Вторая часть

Грудная клетка пару раз была прострелена.
Жизнь по алгебре любви дала урок хороший.
Удержался на своих двоих я еле-еле, но
науку чувств, как трус, не брошу.

Жизнь непостижима для высоких лбов,
сидящих над устройством вечных двигателей.
Вызывает ироничные смешки у них любовь.
Она уныла и непродуктивна, видите ли!

Веря им, считал:
счастье - тишина с покоем в сумме.
Размеренное сердце было осторожней зайца.
Я любого наставлял: "Влюбившийся безумен...
Внимательнее будь - не просчитайся".

Но однажды я не смог сдержать порыва.
Вонзился в сердце обрекающего взгляда блеск.
Никогда ещё я не встречал такой красивой.
В какие же тогда я дебри страсти влез!

Холодный лоб объяла, как венец, горячка.
Грудная клетка от случайной занялась искры.
Нараспашку весь - я окружающих запачкал
кровью нежности, ржавеющие вены вскрыв.

В первый раз меня от чувств трясло.
Мне расхотелось сквернословить и буянить.
Я подбирал слова и забывал значенье слов.
У меня отшибло напрочь память.

Я смеялся! Я любил и был любим!
Заглушая здравый смысл, в сердце раздавалась
трепетная музыка из неизведанных глубин.
Я совсем забыл про отдых и усталость.

Из чувств я создавал причудливый орнамент,
соцветьями созвучий распускавшийся в строфе,
и, не замечая между жизнью разницы и снами,
боялся без любимой оказаться, как Орфей.

У ног её лежал я присмиревшим океаном...
Промозглый вечер был, как счастье, мимолётен
с нею, лучезарной, в безрассудстве окаянном,
когда об измождённой забываешь плоти.

Вряд ли так благоговеет от молитв монах...
Вряд ли восхищенье в немощном ютится теле...
Я чудом оставался жив, когда была близка она:
взгляд обезоруживал и был смертелен.

Невыразимое томленье чудилось в изгибе
её спины, и кожа, как жемчужная луна, сверкала.
Я мчался по волнам разлук, сулящих гибель,
но мне волнующих объятий было мало...

К сожалению...
Вопрос о вечных чувствах был исчерпан.
Навеки страстный взгляд возлюбленной остыл.
Я же, мучаясь от причинённого душе ущерба,
без оглядки за собой сжигал мосты.

Небо превратилось в запылившийся витраж.
Я шёл опустошённый и, как прежде, любящий.
Мне в лицо бросали оскорбления ветра,
прилюдно облачая в нищенское рубище.

Мне стали близкими черты любой прохожей,
преображённые злорадной, словно ведьма, мглой.
Загробный холод, убивая, пробегал по коже,
но остановиться раненое сердце не могло.

Я выгуливал отчаянье на мрачных улицах
под резкий, звёздный хохот надо мной - отребьем.
Было больно видеть, как лучи назло целуются,
и чувствовать в груди не стихший трепет.

Я из гордости не смог сказать: "Останься..."
Стена молчания возникла между ней и мной,
как бывает в завывающем, полуночном романсе
под рыданье переборов, обрамлённых тишиной.

С тех пор я пережил немало расставаний.
С тех пор на сердце проступает вечный иней
и в черепе, как умерщвлённый в старой ванне,
покоятся раздумья, обагрённые уныньем.

Плевать! Я буду без тоски смотреть вперёд,
не озираясь в поиске знакомых очертаний,
и ловить не буду алчными губами нежный рот,
как жаждущие ловят влажный воздух ртами.

В голове царит возвышенная грусть.
В обветренной душе - разуверения прохлада.
Я не любим... Я снова разлюбил... И пусть!
Приятно мне шагать под листопадом.

Я не боюсь тяжёлых приступов печали.
Мне приют не нужен в брачной богадельне,
не нужен скучный блеск гостиных или спален.
Заточенье в них любви смертельней...

И пускай любимая от чувства отреклась...
Пускай усеют сердце новые рубцы и шрамы,
но ради пары увлажнённых счастьем глаз
не удалюсь в пустыню - я упрямый.