Савитри - мантра трансформации

Савитри - мантра трансформации

Эта поэма не только поэзия, пусть даже повествующая о вещах необычайных и трансцендентных. В каждом слове этого произведения заключена необычайная сила, которой позволено менять человеческую душу.

Смерть - это слово всегда вызывает невольную дрожь и страх. Смерть - единственный достойный оппонент (Дон Хуан). И эта тема смерти напрямую затронута в поэме. Есть ли альтернативая? Может ли человек стать бессмертным? Какова та сила, которая может это сделать?
И это не вопросы которые обсуждаются в поэме. Шри Ауробиндо ведет по тропинкоам девственного леса сознания, показывая неведомые ранее тропы, ведущие к бессмертию.
Тысячелетия существуют разные приемы и практики, которые направлены на то, чтобы Сделать человечество лучше.
Усилия всех религий, так или иначе, прилагаются к тому, чтобы не только удержать человека в нормах морали, но и дать ему высший вкус духовного общения, высоких сфер существования. К этой цели направлены все поиски философской мысли и устремлений прогрессивного ума. Но много ли мы достигли? Много ли реализовавших себя личностей, достигших вершин Знания и Йоги? Люди пугаются обширных социальных экспериментов, которые грозят потрясениями, революциями, всяческими «измами», за которыми зачастую скрываются все же рога и хвост одиозных персоналий. Мудрые люди уже давно посоветовали – «Хочешь улучшить мир – начинай с себя».
Именно поэтому поэма Савитри – это действенное средство от несчастий обусловленного существования, слова которой способны дать духовный импульс, вдохновение к поискам своей души, своего пути. Это не просто поэзия, это – мантра, которая сродни заклинанию действует не только на уровне ума. Даже не всегда понимая смысл сказанного, но думая, медитируя на образы и ситуации предложенные поэмой, мы погружаемся в удивительный мир, который служит основанием для материального проявления.
Мы постигаем законы бытия, жизни и смерти. Мы начинаем видеть за обычными образами повседневной жизни Улыбку Вечного, и гримасы жизни. Чудесным образом изменяется видение, когда мы становимся способны видеть прежде невидимое и слышать в обычных словах волю эпох. Душа просыпается с радостью и смехом, и мы начинаем понимать, что жизнь – только начинается. Но чтения Савитри – это так же и огромный труд.
Эти слова способны поразить нас печалью безысходности и отчаяния, привести на край пропасти и столкнуть с ужасными испытаниями. Когда вы внимательно читаете «Савитри» начинает меняться сама ваша жизнь. Вы начинаете понимать – что в ней описаны Вы, Вы – герой этой поэмы, и все радости и злоключения описанные в ней, начинают проявляться в жизни. Жизнь становится вашим воспитателем и педагогом – безжалостным и мудрым. Тогда поэма становится вашим руководством к действию и глотком воздуха. В ней – ваша жизнь и драгоценность, надежда и освобождение, радость и любовь.


Часть 1
         
     Книга 1. Книга начал.

Был час пред тем, когда Боги проснулись.
Путь пресекая предопределенью,
Огромный и зловещий, одинокий Ночи ум,
В ее, лишенном света храме Вечности,
Лежал распростершись неподвижно на поле Безмолвья.
Почти достигший чувства, непроницаемый и недоступный,
В том  мрачном символе  ее безглазой мысли
Невоплощенный плач Всего;
Бездумный Ноль мир заполонил собой.
Проснулась мощь низвергнутого, безграничного «Я»
Бескрайнее, меж первым и последним в Пустоте,
Вспоминая то мрачное чрево из которого вышел,
Обратился к неразрешимому таинству рождения
И медленному процессу умирания,
Стремясь достигнуть свой конец в пустом Ничто.
Словно в начале темном всех вещей,
Безликое, безмолвное подобие Неведения
Вечно повторяющаяся, невидящая воля,
Баюкала космическую дрему невежественной Силы
Чей сон творение создает и Солнца зажигает,
И в сонном вихре наши жизни все несет.
Сквозь Космоса огромные пространства транс,
В оцепеневшем забытьи, без следа жизни иль ума,
Тень, вьющаяся сквозь бездушное пространство,
Земля кружилась, покинутая в бездне Пустоты,
Забывшая свой дух, свою судьбу.
Пустые небеса были все также безучастны, холодны.
Затем, во тьме загадочной, заволновалось что-то;
Движение без названья, немыслимая мысль
Настойчиво, без цели и удовлетворения,
Нечто желало быть, но не ведало как,
Дразнило Бессознание, чтоб пробудить Невежество.
Оставив след дрожащий, истина прошла,
Дав место, для застарелого, бессильного желания,
В умиротворении  своего ума, и глядя на отсутствующий свет,
Закрытыми глазами памяти пустой,
Так, словно кто-то ищет свое исчезнувшее «Я»
Встречая только труп своих желаний.
Хотя в былом, в этой огромной глубине Небытия,
В средине самой разрушения
Таилось существо забытое,
Что пережило уничтожение и прошлое похоронило
Оставив всякие попытки возобновить усилие,
Восстать в другом, полном расстройства мире.
Сознание неоформленное свет желало
И чистое предзнание тосковало по далеким переменам.
Как если б детский палец лег на щеку,
О бесконечных нуждах  всех вещей напоминая
Беспечной Матери Вселенной
Кричащее дитя, захваченное мрачной Пустотой.
Неощутимо где-то получилась брешь:
Долгая, долгая линия неуверенного возгласа,
Словно  неясною улыбкой соблазняя одинокое сердце,
Потревожила смутный сон на далеком краю жизни.
Глаз Божества, пронзив глухие бездны,
Родился в этом мире, прибыл с другой стороны безграничности,
Разведчик, посланный из Солнца
Казалось средь тяжеловесного вселенского покоя,
Оцепеневшего от слабости, усталого мира
Искал единственную душу, покинутую
В больном и ослабевшем мире,
И слишком падшую, чтобы блаженство позабытое собрать.
Это послание пробилось, сквозь немоту бессмысленного мира,
Порядок прежний нарушая,
Взывая к радости, к сознанию приключения
Завоевав разочарованной Природы грудь,
Вновь вынудило переживать и видеть.
В беззвучной Пустоте была посеяна идея,
И чувство родилось в глубинах темных,
А в сердце Времени трепетала память
Как если бы душа давно умершая восстала к жизни,
Но за падением идущее забвение
Словно в блокноте прошлого страницы запятнало,
И все разрушенное должно восстановить
И прежний опыт вновь пройти.
Но с прикосновением Бога, все становится возможным,
Надежда робко пробиралась, едва решаясь находиться
Средь безнадежного безразличия Ночи,
Как если бы пыталась в чужом мире
С врожденной грацией опасной,
Осиротевшая, направленная в мир, свой дом найти,
Блуждающее чудо, без места для существования
Что в дальний уголок небес пришло
И жестом чудным робко позвало.
Устойчивая дрожь преобразующего прикосновения
Покой инертный, темный убеждало
И красота и удивление взволновали Божии поля.
Там на краю мгновения волшебной вспышкой
Странствующая рука несказанного, бледного света,
Которая пылала одиноко на слабеющем краю мгновения,
Застыла дверью золотой с радужной петлей, что
Вратами снов приоткрывает путь к памятованию.
Один лишь освещенный угол показал все скрытые вещи,
Принудил мира слепоту необъятную видеть.
Тьма пала и скользнула словно плащ
С раскинувшегося  тела Бога.
Затем из бледной трещины, что выглядела сначала
Едва способной  пропустить луч Солнца,
Излилось пламя, проявление.
И свыше символ вечный возвратился
Очарование недостижимое трансцендентальности
Расцвеченное Невидимого славой.
Послание бессмертного, незнаемого Света
Пылающего на заре Творения,
Рассвет возвел ее ауру величественных оттенков,
Грандиозное семя посажено в часах.
На тонкой грани жизни замер Взгляд,
Сияния Божества мгновенный посетитель
Склонив свой лоб в раздумье над Землей
Интерпретируя изысканную красоту, блаженство
В цветных иероглифах мистического смысла,
Он записал строками из мистического мифа,
Рассказывая о величии духовного рассвета,
Бриллиантовым письмом на небесных страницах.
Почти в тот день, когда Богоявление раскрылось
Сигнальными вспышками которого являлись наши мысли и надежды;
Великолепие одинокое из той незримой цели
Было почти заброшено в  Пустоши непроходимой.
Шаги вновь взволновали свободное Пространство;
Центр бесконечности, восторженный Лик покоя
Открыл те вечные веки, что открывают небеса;
Уже казалась приблизилась Форма далекого блаженства.
Посланница меж вечностью и преходящим,
Богиня всеведущая, над просторами склонилась
Теми, которым  звезд блуждание фатальное суждено сменить
И увидела пространства готовые принять её стопу.
Однажды обернувшись, она взглянула на Солнце, покрытое вуалью,
И исполненная мысли вошла в бессмертный труд.
Земля Нетленного ощутила скрытый проход:
И пробужденный слух Природы внял ее шагам
Простор к ней обратил свой безграничный взор,
Рассыпавшись по запечатанным глубинам, своей улыбкой лучезарной
Зажгла огонь в тиши миров.
И все росло как посвящение, обряд.
И воздух был вибрирующей связью, меж небесами и Землей;
Ширококрылый гимн, величественного ветра посвящение
Взмывал  и падал на алтаре холмов;
Моля о чем-то, деревья ветками тянулись к небесам открытым.
Здесь, где наш полусвет невежества, лишь окаймляет бездны
На безмолвной груди Земли ненадежной,
Здесь, где даже предстоящий шаг неведом
И Истина  на троне находится в тени сомнений
На этом зыбком и мучительном поле дел
Под взглядом чьим-то безразличным распростершись,
Свидетель беспристрастный наших радостей и боли
Наша истощенная земля несла луч пробуждения.
Здесь зрение и провиденья блеск, сиянием чудесным
Обычные бессмысленные формы освещали;
Когда иссякло вдохновение божества и нежеланное
Отозвано было из смертных сфер
Священная тоска чуть задержалась.
Присутствию и Силе поклонение
Слишком совершенно, чтоб удержаться в смертных сердцах,
Пришло предзнание чудесного рождения.
Но лишь чуть-чуть свет Бога может задержаться
Духовной красотою,  взор человека проясняя
Со страстью и тайной очерчивая маску Вещества
И на биение времени, разменивая Вечность.
Когда душа притянута к рождения порогу
С безвременьем соединяющего время смертных
В склепе Материи теряется искра божества
С сиянием своим на планах бессознания исчезая,
Так преходящий свет волшебного огня
Ныне рассеялся в  обычной  атмосфере дня.
Послание закончилось, посланец ослабел,
Тот одинокий Зов, никем не сопровождаемая Сила,
Назад отозваны, в тайные, далекие миры.
Оттенков чудного, небесного луча
Она не  наблюдала боле в нашем окружении смертном.
Избыток красоты, естественный для Божества
Не мог отстаивать свои права, в глазах во времени рожденных;
Так словно бы взаймы пространству,  духовная реальность и слава ее тела
Вычеркнута была с небес
И удивительная редкость больше не жила.
Там был обычный свет земного дня.
От утомления передышкой освобождена,
Еще раз суета круговорота Жизни
Преследовала свою слепую цель
Все кинулись к обыденным делам;
И тысячи людей полей, лесов
Повиновались непредсказуемым момента повеленьям.
А вождь их,  неуверенно глядел
На будущего скрытый лик.
Так груз своей судьбы взвалил на плечи человек.

