Наброски

Ранних улочек щебет. Певучие сосны холмов.
Красный уголь пещер и жилища просторное платье -
все наброски мои обрастают материей, плотью.
Вот в отцовской крови шевельнулся раскосый монгол.

Ночью трое сопят. А записано: шестеро. Детство?
Вензеля, словеса? Но сбывается, только представь!
Не с того ли опять я решился на священнодейство?
Всё, что я записал - восстаёт, обращается в явь.

(И по синему лугу петляет речушка одна.
И десятому другу смеётся подружка одна.
И, просвечен до дна, омут сном омывает округу.
И к девятому кругу подходит старушка одна.)

Перегретым камням - выпивать вечерами усталость.
Темнолистым вьюнам - вить по стенам душистую сеть.
Я задумаю нам золотую и долгую старость:
как, друг дружку обняв, мы проспим незаметную смерть.

...Свет уходит за кадр. Я вот этим бы раньше закончил.
Но меняю мотив, разрываю последний конверт:
затонувший закат я поймаю за розовый кончик
и спасу, обратив в исходящий из моря рассвет.