Ведь я, увлекавшийся в детстве Лермонтовым, Бальмонтом, Апухтиным и Тютчевым, как-то обошёл своиv вниманием бунинские произведения.
Вдруг я вспомнил, что перед поездкой к Юрию Васильевичу меня от редакции тамбовской телестудии «Новый век» попросили задать несколько вопросов, касающихся его пребывания на Тамбовщине в период формирования «дорогой его сердцу» 2-й гвардейской армии с которой он начинал свою фронтовую жизнь в годы Великой Отечественной войны.
О «тамбовском» периоде своей жизни Юрий Васильевич рассказывал по-солдатски просто
-В Тамбовской области есть Гелисейский лес, может я ошибаюсь, но мы его так называли. Там и формировалась 2-я гвардейская армия. Мы жили в землянках. Мы не ночевали ни в каких домах и с мирным населением практически не общались. Как всегда, когда формируется часть, проводились ученья, политзанятия. Изучали очень подробно оружие. Мы должны были уметь собрать и разобрать винтовки, автоматы с закрытыми глазами, уметь обращаться с орудиями. Обучали нас хорошо опытные офицеры. Были мы мальчишки, в основном двадцать четвёртый год. Среди нас было немного моряков-дальневосточников. Надо сказать, что при формировании на тамбовщине было намного проще, трудностей как раз не было. Старшина не опаздывал, как бывало на передовой. Всё было вовремя: подъём, зарядка обязательно, учёба. Всё было  по расписанию и хорошо организовано. Я не преувеличиваю.
Беседуя с Бондаревым о войне, я внимал каждому его слову, а он, отвечая на мои вопросы, казалось мысленно был там в далёком сорок втором. Это было видно по его взгляду, выражению лица, по рукам, пальцы которых сжимали рукоятки кресла, когда он говорил об отношении своих сверстников к смерти.
- Первое время на передовой для мальчишек моего возраста, фактически школьников, смерти не было. Мы были вечными. Помню в первом бою я ходил по брустверу окопа, что бы показать, что я ни чёрта не боюсь, как Андрей Балконский. Ведь наше поколение было воспитано на литературе, потому что литература была в школе первейшим предметом и в том числе в жизни нашей мальчишечьей. Понимание смерти наступило после того, когда видел, как погибают люди и чем больше ты соприкасался с чужой смертью, тем больше ты осознавал, что смерть может коснуться тебя. Но война есть война. Всегда есть чувство самосохранения, осознания опасности. Здесь нечего даже и говорить. Не боятся смерти только дурачки. А на войне осторожность была просто необходима. Если бы её не было, то сколько бы ребят ещё погибло.
Юрий Васильевич замолчал. Пальцы его рук медленно стучали по обводам кресла. Продолжая разговор, говорим о Сталинграде,
-Вы знаете, Сталинград был колоссальным событием моей жизни. Под Сталинградом нам пришлось стрелять по танкам Манштейна прямой наводкой, а дальность прямого выстрела 800-1200 метров. Мы подпускали их на 500 метров иногда на 200. Всё зависело тогда от наводчика. Вот кого я чрезвычайно ценил на фронте – это наводчика. Наводчики это люди , которые командуют прицелом. Если после первого, второго выстрела снаряд не попадает в танк, уже третий выстрел будет немецкого танка. Это кончалось печально. Немецкие танки в боях на реке Мышкова двигались непрерывно.  Мне много раз приходилось в последствии отражать танковые атаки немцев. Танковая атака пошла, прекратилась танки отошли на исходные позиции, передохнули, затем вторая танковая атака. Иногда была третья. На Мышкове танки Манштейна шли на наши позиции непрерывно. Манштейн был не последним генералом в гитлеровской армии и не последний генерал в танковых войсках. Он считался лучшим танковым генералом. И он был уверен, что прорвётся к Паулюсу. На Мышкове его отделяло от Паулюса 35 км, но он не прошёл !
Юрий Васильевич продолжал.
- Мы хотя и были мальчишки, но мы понимали, что под Сталинградом решалась судьба войны. Это понимали все и в том числе и немцы. Это чувствовалось по напору немцев и по нашему сопротивлению, по настроению высших офицеров, которые приходили на позиции. Мы уже не считали снаряды, хотя до этого мы их считали. У нас были замечательные 76 –мм пушки Грабина. (Именно об этой пушке И.В. Сталин сказал её создателю ещё в 1942 году, когда она только поступала на вооружение: «Ваша пушка выиграет войну» - прим. моё П.С.).
Наш разговор переходит к роману «Горячий снег». Почему такое название, спрашиваю я писателя.