Савитри также пробудилась, средь этого народа,
Спешащего объединиться с пением блестящим,
Что искушает красотой простых путей,
И жаждет свою порцию эфемерных удовольствий.
Она сродни той вечности, из которой проявилась,
Не разделяла это маленькое счастье;
Могущественный странник на поле человека
Невоплощенный Гость внутри не отвечал.
Тот зов, что побуждает ум человека прыгать
Над маревом иллюзий, неистово желая наслаждений,
Подобно чужеземцу, посетил с визитом сладким ее сердце,
Времени послание краткого света было не для нее.
Была в ней боль Богов заключена,
В преходящей форме человека,
Бессмертная - поглощена простыми, смертными вещами.
Природы высшей наслаждение испытав однажды,
Долго не могла хранить,  небес оттенок золотой,
На этом хрупком основании земном.
В пучине Времени зажатое движение,
Жизни непрочная малость, отвергала силу,
Гордость и сознательную широту блаженства
С собою, в человеческую форму, она внесла
Покой восторга, единства одной души со всем,
Ключ, от пылающих дверей экстаза.
Земное семя, нуждаясь в соке слез и удовольствий
Отвергло блага бессмертного экстаза,
Страстной любви цветок свой, как и судьбу
Было вручено дочери бесконечности,
Сейчас напрасной жертва та казалась.
Так расточительно она себя,  свою божественность
И все что ей принадлежало, она послала людям,
Надеясь, что великое ее существование внедрится,
Что мощь небес родная, взрастет на смертной почве.
Но трудно убедить природу измениться
Прикосновение Вечности с трудом выносит смертности недуг,
Божественного очищения страшиться он
Настойчивых касаний эфира и огня;
Шепча о беспечальном счастье,
Почти со злобой отвергая свет несущий
Трепещет от мощи обнаженной Истины
От сладости и силы Голоса своего абсолюта.
Навязывая высоте законы бездны,
Посланников небес пятная грязью;
Шипы своей природы падшей, он защищаясь
Направляет против рук спасительных Природы милосердной;
Встречает сынов Бога страданием и смертью.
Как слава молнии, на мгновение освещающая земную сцену
Их солнечные мысли затухают в темных и не развитых умах,
Их дело предано, их добро обращено во зло,
И крест - венец расплаты за  дары,
От них осталось только Имя.
Огонь пришел и прикоснулся к человеческим сердцам, и удалился
Немногих это пламя охватило и подняло к просторному существованию.
Так чужды миру ее помощь и спасение,
Ее величие тяжестью легло на грудь невежества,
Из бездны этой пропасти извергнут был поток ужасный
Из слез, борьбы, отчаяния и боли состоящий.
Жить с горем, в пути предстать  пред смертью, -
Жребий смертного –  стал участью Бессмертного.
Так, схвачена в земной судьбы ловушку,
Свой ожидая испытаний час,
Отделена от ей присущего блаженства,
Земные, темные одежды жизни принимая,
Она скрывала свою сущность, даже от тех, кого любила
Величием божественным взрастая от человеческой судьбы.
Предзнание темное ее отгородило
От всех кому она была звездой и оставалась
Великодушной слишком, чтобы делиться риском и страданием,
Что приходили к ней и разрывали изнутри ее глубины.
Подобно человеку, который видит дальше всех слепцов,
И принимает груз не сознающей расы,
Как в гавани своей, врага, которого должна кормить,
Дела ее нам неизвестны, и неизвестно что ей суждено,
Одна, без помощи, она должна предвидеть, бояться и решать.
Давно предсказанное утро роковое было
Принесшее полдень, что выглядел обычным днем.
И путь ее лежал сквозь колеи Природы
Где прерывается небрежно жизнь и путь души;
Убийство позади оставив, что шествует себе вперед;
В пути отметка только человек, и Бога вездесущий глаз.
И даже в этот миг отчаяния души,
Свидания жуткого с опасностью смертельной,
Ни крик, ни зов о помощи не разомкнул ее уста;
Секрет своей печали не открыла никому;
Покой ее лицо хранило, и мужество – молчание;
Лишь только внешнее страдало в ней;
И даже человеческое в ней было одухотворено:
И дух ее открылся Душе во всем,
Всю Природу ощущала как собственную.
Живя в себе, она присутствовала во всех живущих;
Она несла в себе весь мир:
Страх ее был единым с ужасом Вселенной,
Могущество ее  - лишь часть вселенской силы,
С ней - вселенской Матери любовь.
Чтобы постигнуть в жизни корни зла,
Она испытала горе на себе,
Она мистичный, острый меч сковала из своей боли.
Одна, в великодушии своем
Она взялась за труд бессмертный.
Сначала жизнь не волновалась в ее груди обремененной,
В объятиях земного сна, инертного, свободного в своем забвении
Спокойствием подобно камню или звезде.
В расселине глубокой тишины, между двумя реальностями
Она лежала без горя, без забот,
Ничто не помнило здесь о печали.
Затем, подобно тени, медленно и слабо в памяти сместилось что-то,
Вздохнув, рукой груди она коснулась
И распознала скрытую, давнишнюю боль,
Глубокую, неразличимую, что сделалась уже привычной,
Но почему? Откуда эта боль пришла?
Та сила, что зажигает ум, была еще замкнута:
Ленивы, тяжелы у жизни слуги
Подобные рабочим, кому восторга плату задержали;
Угрюмый факел чувств, светить не собирался;
Беспомощный мозг с прошлым не соприкасался.
Только неясность задерживала ее в рамках земной природы.
Но вот она заволновалась, и жизнь ее разделила космическую ношу.
На требование тела зов ее беззвучный,
Ее ширококрылый и могучий, странствующий дух вернулся,
Назад в ярмо невежества, судьбы,
Назад, к труду и напряжению смертных дней,
Путь, освещая сквозь странные и символические сны
Через отливы океанов дремы.
Ее природы дом почувствовал невидимые колебания,
Раскрылись створки памяти часам
И мыслей тяжкие шаги ее дверей достигли.
Все к ней вернулось: Земля, Любовь, Судьба,
Вновь оппонентами старинными она окружена
Словно гигантскими фигурами, что борются в ночи:
Из Бессознания смутного родилось божество
Разбужено к борьбе и боли,
В тени ее пылающего сердца,
В самой пучине споров страшных,
Хранитель безутешных бездн
Наследовал долгую агонию Земли,
Камнеподобная фигура, высокая, подобная богам, Боль
Уставился в пространство со взглядом безучастным
Что видел горя безвременные бездны, отнюдь не жизни цель.
Божественностью своей суровой удрученный,
Обязан трону своему, он ожидал неудовлетворенный
Дневного подношения невыплаканных слез.
Ожесточение всех вечных человеческих проблем  вновь ожило.
То жертвоприношение страдания и желания
Земля преподнесла бессмертному Экстазу,
Вновь начинается под вечною Рукой.
Мгновения пробуждения длились как повторяющийся марш
Она смотрела на зеленую улыбку небезопасного творения
И сердце по невежеству рыдало от  живых вещей,
Среди обычных звуков, на неменяющейся сцене
Ее душа предстала пред Временем и пред Судьбой.
Недвижная в себе, она собрала силы
Это был день смерти Сатьявана.

     Конец первой песни.


 Песнь вторая.  Исход.


Тем временем, отозванный в тайное поле мыслей
Ее ум двигался в многообразном прошлом
То снова жил, и видел свой конец грядущий
И умирая, жил в ней неизменный;
Преходящий и тающий пред мимолетным взором,
Невидимый и судьбоносный призрак самости,
Он углублялся в будущее в своей груди фантомной.
Вдоль мимолетного события прошлого следа
Возвращенного потока настойчивых часов,
На берегу таинственного потока
Населенного любимыми формами, невидимыми ныне
И которые были образами тонкими вещей,
Ее наблюдающий дух стоял, созерцая Время.
Все то, о чем она, хотя б однажды, мечтала, верила, была,
Сквозь памяти небесные пространства, орлиными крылами прошлое промчалось.
Как на заре, пылавшей множеством оттенков, внутри нее,
Перед пытливым взором, солнцем просветленным, картина жизни развернулась
Где был отображен ее высокий путь и сладкие окольные дороги
Из детских дней ее, сияющей страны
И синих гор юности беспечной,
И райских рощ, Любви павлиньих крыльев
К радости, омраченной тенью тихой, роковой
В последнем повороте, где небеса соприкасались с адом.
Двенадцать страстных месяцев ее вели ко дню судьбы.
Тьма абсолютная спадает иногда на человека,
При приближении к Богу:
Часы идут, и терпят поражение все Природные идеи;
И силой извлеченный, из под Невежества защитной оболочки,
Он вышвырнут обратно обнаженный к своим естественным заботам,
И должен  сбросить наконец, ту скорлупу с поверхности своей души
Стать существом внутри лишенным всех одежд:
Для Савитри этот час пробил.
Она достигла точки той, где жизнь должна напрасной стать,
Иль нерожденное внутри должно проснуться.
Она должна отвергнуть  предначертанное телу своему.
Ибо лишь вневременная власть нерожденного  духа
Может поднять ярмо, навязанное рождением во времени.
Только то «Я», что строит образ самости
Может сменить ту очередь застывшую
Из изменчивых имен и бесчисленных жизней,
И новых личностей, себя не сознающих,
Что притаились тихо в человеческих, сознательных делах
И застарелый шлейф, забытых мыслей и поступков,
Наследство наших погребенных «я» отвергнуть,
Обременительный груз для нашего скольжения,
Принятого слепо, телом и душой.
Как эпизод забытого рассказа,
С потерянным началом, и сюжетом скрытым,
Прожитая однажды повесть была воплощена
В нашу настоящую судьбу - дитя энергий прошлых.
Неподвижность вселенского порядка
Скрепленную цепями скрытой неизбежности
Она должна разрушить, сместить силой своей души
И прошлое свое - препятствие на божественной дороге
Сровнять с землей и форму новую создать своей судьбы.
Речи Богов, стоявших у истока
Она встречала на неведомых границах,
И спор души ее с воплощенным Ничто,
Должен свершиться не в этом смутном и опасном окружении:
Вся суть ее должна предстать перед бесформенной Причиной,
Против инерции Вселенной всей - одинокая душа.
На то голой вершине, где «Я» наедине с Ничто,
И жизнь теряет чувство, любовь опоры не имеет,
Она должна защищать свое дело, на  грани исчезновения,
В пещере – смерти мира отстоять беспомощный зов жизни,
Свои права обосновать, быть и любить.
Альтернатива должна быть жестокой экономии Природы;
Долг погасить она должна, выигрывая у прошлых обязательств,
И давние счета страданий исчерпать,
Тот длинный, сложный долг души пред Временем стереть
Рабство тяжелое Кармическим Богам,
Медленное  воздаяние не прощающего  Закона,
Глубокую нужду вселенского страдания
И жертвоприношение тяжкое, с трагическим концом.
Она должна вырваться из вневременного барьера,
Своим мышлением проникнуть в молчание чудовищное бездн Пустоты,
Взглянуть в одинокие глаза бессмертной Смерти
И духом обнаженным измерить Бесконечности ночь.
Великий и мучительный момент был близок.
Как марширует батальон, отправленный на гибель,
Тяжелой поступью прошли те последние, длинные дни,
Долгие, но так быстро проходящие, и близкие к концу.
Среди любимых, многих лиц,
Среди неведающих, счастливых  сердец,
Ее вооруженный дух отсчитывал часы
Собравшись в слух, предвидя шаг огромный
В закрытой красоте нечеловеческой природы первозданной.
Воитель в спокойном и ужасном краю,
Не незнающая мир, за мир она восстала:
Одна, без помощи, внутри себя она спасала Силу;
Но не было там зрителя земного:
Лишь Боги свыше и Природа одинокая внизу
Были свидетелями той могущественной схватки.
Вокруг нее - суровые холмы, устремленные в небо,
И ширь лесов зеленых, погруженных в задумчивый шепот,
Извечным шелестом своим скрывали все детали.
Завернутая в плотные, великолепные, цветистые покровы эго жизни
Задрапирована в изумрудном одеянии живом,
Раскрашена лучами солнца и радостью цветов,
Замуровала предназначения своего отделенную сцену.
Она взрастала духом там,
Молчания титанов гений
Ее душу погружая в одинокие раздумья,
Показал  её души обнаженную реальность
И с внешним миром единил.
То одиночество лишь возвеличило ее человеческое время
На  вечном и неповторимом фоне.
Сила участия направила необходимость
В ограничение тяжелое человеческих дней
Под грузом  внешних обстоятельств
Обнажился первый, животный, тонкий слой желаний,
И мощь земных, первобытных просторов,
И множество задумчивых деревьев терпеливых
Исполненный покоя сапфир отдыхающих небес
И вес торжественно медленно проходящих месяцев
Глубоко внутри в ней, уступили место размышлениям и Богу.
Там ее драмы был пережит сияющий пролог.
Место поступи вечной на земле,
Установилось в страстном устремлении лесов
И наблюдаемое на пиках вдохновения
Как золотистое сияние сквозь Время появилось,
Где в тишине услышав несказанное слово
И позабыв о часах, проследовать к горестям и переменам.
Здесь с внезапностью божественного приключения,
Повторяя чудо первого нисхождения,
К восторгу изменяя тусклое земное окружение,
Пришла  Любовь, скрывая своей тенью Смерть.
И мощь, что в ней нашел он, была его святыней совершенной.
С тех пор как первые земные существа в небесные просторы начинали рост
Сквозь всевозможные и долгие испытания расы,
Никогда ранее творение он не пронзал своим копьем,
Которое пылая испытывает божество в наших частях
Молниями высот, в наших безднах.
Все в ней указывало на род более благородный.
Земным просторам близкий и сокровенный небесам,
Всевидящий и возвышенный, быстрый юный дух ее
Странствовал сквозь миры великолепия и покоя
Путями Мысли, пролетая к нерожденным вещам.
Сосредоточена и горяча была ее не сомневающаяся воля;
Как море чистой искренности - ум,
В потоке страсти, ничем не замутненным.
Словно в мистичном, динамичном танце,
Жрица, в экстазе непорочном
Она была вдохновлена и правила из явленного свода Истины,
Продвигалась в некой пророческой пещере богов.
А сердце тишины, в руках радости
Богатством творческого ритма оживляло
Тело, которое подобно сказочной заре
Укрытием казалось для божественности скрытой,
Иль дверью золотого храма, к  запредельным вещам.
Бессмертным ритмом направлялись ее во времени рожденные шаги;
Ее улыбка, ее взгляд, чувства небесные будили
Даже в  земном веществе, и их интенсивный восторг
Наполнял небесной красотой людские жизни.
Широкая самоотдача - была ее естественным действием:
Великодушие - как небо, океан
Величием облекали все, что приходило,
Давало чувство возвеличивания мира
И добрая ее забота, была как ласковое солнце.
А высокие чувства - голубое равновесие небес.
Словно охотничья птица, душа ее летать могла,
И на усталых крыльях удалялась от мировых штормов,
Успокоения достигая на памятной груди
В отдохновении мягком безопасной гавани.
И кто-то снова мог цедить напиток жизни, в потоках сладкого огня,
Вновь открывая утраченную привычку к счастью,
Почувствовать ее природы славное окружение,
Украсить свою радость ее теплом.
Глубины сострадания, святая тишина,
Внутри себя ей помогли открыть ворота к небесам:
Любовь в ней была Вселенной шире;
И целый мир спастись бы мог в ее единственном сердце.
Желая удовлетворения, здесь божество мечтало обитать.
Свободный, от воздуха застенков карликового эго,
Ее настрой мог приютить более тонкое дыхание
Такой, что вещи все мог одухотворить.
Для каждой бездны в ней был секрет особый света
Она была однажды неподвижностью и словом,
И целым континентом себя рассеивающего мира,
И океаном бестрепетным девственного огня;
И силой, тишиной богов - все было с ней.
В ней он нашел необозримость подобную своей,
Он вновь открыл эфира тонкое, высокое тепло
И в ней передвигался как в доме собственном,  родном.
Он повстречал в ней собственную Вечность.

