Священник Павел Флоренский. Любовь

...Ты — вросло в Я, сделалось частью его.
Разлюбить — это значит лишиться части своей.
Забыть — это значит отсечь от себя кусок живой плоти.
Так и бывает, когда, уважая чужую свободу,
приходится вырвать любовь из груди вместе с самым сердцем.

Любовь — беспредельна;
она не ограничивается ни местом, ни временем,
она — вселенска. Но эта вселенскость любви
не только не исключает, но даже предполагает обособленность, отъединенность, изоляцию.
Ведь любовь имеет корнем своим святыню души
и возможна лишь постольку,
поскольку жива эта святыня.
Оберегать жемчужину души —
значит оберегать самую любовь;
нерадеть о святыне своей — значит нерадеть о любви.

Любовь не только вселенска, но — и ограниченна;
не только беспредельна, но — и замкнута.
 
Слово, сказанное о сем Господом,
ныне не приемлется и считается жестким и жестоким;
но, что всего замечательнее, в «мати всем книгам», —
в Евангелии, — оно стоит непосредственно после слова о неосуждении ближнего
и притчи о бревне и сучке в глазу.

«Лицемер, вынь прежде бревно из твоего глаза,
и тогда увидишь,
как вынуть сучек из глаза брата твоего» (Мф 6:5).
И антитетически встречается с этою мыслью,
как бы направляясь острием против ее острия:
«Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего
пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими
и, обратившись, не растерзали вас» (Мф 7:6).
Как бы поясняя это изречение, преп. Серафим Саровский учит нас:

«Что есть лучшего в сердце, — то мы без надобности не должны обнаруживать; не всем открывай тайны сердца твоего».

Итак, с одной стороны, «не осуждай»,
но, с другой» «считай псами и свиньями» тех,
которым не достоит открывать тайны сердца.
Открывай их лишь некоторым, избранным,
выделенным из стада свиного. Это— антиномия...

(...) Взгляни на Господню притчу о «званных», и «избранных» (Мф 22:2–14; Лк 14:16–24).
Сколько в ней тайной горечи, —
бесконечной горечи и боли уязвленного в самую любовь свою сердца.
Любимые, званные, те, которых сам Бог ревновал,
которым Он все делал, — чего не делал ни одному народу…
и что же? Они не хотят быть избранными,
они не хотят собственного спасения своего.
Мало того, они не хотят даже быть просто деликатными, —
откликнуться на призыв Любви,
дающей им высший дар Свой, делающей их друзьями Своими.
Они пренебрегают любовью Любви.

Ну, тогда: «Изыди скоро на распутия и стогны града,
и нищие, и бедные и слепые и хромые введи семо».
И, когда осталось еще место, то опять:
«Изыди на пути и халуги, и убеди внити,
да наполнится дом мой».

Пир любви, который некому предложить, —
который готовился для милых сердцу,
но оказался наполненным проходимцами с улицы!

Все делать, все сделать в дружбе,
чтобы преодолеть стоящую между человеками стену.
Не жалеть сил, бороться за общение до поту,
до кровей мученических, до смерти.
Положить живот за други своя, ибо первое,
от чего должно освободить друзей, — это от неискренности,
от холодности, от самозамкнутости.

Но есть, бывает граница, которой не перейдешь.
Есть стена, которой не прошибешь ни лбом, ни же тараном.
И, когда подошел к этой границе,
когда вплотную придвинулся к этой стене, — тогда надо уходить.

Со скорбью сердца надо вырвать чувство из себя, —
хотя бы отрывая кусок плоти живой;
надо освободиться от того, что невозможно, —
а невозможно, именно, показать другому, что невозможное, —
т. е. любовь, — возможно.

Сам Спаситель мира избранному Богом народу, —
когда подошел к этой границе,
с которой ясно была видна невозможность пронять его любовью, — Сам Он повернул вспять.

«Иерусалиме, Иерусалиме, избивый пророки,
и камением побиваяй посланныя к тебе,
колькраты восхотех собрати чада твоя,
якоже собирает кокош птенцы своя под криле,
и не восхотесте!
Се оставляется вам дом ваш пуст»
(Мф 23:37–38).

+++