-Горячий снег, горячий снег,- задумчиво произносит он и продолжает. – Когда Кузнецов теряет любимую девушку, выходит из блиндажа и плачет, хотя он был мужественный и сдержанный человек, и прислоняется лбом к снегу, он чувствует, что снег от его слёз становится горячим. «Горячий снег» это символ того, что в Сталинграде было пролито много крови, весь снег был залит кровью. Это был поистине горячий снег. Я принимал участие в Курской битве, там тоже был ад, но я не могу его сравнить с теми боями, которые я пережил под Сталинградом.
Бондарев снова замолчал, Молчали и мы с моим товарищем, ожидая продолжение его рассказа. Поскольку я сидел напротив писателя  по его мимике и выражению глаз, мне показалось, что ему тяжело даются эти воспоминания. Но, как только я решил сменить тему разговора, как Бондарев сказал, обращаясь к нам.
- Вы знаете, для меня очень дороги звания почётного гражданина Сталинграда и Котельниково. Эти звания дороже мне некоторых наград.
Что Вы цените в людях,- спрашиваю я писателя, подглядывая в список вопросов, переданных мне тамбовскими журналистами.
Бондарев становится серьёзным, в его глазах появляется твёрдость, свойственная людям, умеющим убеждать окружающих в справедливости своих слов.
-Я ценю добропорядочность, честность, чистоту, сопротивление злому намерению и помощь слабым. Это в широком смысле, по церковному всё это можно назвать одним словом- добродетель.
Услышав эти слова, я невольно ловлю себя на мысли что вижу человека, который по настоящему постиг то, что хотел сказать Лев Толстой в своём романе «Война и мир», сделав «сопротивление злому намерению» достоянием Пьера Безухова, жившего по принципу « человек делай добро», в отличие от Андрея Балконского, который стремился в жизни «не делать зла».
Меду тем Юрий Васильевич продолжал.
-Человек не должен со всех сторон выглядеть белоснежным ангелом. В нас во всех есть зло и добро. Так создал нас бог. Редко встречаются люди состоящие из одной добродетели. Но всегда нужно подавлять в себе зло и любить в себе добро. К сожалению люди продвинулись не в лучшую. А в худшую сторону. Я чувствую большую ошибку нашей нравственной политики .Потому ч о у нас культура занимает не первое место , которое оно занимало до Великой Отечественной войны  и после неё, когда книга играла огромную роль в молодёжной среде, в среде мальчишек. Не лекции воспитывают, а книги, когда человек огорчается негодует по поводу действия героев, сейчас же читают очень мало. Не на высоте культура. Но когда культура не на высоте, не на высоте находятся и граждане. Культура должна идти впереди экономики, а экономика должна следовать за культурой.
Разговор о культуре затягивается. Видно, что пренебрежительное отношение к ней государства и общества, насаждение бездуховности  в молодёжной среде вызывает его глубоко волнует.
 - Когда жизни бездуховна, замечает писатель,- это умерщвление самого себя, Никакие богатства не спасут от душевной пустоты если нет цели отличной от стремления к обогащению. Главное заключается в работе, а не в накоплении денег, которое ведёт к опустошению. Умение честно достигать своей хорошей цели это и есть счастье.
Услышанное поражает простотой изложение и глубиной раскрытия темы, поставленного перед этим вопроса.  Краем глаза вижу, что Андрей, которого я перед встречей попросил сделать  несколько фотоснимков во время моей беседы с Юрием Васильевичем Бондаревым, опустил, нацеленный было, на нас фотоаппарат, и весь превратился в слух. Казалось известные нравственные принципы в устах писателя превращались во всемирные ценности о которых мы забыли и которые, если мы хотим оставаться ещё людьми надо сохранять всемерно: мужество и достоинство мужчин, целомудрие женщин и красоту любви.
Увлечённый беседой  я совсем позабыл, что Юрий Васильевич в начале встречи предупредил нас о том , что недавно перенёс грипп и не совсем хорошо себя чувствует.
-Мальчики, полушутливым тоном сказал он, обращаясь к нам, - я всё-таки не совсем здоров. Давайте прервёмся и встретимся попозже, когда я полностью поправлюсь.
Мы искренне  извинились за свою забывчивость, а желание новой встречи с писателем нас обрадовало. Тепло попрощавшись, мы вышли на улицу, где нас ждало, вызванное заранее такси. Улица, рядом была пустынна, макушки корабельных сосен купались в голубом небе, белые пятна ещё не растаявшего снега искрились на солнце, наблюдая за тем, как март со слезами мелки ручьёв оставлял апрелю владенья в зачарованном тишиною сосновом лесу.