Пока еще нет скорбной черты, что этот луч пересекает.
На хрупкой груди  земли ненадежной,
С тех пор как сфера ее взгляда была погружена в дом своего дыхания,
Проникнувшись симпатией к более счастливым звездам
Где жизнь не подвергалась печальным переменам,
Памятование красоты, превосходило век смертные потребности
И поражалось в этом мире хрупких форм
Нанесенных на холст мерцающего Времени,
Она была неуязвимостью, не рожденной Силы.
Хотя она склонялась под человеческой ношей,
Ее походка все еще хранила в себе черты богов.
Дыхание Земли слишком ослабело, чтобы оставить след на том бриллиантовом стекле:
И не покрыться пылью нашей бренной атмосферы
В ней все еще отражало небес духовное блаженство.
Те, кто в ее сиянии жил, почти  увидели
Приятеля ее, в тех сферах бессмертных
В реальность нисходящего из своих недосягаемых царств,
В ее привлекающего явления светлое пробуждение,
Жар-птица бесконечного блаженства
С огненными крылами паря над ее днями:
Ребенка мессию хранил щит небесного спокойствия.
Сиянием ауры были ее ранняя пора,
Они как золотое одеяние богов, что канули в былое
И ее юность на троне восседала в счастье спокойном.
Но радость вечно длиться не могла
В земных вещах есть тьма,
Которая не может слишком долго выносить ноту удовлетворения.
Над ней  тоже простерлась неизбежности Рука:
Вооруженное Бессмертие несло ловушку Времени.
Имел с ней дело тот, кто соприкоснулся с бременем.
Пути предначертатель и испытания тяжкого,
Кто выбирает в этом истреблении души
Падение, смерть и сожаление как погоняло духа;
Сомнительное божество с его факелом из боли
Пропасть незаконченного мира осветил
И звал ее, чтобы заполнить с ней своей самостью обширной ту пучину.
Безжалостный и величественный в своем спокойном мнении,
Стратегию Вечности ужасную возвышая,
Соизмерял он трудность с мощью
И тупо ров он углублял, что все должны пройти.
Атакуя ее божественнейшие элементы,
Он сделал ее сердце сродни стремящемуся сердцу человека
Усилил ее стойкость указанием пути.
Для этого она приняла смертное дыхание:
Она пришла бороться с Тенью
И должна предстать перед загадкою рождения человека
В жизни кратком миге, в борьбе, в ночи немой Материи.
Надо ль терпеть Невежество и Смерть
Или рубить пути к бессмертию?
Найти иль потерять в божественной игре для человека,
Было ее души предназначением в Божественной игре.
Но не страдать и подчиняться ее судьба;
Вести и выполнять ее славный удел.
Здесь не было земной работы
Чтоб подходила бы для занятых небрежных Сил.
Дрожащий образ на Судьбы экране,
Наполовину оживленный для идущей пьесы
Иль одинокий Робинзон, в Желания океане
Затянутый в водоворот жестоким спортом
И потерявший все, в пучине Обстоятельств
Творение родилось согбенное в ярме,
Игрушка и имущество Времени господ,
Или очередная пешка, чье предназначение сделать
Один лишь ход вперед на безграничном поле
В шахматной партии земной души и Рока, -
Вот такова фигура человека, написанная Временем.
Сознательное основание было здесь и само рожденная Сила.
В этой загадке сумерек Бога,
В неторопливом и странно неспокойном компромиссе
Ограниченной Природы с безмерною Душой,
Где все должно в движении быть меж упорядоченным Шансом
И слепой Необходимостью беспечной,
Огонь духовный не отважился пылать настолько высоко.
И если бы однажды это все встретилось с извечным Пламенем
Мощное ответное прикосновение разрушило бы все межи бытия
Под весом Бесконечности потонула бы Земля.
Материальный этот мир – гигантская тюрьма:
На каждой дороге стоит с окаменевшими глазами Закон вооруженный,
В каждых воротах  вышагивает огромный страж.
Невежественный серый трибунал,
Священников Ночи Инквизиция
Восседает, душу искателя судя,
И двойственные правила, Кармические нормы
Удерживали в нас Бога и Титана:
Боль этой плети и радость серебристая подачки
Хранили кружащегося Колеса недвижность.
В оковы схвачен  высоко взобравшийся Ум,
На слишком широко распахнутое сердце наложена печать;
И смерть стоит пред путешествующей, исследующей Жизнью.
Так в безопасности  трон Бессознания
Пока неторопливо кружась проходят витки эпох
И пасется Животное в священном загоне
И Ястреб золотой не может больше небо пересечь.
Но кто-то встал, зажег огонь бескрайний.
Вызванный темной Силой, что ненавидит всякое блаженство
В страшном  суде, где жизнь должна платить за радость,
Приговоренная механическим судьей
К штрафному, огорчению человеческих надежд,
Она не склонила головы перед непререкаемым указом
Беспомощное сердце, обнажая к судьбе удару.
Обязана, склоняясь, так умственная воля в человеке
Послушна застарелому уставу,
Низших богов без возражений принимая.
В ней сверхчеловек бросил свое семя.
Считая неуместным мечты огромные крылья сложить
Ее дух отказался объять обычную почву,
Обнаружив, что все золотое содержание жизни украдено,
И смешано с землей, изжито из звездного списка.
Иль погасить темным отчаянием Богом данный свет.
Привыкнув к вечному и правдивому,
Ее сознательное существо своим божественным слогом
Просила не облегчения от хрупкой, смертной боли,
Не пробуя латать невыгодную сделку или компромисс.
Она должна была работать, говорить слова:
Писать незавершенную историю своей души
В делах и мыслях высеченных в книге Природы,
Сияющую ту страницу она приняла не закрывая,
Торговлю с вечностью отвергнув,
Поставила подпись в  соглашении слабости,
В грубом балансе мировой подмены.
Та сила, что трудилась в ней, со времени создания земли,
В жизни, воплощая великий мира план,
И даже после смерти бессмертную преследовала цель,
Не принимая с отвращением пустых фрустраций роль,
Что обесценивали ее во Времени рождение,
Но даже подчиняясь главенству происходящих фактов
Иль уступая своему высокому предназначению вплоть до прихода Шанса,
В себе самой она нашла высокое спасение;
Сочетая стальной закон и суверенные права свои:
Ее единственная воля противостояла космическому правилу.
В величии восстала остановить колеса Рока.
Над ее скрытыми вратами удар Незримого раздался
И от прикосновения молний ее мощь взросла
Проснувшись от дремы в паузе сердце.
Это снесло удар Того, кто убивает и спасает.
Пересекая этот путь ужасный и глазам незримый,
За исключением маршрута, что никакая воля не в силах изменить,
Лицом к лицу она столкнулась с машиной всей Вселенной;
И сердце встало на пути направляющих колес;
Гигантские процессы замерли в уме,
И совершенное согласие встретило огонь души.
Магический рычаг внезапно схвачен
Что двигает Непостижимую, завуалированную вневременную волю:
Молитва, мастерство, идея королевская
Могла связать человеческую силу с трансцендентной Мощью.
Обычным действием тогда сделается чудо,
Один могучий шаг сможет изменить ход всех вещей;
Мысль одинокая станет всемогущей.
Сейчас  все выглядит как механизм Природы;
Как рабство бесконечное у материальных правил
И предопределение долгое жестких цепей,
Ее окаменевшая привычка подражать Закону,
И ловкое устройство ее империи бессознания
Воззвание человека о свободе воли отменили.
Он также механизм среди машин;
И поршень мозга извне качает формы мыслей,
И сердце в ритме штампует типы чувств;
Бездушная энергия фабрикует душу.
Или фигуры, что мира проявляют знаки
От связанного Случая, что повторяет старые свои шаги
В кругах вокруг Материи кандального столба.
Случайная серия пустых событий
Здесь разум придает им иллюзорный смысл,
Иль Жизни эмпирической инстинктивный поиск,
Иль колоссальная работа темного ума.
Но вот приходит мудрость, и видение растет внутри:
Затем Природы инструмент себя как короля венчает;
Он чувствует свою свидетельствующую суть и сознательную силу;
И отступив, его душа видит высший Свет.
Господь стоит  за этой грубою машиной.
Так правда выгорела в триумфе огня;
Одержана победа была Богом в человеке,
Свой тайный лик явило божество.
Великая Мать Мира в ней теперь росла:
Судьбы холодный, мертвый ход сменил живущий выбор,
Духовный шаг утвердился в обстоятельствах,
Затормозил  бесчувственное, страшное, вращающееся Колесо
Немой марш Необходимости остановил.
Из вечных тех вершин, воин пылающий спустился,
Уполномоченный силой, те двери запечатанные вскрыть,
И поразить из Смертной формы абсолют немой
Взорвать ограничения Времени и Сознания.

Конец Второй Песни.



               
Песнь третья. Царская Йога: Йога освобождения души.

Желание мира, было причиной ее смертного рождения.
Пред  незапамятным вопросом,
Участник тот, мистичной постановки
В которой Неведомый преследует себя сквозь формы
И заключает свою вечность в час
И Пустота слепая борется, чтоб жить и видеть,
Труженик, мыслитель в атмосфере идеала,
Низвел на  землю безмолвную нужду, и силу лучезарную ее.
И дух его, что снизошел из более великих сфер,
В наш провинциальный эфемерный пейзаж, -
Колонист из бессмертия.
Луч указующий, на двусмысленных земных дорогах,
Его рождение в себе хранило знак и символ;
Его человеческая суть – как плащ прозрачный
Скрывал Все-Мудрого, который ведет невидящий мир.
Неотделимый от Времени  и от Пространства,
Платящий  здесь долг Бога, перед землей и человеком,
Наследство более великое, было его божественным правом.
Хотя согласное с  невежеством смертным,
Его знание было частью несказанного Света.
Изначальная  сила Неразделимого
Запуталась в мгновении и его потоке,
Хранил он видение Просторов позади:
Непостижимого была в нем сила.
Архивариус Знаков Запредельного,
Казначей сверхчеловеческих грез,
Он нес отпечаток воспоминаний могучих
И проливал их грандиозные лучи на человеческую жизнь.
Его дни были долгим ростом к Всевышнему.
Стремящееся к небу существо, питающее свои корни
Пищей из тайных истоков духовных,
Взбиралось сквозь белые лучи, чтобы встретить незримое Солнце.
Жила его душа как вечности посланник,
Его ум был подобен огню, атакующему небеса,
Его воля – охотник, идущий по следу света.
Вздымал каждый вздох импульс океана;
Каждое действие оставляло отпечаток стоп Бога,
Мгновение каждое было ударом крыльев могучих.
Участок малый нашей смертности
Прикосновением этого обитателя небес становился
Игровой площадкой живой Бесконечности.
Это телесное проявление – еще не все;
Обманывает форма, личность – только маска;
Глубоко утаенные, силы небесные в человеке могут обитать.
Его корабль хрупкий, Нетленного инкогнито переправляет через море лет.
Дух, который является огнем этого Бога обитает в нашей смертной нищете,
Часть огненная Удивительного,
Бессмертный Артист своей собственной красоты и восторга.
Это скульптор форм Бесконечного,
Это скрытый, нераспознанный Обитатель,
Посвященный в свои мистерии скрытые,
Таит в немом зерне, свою космическую мысль.
В безмолвной силе оккультной Идеи
Предопределяющий форму и действие,
Из жизни в жизнь пассажир, от одного масштаба к другому,
Меняя свою образную суть от формы к форме,
Он внимает иконе, растущей от его пристального взгляда
И в черве предвидит грядущего бога.
В конце концов, тот странник по дорогам Времени
Подходит к рубежам вечности.
В трансцендентном символе задрапированной человечности,
Он ощущает свою субстанцию не умирающей самости
И родство свое со смертностью теряет.
Пульс Вечности стучится в его сердце,
Протягивается его мысль в бесконечность:
В нем все поворачивается к духовным просторам,
Его душа прорывается, чтоб воссоединиться с Сверхдушой,
Его жизнь заполняется океаном сверхжизни.
Он пьет из груди Матери миров;
Его заполняет непревзойденная сверхприрода:
Она проникается вечною основой его духа,
Как защитой своего изменчивого мира
И формирует образ своих нерожденных могуществ.
В нем, она задумывает себя бессмертной,
В творении том не скрытая, трудится художница:
Ее лицо видимо сквозь его лицо, ее глаза – через его;
Ее существование становится его, через обширное отождествление.
Затем проявилось в человеке открытое Божественное.
Статичное Единство и динамическая Сила
В него нисходит Божества интегральная печать;
Его душа и тело принимают тот великолепный штамп.
Неясное и долгое приготовление есть человеческая жизнь,
Кругами труда и надежды, и войны, и мира,
Пройденными Жизнью на неясной почве Материи
В его восхождении к вершине, где прежде ничья нога не ступала,
Он ищет на снимке полу засвеченном огнем
Реальность скрытую, полу известную, всегда теряемую,
Поиски чего-то или кого-то никогда не находимого,
Культ идеала, здесь прежде не сотворенного реальным,
Бесконечная спираль восхождения и падения,
Пока наконец, не достигнута гигантская точка,
Сквозь которую его Слава сияет, для которой мы сделаны были
И мы прорываемся в бесконечность Бога.
Пересекая ограничения нашей природы, мы убегаем
Под своды живого света сверхприроды.
В том сыне Силы, этому можно было быть очевидцем,
Этот высокий переход, в нем заложил свое основание.
Изначальный и высший Источник качеств
Искусством которого являются все Природные процессы,
Космический Рабочий приложил свою тайную руку
Чтоб повернуть эту хрупкую конструкцию из грязи к небесам.
Присутствие работало за неясной завесой:
Долбило его почву, чтобы смогла нести вес Титана
Обтачивая полуобтесанные блоки  природной силы,
Строило его душу, в статую Бога.
Мастер магического вещества самости,
Который трудится над высоким, трудоемким планом
В обширной мастерской удивительного мира,
Свои ритмические части моделировал во Времени, внутри.
Затем пришло нежданное, трансцендентное чудо:
Величие непорочное под маской смогло начертать,
В схватках, в оккультном чреве жизни,
Свое пригрезившееся великолепие вещей, что существуют.
Венец этих миров архитектурный,
Мистерия сочетавшихся Земли и Неба
Божественность пристроила к смертной схеме.
Провидец был рожден, сияющий Гость Времени.
Исчезла твердость для его ума, ограничивающая свыше,
В сторожевом переднем крае Дня и Ночи
Была арендована щель во всепокрывающем склепе;
Сознательные окончания бытия откатились обратно:
Упали пограничные знаки малой личности,
Соединился с континентом остров эго:
Был превзойден этот мир, жестких, ограничивающих форм:
Барьеры жизни открылись к Неведомому.
Были отменены концепции обязательств,
Игнорируя подчинения строгие пункты,
Отменяя души соглашение с неведением Природы.
Были разорваны все серые ограничения,
Разбита жесткая, светящаяся крышка  интеллекта;
Неразделимая истина нашла необъятную, небесную комнату:
Эмпирическое зрение знало и видело;
Ограниченный ум стал светом безбрежным,
Конечная самость была обручена с Бесконечностью.
Ныне, движение его воспарило в орлиный полет.
Из ученичества Неведения
Мудрость возвысила его к своему искусству
И сделала его главным каменщиком души,
Строителем тайного дома Бессмертного,
Претендентом к небесному Безвременью:
Свобода и империя взывали к нему из высот:
Над сумерками ума и жизни, звездами ведомой
Блеснула заря духовного дня.
По мере того, как он рос в свою большую самость,
Все меньше и меньше человеческое его движения обрамляло,
Более величественное существо видело мир более великий.
И ради знания, бесстрашная воля отважилась стереть
Те линии безопасности здравого рассудка, что ограждают
Парение Ума, и прыжок души в Бесконечность.
И даже первые шаги его, разбили мелкие ограничения земные
И медлили в более обширной, и свободной атмосфере.
В руки, продленные преобразующей Мощью
Легко схватил он словно лук гигантов,
Оставленный дремлющими в запечатанной, секретной пещере
Силами что спят бесполезно внутри человека.
Чудо он сделал действием обычным
И обратил к обыденности труды божественные,
На этой высоте естественно великолепные,
Усилия, что могут сокрушить силу смертных сердец,
Сопровождались в царственности могучей легкости
Цели слишком возвышенные для повседневной воли Природы;
Духовные дары, толпясь к нему спешили;
Были они частями составными его жизни, его привилегией.
Восприятие чистое одолжило свою прозрачную радость:
Сокровенное видение не ожидало мыслей;
Своим единым взглядом открывало всю Природу,
И смотрело в суть самую вещей;
Более не обманываясь формой, он видел душу.
Он знал в существах, то, что таилось в них самих неизвестное;
Он схватывал в уме идею, и пожелание в сердце;
И вырывал из серых складок тайн
Мотивы, которые от собственного взгляда укрывают люди.
Он ощущал пульсирующую жизнь в людях иных
Она наполнила его своим счастьем и печалью;
Своей любовью, своим гневом, своими невысказанными надеждами;
Входили потоками иль заливали волнами
В его неподвижном океане  покоя.
Он слышал вдохновенный звук своих собственных мыслей
Отдававшихся эхом под сводами других умов;
Его внутреннее «Я» врастало ближе к самостям других
И несло вес родства, обычных связей,
Но все же оставалось нетронутым, одиноким, царем само по себе.
Аккорд магический  вдохновил и настроил
К симфонии эфирной старые земные струны;
Поднял слуг жизни и ума
К счастливому партнерству в душевном отклике,
Ткани и нервы были превращены в чувствительные струны,
Экстаза и сияния записи; и сделали
Телесные средства помощниками духа.
Небесный образ действия с более прекрасным качеством
Пролился своей милостью на внешнее, земное человека;
Переживание души из более глубоких оболочек
Более не спало, одурманенное владычеством Материи.
В стене глухо скрывая нас, от «Я» более широкого,
В тайну очевидного сна,
Мистичный тракт, вне наших бодрствующих мыслей,
Дверь отворилась, встроенная силой Материи,
Освобождая вещи, не уловленные чувствами земными:
Невидимый мир, неведомый внешнему уму
Появился в спокойном пространстве души.
Он в тайных палатах сидел, вглядываясь
В светлые страны нерожденного
Где истинны и видимы все вещи, что пригрезились уму
И все к чему тянется жизнь, становится близким.
Он видел Совершенного в своих звездных домах
Несущего славу бессмертной формы,
Лежащим на руках покоя Вечного,
И погруженного в сердечный ритм Бога-экстаза.
Он жил в мистичном пространстве, где рождаются мысли
И воля кормится эфирной Силой
Питаясь белым молоком могуществ Вечного,
Пока не вырастет в подобие божественной.
В оккультных палатах Свидетеля, со стенами возведенными умом,
На интерьеры скрытые, потаенные ходы
Открылись окна внутреннего взгляда.
Владел он домом Времени неразделимого.
Поднимая тяжелую занавесь из плоти
Стоял он на пороге, охраняемом змеем,
И всматривался в мерцающие, бесконечные коридоры,
Спокойный в тихом сердце прислушиваясь
К приходу нового и неизвестного.
Он пристально глядел через безмолвия пустые
И слышал поступь недремлющей Идеи
В далеких улицах Запредельного.
Он слышал тайный голос, Слово что знает,
И видел тайный Лик, наш собственный.
Свои хрустальные двери открыли внутренние планы
Влияния странные и силы коснулись его жизни.
Видение пришло более высоких областей, чем наши.
Сознание более ярких полей и небес,
От существ менее ограниченных, чем краткоживущие люди
И тела более тонкие, чем эти преходящие формы,
Объектов, слишком прекрасных, для наших материальных объятий,
Действий, вибрирующих со сверхчеловеческим светом
И движений, побуждаемых сверхсознательной силой,
И радости, что никогда не протекала через конечности смертные,
И сцены более любимые, чем земные, и счастливей жизни.
Сознание блаженства и красоты,
Знание, что становится тем, что оно постигает,
Сменило разделенные чувства и сердце
И влекло всю Природу в объятия свои.
Тянулся ум наружу, чтобы встретить скрытые миры.
Воздух светился, изобилуя оттенками чудесными и формами,
В ноздрях трепетали ароматы чудесные,
На языке млел Райский мед,
Канал гармонии вселенской,
Слух, был потоком аудиенции магичной,
Ложем для оккультных звуков, которые земля не может слышать.
Из скрытых путей самости дремлющей,
От истины погруженной, неизвестной, голос пришел,
Что протекает под поверхностью космической,
И слышный, лишь среди все ведающей тишины,
Хранимый сердцем интуитивным и чувством тайным.
Схватил груз тайн запечатанных, безмолвных,
Озвучивал требования земли неисполненные,
И песню обещания нереализованных небес
И все, что скрывается во всемогущем Сне.
В непрекращающейся драме, Временем несомой
В своих долгих, слушающих потоках, что несут
Неразрешимые сомнения мира в бесцельном паломничестве,
Смех, не спящий, наслаждения пузырился и пенился
Шепот желания, что умереть не может:
Пришел крик восторга мира быть,
Величия и великолепия его воли жить,
Воспоминание приключения души в пространстве,
Путник через магические столетия
И труд существ в Материи вселенной,
Искал значение мистическое своего рождения
И радость высокого духовного ответа,
Его пульс удовлетворения и довольства
В сладости всех жизненных даров,
Его дыхание большое и пульс и трепет надежды и страх,
Страданий вкус, боли и экстаза,
Его восторга острые удары внезапного блаженства,
Рыдание страстей и непрекращающаяся боль.
Журчание и шепот неслышимых звуков
Которые толпятся вокруг наших сердец, не находя отверстия
Чтобы войти, выросли в гимн
Всего того, что страдает, чтобы быть и остается  пока неизвестным,
И все что трудится тщетно, чтобы родиться
И вся сладость, которую никто не испытал
Вся красота, которой никогда не будет.
Не слышные нашим смертным и глухим ушам,
Ритмы мира просторные ткали свое изумительное пение
К которому стремится жизнь, чтобы подстроить здесь ритм наших ударов,
Ограничения наши растворяя в безграничном,
Настраивая конечное в бесконечном,
Ворчание низкое поднимается из подсознательных пещер,
Запинка изначального неведения;
На этот невнятный вопрос, ответ
Спустился, с молниеносной шеей и крыльями грома
Невыразимому – гимн  лучезарный
И здравие сверхсознательному свету.
Там все было проявлено, что никто не может выразить здесь;
Греза и видение были баснями, рассказанные правдой
Иль символами более истинными чем факт,
Иль были истины, проведенные в жизнь сверхприродными печатями.
Бессмертные глаза приближались и глядели в него,
И существа из многих царств, приблизились и говорили:
Вечно живущие, которых именуем мертвыми
Могли оставить свою славу за смертью и рождением
Ради мудрости совершенной, что превосходит все фразы:
Цари добра, владыки  зла,
Взывают к разума судейскому трону,
Провозглашали евангелие своих оппозиций,
И все считали себя говорящими от Бога:
Титаны тьмы и света божества
Сражались за душу его, как за приз драгоценный.
В каждом часе, освобожденном от трепета Времени
Росла там песня нового открытия,
Напев тетивы юного эксперимента.
Каждый день был духовным романсом,
Как будто он рождался в новом, сияющем мире;
И приключение проявлялось нежданным другом,
Опасность приносила острый и сладостный вкус радости:
Событие каждое было переживанием глубоким.
Там были высокие встречи, беседы эпические,
И приходили советы, сформулированные небесною речью,
Медовыми признаниями дышали оккультные губы,
Чтобы сердцу помочь уступить зову восторга,
И сладкие соблазны пробирались из областей красоты,
Внезапные экстазы из миров блаженства.
То было царствование чуда и восторга;
Ныне, его ясно слышание яркое, могло воспринять все,
И осязание трепетало, от могучего прикосновения неведомых вещей.
К новым, неземным близостям пробудилось,
Касание отвечало бесконечностям тонким,
И с плачем серебренным открывающихся ворот,
Молнии взгляда кидались в невидимое.
Его сознание и видение постоянно росли;
Они принимали больший размах, возвышенней полет;
Он границу прошел, отмеченную для правления Материи
И зону оставил, где мысли подменяют жизнь.
Из этого мира обозначений, он вышел внезапно
В тихую самость, где мира  не было
И смотрел за пределы, в безымянный простор.
Те символичные фигуры потеряли свое право жить,
Рассыпались приметы все, что наши чувства могли распознавать:
Там сердце более не билось, на прикосновение тела,
Глаза не заглядывались более на форм красоту.
В прозрачных, разряженных интервалах тишины
Он мог парить в краю примет лишенном,
Наполненный глубоким содержанием бесформенности,
Где мир сосредоточен был в едином существе
И все было известно от света идентичности
И дух был своей собственной очевидностью.
Всевышний пристально смотрел сквозь глаза человека
И видел все вещи и творения как самого себя,
И знал все мысли и слова как собственный голос.
Единство там, слишком близко для изучения и объятий
И любовь – устремление Одного для Единого,
И красота – различие сладкое Того же самого,
И единство – множество души,
Там истины все объединенные в единственную правду,
И все идеи воссоединены с Реальностью.
Там, знающая себя, своей собственной неограниченной самостью,
Бессловесная, абсолютная, высшая Мудрость,
Сидела, уединенная в вечном Покое,
Всевидящая, недвижная, одинокая и суверенная,
Там знание не нуждалось в словах, чтоб воплотить Идею;
Идея, в безграничности ищущая дом,
Утомлена своей бессмертностью бездомной,
И не просила для отдыха вырезанной в мысли сияющей клетки
Чье единственное окно, обзор на вещи ограждало
И виден был лишь малый свод в просторном небе Бога.
Безграничность там сочетается с безграничностью;
Будучи там, можно быть шире, чем мир;
Будучи там, становишься своей собственной бесконечностью.
Отныне его центр не в земном уме,
Сила видящего покоя наполнила его члены:
Захваченный безгласным белым откровением,
В видение превосходящим формы,
В существование, что превосходит жизнь,
Он приближал сознание спокойное, поддерживающее все.
Голос, который только речью мог двигать ум
Стал тихим знанием в душе;
Сила, которая лишь в действии свою истину ощущает
Была поселена теперь  в безмолвном, всемогущем покое,
Досуг в работе миров,
Пауза в муках и радостях поисков,
Восстановили давление Природы к покою Бога.
Широкое единодушие закончило дебаты жизни.
Война мыслей, что порождают вселенную,
Столкновение сил, сражающихся за влияние,
В огромном потрясении, что зажигает звезды
Словно в строении из зерна и пыли,
Колеи, что поворачивают свой немой эллипс в пространстве,
Вспаханном ищущим желанием мира,
Кипение долгое в потоке Времени,
Мучениями обрамляя зловещую силу вожделения
Что пробуждают кинетический ответ в отупляющем иле земном,
И вырезают личность из грязи,
Печаль, которой кормится голод Природы,
Страсть, которая творит огнем боли,
Судьба которая наказывает добродетель поражением,
Трагедия, что разрушает длящееся счастье,
Слезы Любви и раздоры Богов,
Закончились в истине, что живет в своем собственном свете.
Его душа свободная стояла, царь и свидетель.
Не поглощенная более  потоком скачущих секунд
Где ум, как на плоту непрестанно дрейфует,
Спешащий от феномена к феномену,
Он обитал, отдыхая в неделимом Времени.
Как будто рассказ давно написанный, но сыгранный сейчас,
В своем настоящем, владел он своим будущим и прошлым,
В секундах чувствовал неисчислимые года,
И видел часы, как точки на странице.
Аспект неведомой Реальности
Значение изменил космической сцены.
Огромная, материальная вселенная стала
Маленьким результатом колоссальной силы:
Мгновением овладевший вечный Луч
Осветил то, что еще никогда не было сделано.
Лежала мысль в безгласности могучей;
Трудясь, мыслитель спокойно расширялся и рос,
Трансцендентная Мудрость коснулась его трепещущего сердца:
Его душа могла заплыть за барьер светящихся мыслей;
Ум более не закрывал безбрежной бесконечности.
Пересекая пустое, отступающее небо, он заметил
Сквозь уходящее мерцание и кружение исчезающих звезд,
Сверхсознательные области неподвижного покоя,
Где исчезает суждение и слово безмолвно,
И лишь Непостижимое лежит одиноко, в краю, где нет путей.
Туда не приходила форма, ни какой-то главенствующий голос;
Там только Тишина и Абсолют,
Из этой неподвижности новорожденный ум поднялся
И пробудился  к истинам, когда-то невыраженным,
И формы появились, по глупому значительны,
Голос само проявленный и видящая мысль.
Он знал источник, от которого пришел его дух:
Движение было обручено с неподвижным Простором;
Он бросил свои корни в Бесконечность,
В основу своей жизни он Вечность положил.

Сначала лишь немного те состояния небесные,
Обширные, раскинувшиеся вширь, могли быть выносимы.
Светоносное и высокое напряжение прерывалось слишком  скоро,
Неподвижность каменная тела, и жизни умолкнувший транс,
Бездыханная мощь и покой тихого ума;
Иль медленно слабели, как золотого дня закат.
Беспокойные нижние члены устали от покоя;
И ностальгия удовольствий старых и работ,
Нужда позвать обратно, мелкие, знакомые самости,
Чтобы ступать по привычной и низшей дороге,
Необходимость отдохнуть в естественной позе падения,
Подобно ребенку, что учится ходить, и не в состоянии гулять не слишком долго,
Сменили титаническую волю взбираться вечно,
На сердца неясный алтарь священного огня.
Возобновились подсознательные струны привязанностей старых;
Они с высот тянули не желающий дух,
Или тупая гравитация нас стягивала вниз
К слепому управлению инерции нашей основы.
И это тоже высший Дипломат может использовать,
Он делает наши падения средством для более великого подъема.
Ибо в поле невежества нашей ветреной природы,
В наполовину упорядоченный хаос нашей смертной жизни
Бесформенная Сила, «Я» вечного света
Следует в тени  нисхождения духа;
Дуальность двойная, навеки едина
Выбирает свой дом средь суматохи чувств.
Он невидимый входит в наши затемненные части
И окутанный тьмой, он работает,
Тонкий и всезнающий гость и ведущий,
Пока они тоже, не ощутят нужду и волю к перемене.
Здесь все должно научиться повиновению - высшему закону,
Клетки нашего тела, должны владеть пламенем Бессмертного.
Иначе дух должен достичь своего истока
Полу спасенный мир, оставленный сомнительной судьбе.
Не искупленная Природа должна трудиться вечно;
Наша Земля должна вечно вращаться беспомощно в пространстве,
И теряется предназначение этого огромного творения,
Пока, в конце концов, неудавшаяся эта вселенная не потонет разрушенная.
Даже его богоподобная мощь, что бы возвыситься должна упасть:
Его сознание великое отступило назад:
Неясное и затемненное, его человеческое, внешнее
Снова  стремилось почувствовать прежние превосходства,
Нести высокое, спасительное прикосновения, эфирное пламя;
Звало назад,  к своим зловещим нуждам божественную Силу.
Сила всегда проливалась обратно, подобно внезапному дождю,
Иль медленно, в его груди присутствием росла;
Карабкалась обратно, к каким-то памятным высотам
Иль парила над пиками, с которых пала.
Каждый раз он вставал, в более обширном равновесии,
И пребывая на более высоком духовном плане;
В нем сохранялся свет, пространство дальше продлевая
В тех колебаниях между землей и небом.
В этом невыразимом причащении к восхождению,
В нем росла, как растет прибывающая луна
Слава, целостности его души.
Союз Реального с уникальным,
Пристальный взгляд Единственного из каждого лица,
Присутствие Вечного в часах,
Полу-видящий взгляд, смертного ума на вещи расширяя,
Мостом, соединяя пропасть меж человеческой силой и Судьбой,
Сделав единым целым, то фрагментарное существо, которым мы являемся здесь,
И наконец было завоевано стойкое духовное равновесие
Постоянный приют в царстве Вечного,
Безопасность в Тишине и Луче,
В Неподвижном устойчивость.
В спокойном «Я» жили его существования высоты;
Его ум мог покоиться на высшей почве
И вниз глядеть на эту магию и на игру
Где Бог – дитя лежит у Ночи и Рассвета на коленях
И Вечно существующий одевает Времени маску.
К спокойным высотам и к беспокойным глубинам
Дух равно относился и даровал обширное согласие:
Уравновешенная безмятежность спокойной силы,
Широкий, непоколебимый взгляд на Времени волнения
Встречал  переживания все с миром неизменным.
К печали и восторгу безразличный,
Не соблазненный чудом и призывом,
Недвижимый, хранил поток вещей,
Спокойный и отделенный, поддерживал все что есть:
Покой его духа помогал трудящемуся миру.
Тишиной вдохновленный, и взглядом глаз закрытых
Могла работать его сила с новым, сияющим искусством
На сыром материале, из которого сделано все
И на отказе массы Инерции,
И сером фронте мирового Невежества
И Материи незнающей и жизни огромной ошибке.
Как скульптор высекает божество из камня
Он медленно откалывал покрытие темное,
Природного невежества защитную линию,
Иллюзию и мистерию Бессознания
В черный покров которого, оборачивает свою голову Вечный,
Чтобы не узнанным действовать в космическом Времени.
Великолепие самосотворения с вершин,
Трансфигурация в глубинах мистичных,
Могла начаться более радостная работа космическая
В нем заново творившая мировые формы,
Чтобы найти в Природе Бога, и в Боге исполнить Природу.
В нем уже была видна эта задача силы:
Жизнь сотворила себе дом на самости высочайших вершинах;
Солнцем единым стали его ум, сердце и душа;
Лишь низшие пределы жизни оставались смутными.
Но и там тоже, в жизни неуверенной тени,
Был труд и жгучее дыхание;
Небесное могущество трудилось под двусмысленной мантией
Под наблюдением Свидетеля внутреннего неподвижного мира.
Даже к сражающейся Природе, оставленной внизу
Приходили мощные периоды просветления:
Молнии славы после славы пылали,
Переживание было рассказом сияния и огня,
И воздух волновался вокруг колесниц Богов,
Странные достояния приплывали к нему из Незримого;
Великолепие внутреннего взора заполняли мыслей пустоту,
Знание говорило к несознающей тишине,
Вниз проливались реки блаженства и сияющей силы,
Визиты красоты, штормовые вихри восторга
Лились дождем из всемогущей Мистерии свыше.
Затем Орлы Всеведения снизились.
Плотная вуаль была разорвана, и слышался шепот могучий;
В интимности его души повторялся,
Крик Мудрости поглощенной трансцендентальностью
Пел в горах невидимого мира;
Тот голос, что слышится внутренним слухом
Передавал ему свои предсказания,
И пламенем окутанные вспышки бессмертного Слова
И молнии Света проявления оккультные
Приближались к нему из недостижимой тайны.
Вдохновленное Знание внутри сидело на троне
Чьи секунды освещали больше чем годы разума:
Ритм проявляющий сияние падал
Словно указующий акцент на Истину,
И подобно вспышке небесной, всю землю освещал
И быстрое, интуитивное различение сияло.
Одним взглядом могло отделить истину от лжи,
Или во тьме поднять свой быстрый факел
Чтоб проверить претендентов, толпой идущих сквозь врата ума,
Покрытых богов подделанными подписями,
Волшебную невесту почувствовать под маской
Иль разглядеть внешнее лицо мыслей и жизни.

И зачастую вдохновение со своими стопами – молниями,
Посланница внезапная со всевидящих вершин,
Пересекала беззвучный коридор его ума
Принося свой ритмический смысл скрытых вещей.
Превосходя речь смертную, говорила трансцендентная музыка.
Как-будто из золотой пиалы Все-Блаженства,
Радость света, радость внезапного прозрения,
Восторженный трепет неумирающего Слова
Лился на сердце как  в чашу пустую,
Повтор первого восторга Бога
Творящее в юном и девственном Времени.
В пространстве малом краткого момента захвате,
Все-Знание сжатое в великих, бессловесных мыслях
Поселилось в ожидающей тиши его глубин
Кристалл конечный Абсолюта,
Часть Истины невыразимой
Открылась спокойной душе от безмолвия.
Созидательница напряженно трудилась в его тишине;
Ее сила утихла, безмолвная, становилась более интимной;
Она смотрела на видимое и непредвиденное,
Непредсказуемые области она делала своими родными полями.
Всевидение собиралось в луч единый,
Как глаза, когда уставятся в невидимую точку
Пока сквозь интенсивность одной сияющей точки
Апокалипсис мира образов
Входит в царство провидца.
Великая, обнаженная рука великолепия внезапно поднялась;
И разорвала непрозрачную вуаль Незнания:
Ее поднятого пальца невообразимое острие
Ударом пламени обнажило скрытое Запредельное.
В безголосых высотах транса глаз пробудился,
Схватившись за невообразимое ум,
Одним, опасным прыжком перепрыгнув,
Высокую черную стену, скрывающую подсознание,
Она прервала вдохновенной речью, словно серпом
Разграбила Непознанного обширное достояние.
Добытчица бесконечных зерен Истины,
Вязальщица снопов бесконечных опытов,
Она проникла в мистерии охраняемые Мировой Силы
И ее волшебные методы, обернутые в тысячу вуалей;
Иль собирала секреты утерянные, по каплям рассеянные  Временем
В пыли и трещинах его пути, взбирающегося в гору
Среди старых, покинутых грез спешащего Ума
И похороненных останков забытого пространства.
Странница меж высотой и бездной
Она соединяла отдаленные концы и непроглядные глубины,
Или мчалась вдоль дорог Рая и Ада
Преследуя любое знание подобно ищущей гончей.
Репортер разговоров мудрости скрытой,
Ее сияющие минуты речи небесной,
Проходили через скрытый офис оккультного ума,
Передавая дар пророку и провидцу
Вдохновенное тело мистической Истины.
Писец божественных вопросов
Озвучивая безмолвные видения Высшего,
Она несла бессмертные слова к смертному человеку.
Над разума сверкающим изящным завитком,
Освобожденные, словно лучистый воздух окутывающий месяц,
Широкие пространства видения без линии
Или плывущие границы на острие его духа.
Океаны существования встречают его странствующую душу
Призывая к бесконечному открытию;
Безвременная область радости и абсолютной силы
Простиралась из окружения вечной тишины;
Те дороги ведут к бесконечному счастью
Бежали подобные грезам – улыбкам, сквозь медитирующие просторы:
Раскрытые встали в сиянии золотом момента
Белые, солнечные степи в непроторенной Бесконечности.
Вдоль обнаженного изгиба в беспредельном «Я»
Точки, бегущие сквозь закрытое сердце вещей
Затенили неопределенную линию
Что Вечного несет сквозь года.
Магический порядок космического Ума
Склоняющий свободу бесконечности
С подавляющей массой символических фактов Природы
И жизни постоянными сигналами событий,
Случайные повторения превращая в законы,
Смешение знаков – во вселенную.
Из богатства чудес и замысловатых свитков
Танца духа с Материей, как с Маской своей
Прояснился баланс мирового проекта,
Его симметрия самоупорядоченых эффектов
Управлялась в глубоких перспективах души,
И реализмом иллюзорного искусства,
Своею логикой бесконечного разума,
Своею магией изменчивой вечности.
Был схвачен проблеск вещей неведомых доныне;
Письмена проступили из неподвижного Слова.
В неизменном, неподвижном Истоке
Был виден всплывающий, словно из бездонных морей
След идей, что сотворили мир,
И посеянное в черной земле транса Природы,
Семя духа слепое и огромное желание,
Из которого древо космоса было задумано
И распространило свои волшебные руки сквозь дрему пространства.
Реальности необъятные приняли форму:
Там видна из тени Неведомого
Бестелесная Безымянность, что видела рождение Бога
И пробует добиться от смертного ума и души
Бессмертного тела и божественного имени.
Неподвижные губы, великие сверхреальные крылья,
Облик, замаскированный сверхсознательным Сном,
Глаза, с прикрытыми веками, что видят все вещи,
Архитектора, который строит все вещи, появились,
Желание изначальное, рожденное в Пустоте,
Высматривало, он видел надежду, что никогда не спит,
Стопы, что бегут позади мимолетной судьбы,
Значение несказанное бесконечных грез.
Как будто факел, хранимый Силой Бога,
Лучистый мир Истины непреходящей
Мерцал, подобно слабеющей звезде, окаймляющей границы ночи,
Над золотым, мерцающим краем Сверхразума.
Была уловлена даже сквозь хитрую вуаль
Любви улыбка, что позволяет дальнейшую игру,
Спокойное потворство и материнскую грудь
Мудрости вскармливающей смех-дитя Случая,
Тишина, кормилица Всемогущего силы,
Всезнающее безмолвие, лоно бессмертного Слова,
И Безвременья спокойный, задумчивый лик,
И Вечности созидательный глаз.
Богиня вдохновленная вошла в смертную грудь,
И сделала там кабинет божественных мыслей
Святилище пророческих речей
И села на треножное сидение ума:
Все было сделано просторным наверху, внизу – все освещено.
В сердцевине тьмы она прорыла стены света,
На неоткрытые глубины наложила формы,
И предоставила вибрирующий крик несовершенным просторам,
И сквозь великие, безбрежные, безгласные, беззвездные широты
Несла земные фрагменты открывающей мысли
Высеченные из тишины Несказанного.
Голос в сердце произносил непроизносимое Имя,
Греза ищущей мысли, блуждая сквозь пространства
Вошла в запретный и невидимый дом:
Сокровище было найдено всевышнего Дня.
В глубоком подсознании пылала ее драгоценная лампа;
Поднятая, она показала богатства Пещеры
Где из-за скупости торговцев чувствами,
Хранимые под лапами драконов Ночи, ненужные,
Завернутые в бархатные складки тьмы, спят они,
Хотя их содержание бесценное могло бы мир спасти.
Тьма, несущая рассвет в своей груди
Смотрела на вечный, широкий, возвращающий проблеск,
Ожидающие появления большего луча
И спасения утраченных стад Солнца.
В великолепной экстравагантности излишеств Бога
Беззаботно рассеянных, в расточительной работе творения,
Оставленных в ущельях бездонного мира,
Грабителями из Бездны разграбленных,
Монеты золотые Вечного лежат,
Тайно хранимые от прикосновения, взгляда, или желания мысли,
Замкнутые в глухих тупиках потока невежества,
Чтоб люди не смогли найти и равные Богам не стали.
Светилось видение на незримых высотах,
И мудрость освещала из безмолвных глубин:
Более глубокое объяснение возвеличивало Истину,
Великое, радикальное изменения Ночи и Дня;
Все ценности мира изменились, возвышая цель жизни;
Мудрее слово, и больше мысль вошли,
Чем те, что труд нескорый в человеческом уме могут нести,
Проснулось чувство тайное, что может постигнуть
Присутствие и Величие везде.
Теперь вселенная была не бессмысленным вихрем,
Рожденным во вращении огромной и инертной машины;
Сбросив, свой грандиозный, безжизненный фасад,
Отныне – не механизм и не работа Случая,
Но живущее движение тела Бога.
Дух, скрытый в силах и в формах,
Был зрителем на сцене подвижной:
Красота и непрерывное чудо
Пропускали в свет Непроявленного:
Бесформенный Сущий двигался в этом
Глядя на свое совершенство из душ и вещей.
Жизнь более не хранила бессмысленной и скучной формы.
В борьбе и переворотах мира
Он видел труд рождения бога:
Тайное знание маскировалось как Невежество;
Покрывала Судьба незримой неизбежностью
Игру случая всемогущей Воли.
Очарование, слава и восторг,
И Всеблаженство, сидело не узнанное в сердце;
Земная боль была тем выкупом за восторг заключенный в темницу.
Общение радостью оттеняло проходящие часы;
Дни были странниками на предназначенной дороге,
А ночи – компаньонами его раздумий духа.
Небесный импульс ускорил все в его груди;
Труд времени сменился великолепным маршем;
Божественный Карлик возвышался к непокоренным мирам,
Земля стала слишком тесна для его победы.
Когда-то, лишь запечатлевшая тяжелую поступь
Слепой Силы в человеческой малости,
Жизнь ныне стала достоверным приближением к Богу.
Существование – божественным экспериментом
И космос – возможностью души.
Был мир рождением и зачатием
Духа в Материи, в живые формы,
Природа в своем лоне Бессмертного несла,
Чтобы своею мощью через него взобраться к вечной жизни.
Его существо лежало в сияющем и неподвижном покое
И омывалось в родниках чистого, духовного света;
Скиталось в обширных полях самости мудрой
Освещенных лучами непреходящего солнца.
Даже тела его, внутренняя, тонкая суть
Могла возвысить земные части к вещам более высоким
И ощутить дыхание более небесной атмосферы.
Поддерживаемая на крыльях ветра стремительной радости,
Несомая к Свету, который постоянно не могла хранить,
Оставила отдаленность ума, от Истины всевышней
И потеряла неспособность жизни испытывать блаженство.
Все, доныне подавленное в нас, стало пробуждаться.

Так, от Неведения пришло освобождение его души,
Его первое, духовное изменение ума и тела.
Свыше лилось обширное Божественное знание,
Внутри же ширилось новое знание мира:
Его ежедневные мысли, глядящие вверх, к Истине, к Единому,
Его обычнейшие действия, проистекали от внутреннего Света.
Пробужденный к чертам, что Природа скрывает,
Настроенный в тон ее движениям, что превосходят наше зрение,
Он рос единым со вселенной скрытой.
Хватка его поразила истоки ее величайших энергий;
Он говорил с неведомыми Стражами миров,
Он описывал формы, что воплощенные глаза не могут видеть.
Его широкие глаза, тела давали незримым существам,
Он зрел космические силы за их работой
И ощущал оккультный импульс позади воли человека.
Секреты Времени были для него читаемой книгой;
Записи будущего и прошлого
Начертанные своим напряжением на эфирных страницах.
Единое и гармонизированное мастерством Творца,
Человеческое в нем шагало с божественным.
Его дела не предавали внутреннее пламя.
Это ковало величие его обличия перед землей.
В клетках тела его гений возвышался,
Что знал значение работ огражденных судьбой
Сродни маршу неисполненных Сил
Вне свода жизни, в необъятности духа.
Он жил отдельно, в одиночестве своего ума,
Полубог, формирующий жизни людей:
Амбиции одной души всю расу поднимали;
Трудилась Сила, но откуда – никто  не ведал.
С ним были связаны вселенские могущества;
Своими безграничными просторами, наполняя земную малость,
Он притягивал энергии, что изменяют век.
Неизмеримый обычным взглядом,
Он сотворил великие мечты, что форма есть для вещей грядущих
И словно бронзу заливая, дела свои бросал в года.
Его прогулка через Время, опережала человеческий шаг.
Его дни одиноки, и словно солнца великолепны.

Конец песни третьей, первой книги.


   
   


Песня четвертая. Тайное знание.

Стоял на высоте он, обращенной к высотам более великим.
Попытки наши ранние Бесконечного достичь,
Это великолепные восходы на чудесной грани,
Пока еще невидимое, медлит исполненное славы Солнце.
Что ныне видим мы, лишь тень того, что еще должно прийти.
Земли взгляд вверх, к неведомому отдаленному
Есть предисловие только к эпическому восхождению
Человеческой души, от плоского земного состояния
К открытию самости великой
И проблеска далекого вечного Света.
Мир этот – начало и основа
Где Жизнь и Ум  возводят свои грезы;
И нерожденная Сила должна строить реальность,
Малость, ограниченная смертью – это не все, что мы есть:
Наши забытые, бессмертные просторы
Ожидают открытия в наших самостях высших;
Неизмеримые шири и глубины существований наших.
Сродни неизъяснимой тайне,
Мистические, вечные во Времени невоплощенном,
Высоты Природы соседствуют с Небесами.
К тем горним владениям, запечатанных для наших исследований
Слишком далеких от внешних, почтовых маршрутов Природы,
Слишком возвышенных для дыхания наших смертных жизней,
Глубоко в нас, забытое родство указывает
И  смутный голос экстаза и молитвы,
Взывающий к тем светлым, утраченным необъятностям.
Даже тогда, когда мы настолько падшие, чтобы взглянуть в свои души
Или лежим, погруженные в земное сознание,
Все же есть части в нас, которые растут по направлению к Свету,
Там есть еще светлые пути, и безмятежные небеса
И Эльдорадо великолепия и экстаза,
И храмы Божеству, которого никто не может видеть.
Бесформенная память в нас еще осталась
И порой, когда наш взгляд вовнутрь повернут,
С глаз наших поднимается вуаль земного неведения:
Это краткое чудо избавления.
Эту узкую кайму скрепляющего переживания
Мы оставляем позади, отмеренную нам как жизнь,
Наши небольшие прогулки, недостаточные наши богатства.
И души наши могут посещать в великие и одинокие часы
Области тихие немеркнущего Света,
Всевидящие, орлиные вершины спокойной Силы
И океаны лунного огня, быстрого, бездонного Блаженства
И спокойные необъятности духовного Пространства.
В процессе разворачивающемся Самости
Иногда невыразимая Мистерия
Выбирает человеческий сосуд для нисхождения.
Дыхание приходит вниз из высшей атмосферы,
Рождается присутствие, и пробуждается ведущий Свет,
Спокойствие ниспадает на инструменты:
Застывшее, подобно монументу мраморному,
В каменном покое, тело – это пьедестал
Поддерживающий фигуру вечного Умиротворения.
Иль Сила проявляющаяся сметает вспыхивая;
Из некоего обширного, высшего континента
Прорывается Знание сквозь лучистые моря, оставляя свой след,
И природа вибрирует с силой, с огнем.
Иногда, более великая Личность
Овладевает нами, но все же мы знаем ее как свою:
Или мы восхищаемся Хозяином наших душ.
Тогда, телесное, мелкое эго истончается и пропадает;
Не настаивая более на самости отдельной,
Теряя ощущение отдельного рождения,
И оставляет нас наедине с Богом и Природой.
В мгновения, когда светоч пылает внутри
И обожаемые жизнью гости оставлены снаружи,
Наш дух восседает одиноко и разговаривает с безднами своими.
Тогда более обширное сознание отворяет свои двери:
Вторгаясь из духовных покоев
Луч вечной Славы нисходит ненадолго
Чтобы соединиться с нашей схваченной просвещенной глиной
И оставляет свою огромную, белую печать на наших жизнях
В поле забвения смертного ума,
Проявленный пророческим глазам прикрытым в трансе,
Или в каком-то внутреннем, уединении глубоком,
Свидетельствуемые странным, нематериальным чувством,
Появляются сигналы вечности.
Та истина, которую ум не может знать, свое лицо приоткрывает,
Мы слышим то, что уши смертные прежде не слыхали,
Мы ощущаем то, что не ощущали никогда земные чувства,
Мы любим то, что, обычные сердца отталкивает и ужасает;
Наши умы стихают в сияющем Всезнании;
Голос взывает из покоев души;
Встречаем мы экстаз Божественного прикосновения
В сокровенности золотой бессмертного огня.
Те знаки родственны большей самости
Что живет внутри нас, невидимая нами;
Лишь иногда более святое влияние приходит,
И волной могучего прилива уносит наши жизни
Присутствие божественное движет душу.
Иль иногда прорывается сквозь земные покрытия,
Очарование и красота духовного света,
Шепчущий язык небесного огня.
Мы сами и странник высокий, которого мы ощущаем,
В делах невидимый, словно его нет;
Он следует линии рождения вечного,
И все же кажется погибающим с этой смертной структурой.
Уверенный в Апокалипсиса существовании,
И не считает мгновения и часы;
Великий, терпеливый и спокойный, он видит как века проходят,
Ожидающий нескорого чуда изменения нашего
В неторопливом, уверенном движении силы мировой
И долгом марше, все проявляющего Времени.
Это исток и главный ключ,
Над головою – Тишина, внутренний Голос,
Образ живой расположившись в сердце,
Простор не ограниченный стеной и бездонная точка,
Та истина, из которой все это проявляется в пространстве,
Реальность, по направлению к которой движутся наши усилия,
Смысл тайный, грандиозный наших жизней.
Медовое сокровище в Божественных сотах,
Пылающий Великолепный в плаще затемняющем,
Это наша слава пламени Бога,
Наш золотой фонтан мирового восторга,
Бессмертие, прикрытое капюшоном смерти,
Форма нашей нерожденной божественности.
Это хранит для нас нашу судьбу в наших глубинах,
Где спит вечное семя трансцендентных вещей.
Все время несем в себе магический ключ,
Запечатанный в герметичной упаковке жизни.
В святилище пылающий свидетель
Внимает сквозь Время и слепые стены Формы;
В его скрытых глазах – вечный Свет;
Он видит вещи тайные, которые слова не могут передать
И знает цель несознательного мира
И сердце мистерии странствующих лет.

   Но все это сокрыто, сублиминально и мистично;
Необходим поворот вовнутрь, интуитивное сердце,
Необходима сила духовного взгляда.
Иначе нашему уму, возбужденному  мгновениями,
Бесцельным путешествием покажется наш курс неясный,
Утвержденный каким-то Случаем, или азартной Волей,
Или Необходимостью без цели или причины,
Не желая того, принужденный появляться и быть.
В этой плотной среде, где все непросто, ненадежно,
Нам  спорным кажется само наше существование,
И наша жизнь – эксперимент неясный, душа –
Мерцающий свет в странном, невежественном мире,
Земля – механичная, грубая случайность,
Сеть смерти, в которой волей случая живем мы.
И все, что мы узнали, оказывается предположением сомнительным,
А достижения – фазой или переходом,
Дальнейшая судьба которых, скрыта от нашего взора,
Случайное событие или капризная судьба.
От неизвестного мы движемся к неведомому.
Здесь, наше короткое существование всегда окружено
Серыми тенями безответных вопросов;
Лишенная обозначений темная мистерия Бессознания
Встает неразрешенная позади начальной линии Судьбы;
И вдохновение в глубине Ночи,
Семя тленного тела и полуосвещенного ума,
Поднимается своим языком одиноким сознательного огня,
По направлению к не умирающему Свету, навек утраченному.
И слышит лишь одинокое эхо воззвания своего,
Смутный ответ в человеческом, невежественном сердце
И встречает, не понимая, почему это пришло,
Или по какой причине есть страдания здесь,
Санкция Бога к парадоксу жизни
И тайна рождения Бессмертного во Времени.
Вдоль пути серпантина эпох,
Во тьме, свернувшейся кольцом своего неведомого курса
Земля – Богиня трудится, пересекая Времени пески.
И есть в ней Бытие, которое она надеется изведать,
И Слово к ее сердцу говорит, она не может слышать,
И понуждает Судьба, форму которой она не может видеть.
В своей орбите бессознательной, сквозь Пустоту
Из своих безумных глубин она старается подняться,
Опасная жизнь – ее цель, ее радость борьбы;
Мысль, которая может представить, но узнает с трудом
Возвышается медленно в ней и творит
Идею, речь, что более обозначает, чем освещает;
И удовольствие дрожащее, что менее чем блаженство
Проистекает от всей этой красы, что умереть должна.
Встревоженная горем, цепляющемся за ее стопы
И сознавая, что вещи высокие еще не достигнуты,
Всегда питает в своей бессонной груди
Внутренний импульс, исходящий от ее мира и покоя.
В неведении, усталая и неукротимая
Она через войну души, трепещущую боль, ищет
Чистое совершенство в котором нуждается ее соединенная природа,
Дыхание Бога на ее камень и грязь.
Она жаждет веры, которая может в поражении выжить,
Уверенность любви, которая не знает смерти,
Сияние истины, вовеки несомненной.
Свет взрастает в ней, она овладевает голосом,
Она учится читать свои состояния и сотворенные дела,
Но истина необходимая одна, от ее хватки ускользает,
Самой себя, и символа всего того, чем является она.
Неразборчивый шепот ведет ее шаги
В которых она ощущает силу, но не смысл;
Приходят редкие намеки как проводники,
Необъятные вспышки божественные ее мозг прорезают,
И иногда в свои часы размышлений и грез
Ее упущенная истина, смотрит извне на нее
Как будто издали, и все же изнутри ее души.
Подходит близко изменение, что убегает от ее предположений
И даже отвергнутое, понуждает пытаться и надеяться,
И кажется слишком великим что бы решилась на него смертная надежда.
Встречает ее видение Сил всевышних
Которые ее притягивают, подобно потерянным родичам могучим,
Приближающихся с великим, светлым взором отрешенным.
Затем она продвигалась ко всему, чем она не являлась,
И простирала руки, к тому, что не было ее.
Протягивая руки к не сознающей Пустоте,
Она молилась страстно невидимым формам Богов
К немому Року обращаясь и трудящемуся Времени
О величайшей нужде, что возможности ее превосходит,
Уме, не посещаемого мерцанием иллюзий,
О Воле, выражающей божественность души,
О Силе не принужденную спотыкаться от скорости своей,
О Радости, которая не тащит за собой печаль, как свою тень.
Она стремится к ним и ощущает, что они предназначены ей:
Она требует привилегии небес, как свое собственное право.
Ее требования справедливы и все свидетельствующими Богами одобрены,
Они ясны в более величественном свете, чем свет собственного разума:
Наши интуитивные прозрения – название его дел;
То, что наши слепые мысли отвергают, принимают наши души.
Химеры окрыленные Земли – в Небесах это Истины кони,
Невозможный знак Бога к существованию вещей.
Но лишь немногие могут взглянуть за нынешнее состояние
Иль перепрыгнуть этот путанный край чувств.
И все, что происходит на земле и за ее пределами,
Это части беспредельного плана
Единый хранит их в своем сердце, и он лишь знает,
Какие семена внутри имеют наши внешние события,
И даже беспорядочный Рок, что имитирует Случай,
Эта масса непостижимых разумом результатов,
Есть немой график истин, что трудятся незримо:
Законы Неведомого знание творят.
События, что формируют проявление наших жизней
Являются шифром сублиминальных вибраций
Которым иногда мы удивляемся иль смутно ощущаем,
И выход подавленных реальностей
Что поднимаются с трудом в материальный день:
Они рождены от скрытой силы духовного солнца
Через необходимость копающих тоннель,
Но кто проникнет в таинственную бездну
И узнает, что глубокая нужда души
Определила действие случайное и последствие?
Поглощенные в рутине ежедневных дел,
Наши глаза фиксированы на внешней сцене;
Мы слышим грохот Обстоятельств, лязг колес
И удивляемся причине спрятанной вещей.
И все же, предвидящее Знание могло бы нашим быть,
Если бы могли бы мы принять внутри позицию духа,
Если б могли бы слышать даймона, голос приглушенный.
Так изредка, тень того, что должно прийти
Падает на миг в тайном чувстве,
Что ощущает шок невидимого,
И редкие из немногих, кто может откликнутся
Могучему процессу космической Воли
Соединяют этот образ с нашим зрением,
Отождествляя ум мира с нашими умами.
Наш уровень застыл внутри заполненного свода
В котором наблюдаем мы, касаемся и можем догадываться мыслью
И редкие рассветы Неведомого света
В нас пробуждают пророка и провидца.
Внешнее, явное  – есть наше поле,
Мертвое прошлое – окружение наше, поддержка;
Ум держит в заточении душу, и мы являемся рабами своих дел;
Свой взгляд освободить не в состоянии, чтоб Солнца мудрости достичь.
Наследник недалекого, животного ума,
Человек, все еще дитя, в могучих объятиях Природы,
Живет в цепи мгновений;
В изменчивом настоящем у него скудные права;
Его память назад уперлась взглядом, в эфемерное прошлое,
И будущее перед ним убегает, пока движется он;
Он видит воображаемые одеяния, но не лицо.
Вооруженный ограниченной, рискованной силой,
Спасает он плоды трудов от случая противоборствующего.
Невежество воинствующее – его мудрости спутник.
Он ждет, чтоб увидеть последствия своих дел,
Он ждет чтоб взвесить достоверность своих мыслей,
Не знает он,  чего достигнет и когда;
Не знает вообще ли уцелеет,
Иль кончит подобно мастодонту и ленивцу,
И исчезнет с земли где был царем когда то.
Не ведает значения своей жизни,
Не ведает высокого, прекрасного предназначения.
И лишь Бессмертные в своих нетленных высях,
Обитая за пределами стен Времени и Пространства,
Хозяева жизни, свободные от ограничений Мысли,
Кто предвидит Судьбу и Волю и Случай
Эксперты теоремы мировой нужды,
Могут видеть Идею, Могущество, что изменяет направление Времени,
Приходят с гривой света, из неоткрытых миров,
Слышат, пока трудится мир в своем глубоком и незрячем сердце,
Копыта галопирующие непредвиденного случая,
Несущие сверхчеловеческого всадника, приближаются
И, безразличные к грохоту земли и испуганному крику,
Возвращаются к покою холмов Бога;
Как молнии прыгают, и бушуют как гром, они проходят
И оставляют свою отметину на растоптанной груди Жизни.
Над миром стояли созидатели мира,
Мистический источник видят в феноменах.
Той обманчивой внешней игре не внимают,
Они не обращаются к скитаниям поглощенного мгновения,
Но слушают с терпением спокойным Нерожденного
Шаги неторопливые Судьбы далекой,
Что приближаются через огромные пространства Времени,
Не замечены глазом, что видит эффект и причину,
Не слышимы среди гомона человеческого плана.
Внимая невидимой Истине, они улавливают звук крыльев невидимых авгура,
Значения  непостигнутых голосов,
Что шепчущие, размышляют в сердцевине сна Материи.
В проникновенном слушании сердца могут уловить
Бормотание, потерянное беззаботным ухом жизни,
Пророческую речь во всезнающем трансе мысли.
Над иллюзией уходящих надежд,
За проявлением и внешним действием,
За случаем работающим по часам и предположением смутным,
Среди противодействия сил, и громыхающих стоп,
Через триумф, борьбу и отчаяние,
Они наблюдают Блаженство, о котором рыдает сердце земли,
На долгой дороге, которой не видно конца,
Неощутимо кружащейся сквозь скептические дни
И к этой встрече ведет невнимательный движущийся мир.
Так, Трансцендент под маской, возводит свой трон.
Когда сгущается земная тьма, грудь человека удушая,
И ум телесный человека – единственный источник света,
В ночи крадется, подобно вору, скрытною походкой
Того, кто незримыми шагами входит в дом.
Голос плохо слышимый скажет, душа повинуется,
И сила проскользнет во внутренние покои ума,
Очарование и сладость отворят запертые двери жизни
И завоюет красота сопротивляющийся мир,
Свет истины захватит удивлением Природу,
Уловкой Бога сердце склонится к блаженству
И неожиданно земля божественно возвысится.
В Материи будет свет, сияние духа,
Во множестве тел зажжется священное рождение;
Ночь пробудится к гимну звезд,
И станут дни счастливым странствием пилигрима,
Мощь нашей воли – Вечного силой,
И мысли - лучами духовного солнца.
Немногие увидят то, что еще никто не понимает;
Бог вырастет в то время, как мудрые мужи беседуют и спят;
И не узнает человек пришествия, пока не наступит час,
И веры не будет, пока не сделана работа.

Сознание, что не ведает своей собственной истины,
Блуждающий охотник за обманчивым рассветом
Между существования тьмою и лучезарными концами
Движется здесь в полутьме, что кажется всем:
Межцарствием в Реальности
Разрезает интегральную Мысль, тотальную Силу;
Кружится иль стоит в неясном межпространстве,
Сомнительно в своем начале и завершении,
Или бежит по дороге, что не имеет конца;
Далекая от изначальных Сумерек и финального Огня
Живет в неком огромном, пустом Бессознании,
Подобно мысли настаивающей на широкой пустоте.
Подобно невразумительной фразе,
Предлагающей миллион объяснений Уму,
Одалживающей содержание хаотичному миру.
Предположение, основанное на сомнительных опытах,
Послание неверно понятое, путанная мысль
Свою цель упускающая – это все, что можно сказать
Или фрагмент вселенского слова.
Оставляет две гигантские буквы лишенные смысла,
При том без санкции меняет знак центральный
Несущий загадочную вселенную,
Как будто настоящее, без прошлого иль будущего,
Повторяющее тот же самый вихрь революции
Вращалась на своей оси, в своем абсурде.
Так значение творения скрыто;
Потому как без пояснений читает космическую страницу:
Эти знаки взирают на нас, подобно неизвестным письменам
Как если  б появились скрытые неизвестным языком
Иль шифр великолепных символов, но без ключа
Часть сравнения возвышенного.
Глазам творения бренного приносит,
Великолепие бесполезного чуда;
Что пока расточает себя может длиться,
Река, что никогда не может найти свой океан,
Бежит сквозь жизнь и смерть на Времени краю;
Огонь в Ночи – то вспышки дел его могучих.
То наша глубочайшая нужда  - соединить еще раз
То, что ныне разделено, оппозиционно, двойственно,
В  суверенных сферах отдаленных, что никогда не встречаются
Иль пролегают подобные далеким полюсам Дня и Ночи.
Должны заполнить мы огромные пробелы, которые имеем,
И вновь связать близкой конечности закрытые согласные,
С открытыми гласными Бесконечности,
Дефис должен соединять Материю и Ум,
Узким перешейком восходящей души:
Должны мы обновить тайные связи в вещах,
Наши сердца должны воззвать к потерянной, божественной Идее,
Реконструировать совершенное слово, объединить
В едином звуке Альфу и Омегу;
Тогда Дух и Материя будут единым.
Два – это края мистического плана.
В просторном Самости эфире обозначений лишенном,
В тишине неизменной, обнаженной и белой,
Блистательны и отрешенны, подобно золотым сияющим солнцам,
Лучом завуалированы, который смертный глаз не может вынести,
Свободные и абсолютные потенции Духа
Пылали в уединении мыслей Бога.
Восторг, сияние и тишина
Освобожденные от близости израненных сердец,
Чужды Идее, что взирает на печаль,
И далеки от Силы, что выкрикивает из боли своей,
Они живут в ему присущем блаженстве.
В самосознании безупречны и в собственной силе,
Спокойствие их основано на покое вечной Воли.
Его закон они чтят и ему подчиняются;
И не имеют цели чтоб достигнуть и задачи, которой служить.
Непримиримы в своей вечной чистоте,
Всякий обмен, иль взятку поклонения они отвергают;
Не побуждаемы ни бунтарскими криками или мольбой невежественной
Они не считают наши грехи иль добродетели,
Они не склоняются к молящим голосам,
И не торгуют с ошибкой и царством ее:
Они стоят на страже тишины, у Истины,
Они хранители неизменного декрета.
Глубокая преданность, самоотдача – исток их мощи,
Спокойное отождествление – их путь к познанию,
Недвижность – их действие, подобное сну.
Исполненные мира, под звездами с тревогами считаясь ,
Бессмертные,  наблюдающие работы  Смерти и Случая,
Застыв, видят как тысячелетия проходят,
И не затронуты ничем, пока разворачивается долгая карта Судьбы,
Они наблюдают за нашей борьбой безучастными глазами,
И все ж без них космос не в состоянии быть.
Непроницаемы для желания, рока и надежды,
Их состояние нерушимой мощи
Неподвижно подпирает огромную задачу мира,
Неведение их знанием освещается,
И сожаление продлевается их безразличием
Как высота всегда притягивает низкое подняться,
Как широта притягивает мелкое к простору приключения,
Их равнодушие направляет человека к  превосхождению себя.
Наша страсть поднимается, чтоб сочетаться с вечным покоем,
Наш ищущий, карликовый ум – чтоб встретиться с Всезнающего силой.
Уступая мудрости, что сотворила ад
И жесткую утилитарность слез и смерти,
Уступая Времени шагам постепенным,
Они казалось не заботились о сердце мира, что жалила печаль,
Беспечны к боли, что раздирает жизнь и тело;
Над радостью и сожалением это величие пролегает:
И не участвуют они во благе смертном,
Безмолвны и чисты, не разделяют сделанное зло;
Иначе б, мощь их силы была б разрушена и не могла спасти.
Оживая от истины, что обитает в Божественных экстримах,
Пробуждены к движению всевидящей Силы,
Попытка медленная долгих и неясных лет
И неожиданное благо, от полных скорби дел,
Не так как мы, со тщетностью, бессмертный смотрит.
Взирает он на скрытые аспекты и спрятанные силы,
Он знает закон и ход естественный вещей.
Не побуждаем жизни краткой волей к действию,
Не изнуренный шпорами слез и печали,
Он не торопиться распутать космический узел
Или оборванное раздражением сердце мира примирить.
Во Времени он ожидает часа Вечности.
И все же есть здесь тайная духовная поддержка;
Пока раскручиваются Эволюции неторопливые витки
И прорубает природа путь свой, сквозь твердый минерал
Вмешательство божественное на троне свыше восседает.
Живые, в мертвой, кружащейся вселенной
Мы не кружимся здесь, на глобусе случайном
Брошенные на непосильную задачу;
Даже через путанную анархию,  называемой Роком,
Через горечь падений и смерти
Над жизнями нашими ощутима распростертая Рука.
Это с нами рядом, в бесчисленных телах и рождениях;
В своем непреклонном захвате, она нас в безопасности хранит
Единственный тот неизбежный результат
Который никакая воля не может избежать, ни долю изменить,
Корону сознательного Бессмертия,
Божественность, обещанную нашим сражающимся душам
Когда впервые сердце человека осмелилось на смерть и борющуюся жизнь.
Тот, кто сформировал мир этот – его вечный господин:
Ошибки наши являются его шагами на пути;
Он трудится через жестокие превратности наших жизней,
Он трудится через тяжелое дыхание битвы и труда,
Он трудится через наши грехи,  слезы и печали,
Его знание властвует над нашим незнанием;
И чтобы не проявлялось, мы должны нести,
И как бы не были сильны наши проблемы и настоящая судьба,
Когда мы ничего не можем видеть кроме водоворота бедствий,
Могучий Кормчий нас проводит сквозь все это.
И после, как мы отслужили этому великому разделяющему миру
Блаженство Бога и единство – становится нашим прирожденным правом.
Дата закреплена в календаре Неведомого,
На годовщину высочайшего Рождения:
Наша душа оправдает свою прогулку из взлетов и падений,
И все приблизится, чего сейчас нет иль отдаленно.
Эти далекие, спокойные Могущества в конце концов действовать начнут.
Бесстрастно готовые к своей предначертанной задаче,
Вечной мудрости сострадательные Блистания
Ожидают звука Воплощенного голоса
Чтобы вскочить и пропасти  Неведения концы мостом соединить
И исцелить пустые, тоскующие бездны Жизни.
Наполнить эту пропасть, что называется нашей вселенной.
Тем временем, здесь на Духовных, противостоящих полюсах
В мистерии глубин, что Бог построил
Для обители своей, что  под взглядом Мыслителя лежит,
В том компромиссе Истины совершенного абсолюта
Со Светом, что обитает возле темного конца вещей,
В этой трагикомедии замаскированной божественности,
Эти далекие и долгие искания радости, которая рядом,
В грандиозной мечте, из которой мир сотворен,
В этом куполе золотом, на основании черного дракона,
Сознательная Сила, что действует в груди Природы,
Работница в космической схеме, облаченная в черное,
Несущая телесный облик не рожденных богов,
Душеприказчица неизменной Идеи
Ограниченная, стиснутая обручами Судьбы,
Терпеливый поверенный вечного Времени долгого,
Из часа в час освобождает свой тайный груз.
Она предвидит все в непререкаемых, замаскированных глубинах
И воле отвечает, что смотрит на высоты,
И зреющего Слова первый слог,
Громоздкий, грубый, несет в себе сияющий итог,
Причастная к высшей победы обширному нисхождению
И предзнаменованию души необъятному восхождению.

Здесь кажется каждая вещь, своей единственной сутью, но все
Есть фигуры одного трансцендентального Единого:
Лишь от него они есть, его дыхание – их жизнь;
Присутствие незримое формирует забывчивую глину.
Партнер в игре могущественной Матери,
Он пришел на двойственный, кружащийся шар
Чтоб скрыться от ее преследования в форме и силе.
Дух тайный во сне Бессознательного,
Энергия бесформенная, безголосное Слово,
Он был здесь прежде, чем появились элементы,
Прежде, чем был здесь свет ума или дыхание жизни.
Сообщник ее огромной космической претензии,
Он обращает свои видимости в реальные формы
И символы делает равными истине:
Своим вневременным мыслям, он дает во Времени форму.
Он есть субстанция, он – суть вещей;
Она сковала из него свои работы мастерства и мощи:
Она его окутывает  чарами своих настроений
И делает из мириадов его истин свои бесчисленные грезы.
Хозяин бытия вплотную подошел к ней,
Бессмертное дитя родившееся в убегающих годах.
В предметах сделанное, в личностях задуманное,
Мечтая, преследует о нем свою идею,
Улавливает здесь взгляд, там – жест:
Он повторяет вечно в них свои рождения нескончаемые.
Он сделал мир, и Он – Творец,
Он видение и видящий;
Он сам себе актер и пьеса,
Он познающий и познаваемое,
Он сам себе мечтатель и мечта.
Там Двое, которые являются Одним, во множестве миров играют;
В Неведении и Знании они встречаются и говорят
И тьма, и свет, являются их глаз обменом.
И наша боль и наслаждение – борьба их и объятья,
Наши дела, наши надежды – их сокровенный разговор;
В наших мыслях и жизни они сочетаются тайно.
Вселенная – бесконечный маскарад:
Ибо здесь все совершенно не такое, каким выглядит,
Это видение – факт грезы истины
Которое истинно только для грезы, и больше ни для чего,
Из значения выступает феномен
Против смутного окружения вечности;
Мы принимаем это лицо, и оставляем весь смысл остальной,
Мы видим часть, и ее принимаем за целое.
Так сделали они спектакль свой, с нами для ролей:
Сам себе актер и автор и сцена,
Он действует как Душа, она – как Природа.
Здесь, на земле, где мы должны исполнять свои партии,
Мы не знаем как будет идти развитие драмы:
Наши произнесенные фразы покрывают их мысли.
Свой план могущественный она хранит от нашего зрения:
Она скрывает свою славу, и свое блаженство
Свою Любовь и Мудрость маскирует в сердце.
Из всех ее чудес и красоты,
Лишь малость затемненную мы в состоянии чувствовать.
Он тоже носит здесь приниженное Божество,
Оставил всемогущество свое,
Свой прежний покой, бесконечность.
Он знает лишь ее, он сам себя забыл;
Ради нее он бросил все, чтобы ее великой сделать.
Надеется в ней заново найти себя,
Воплотить, сочетая свой мир (peace - прим. пер.) бесконечный
С ее созидательным, страстным экстазом.
Хотя владеет он землей и небесами,
Он  оставляет ей космическое руководство,
И наблюдает все Свидетелем на ее сцене.
Сверхчисленный на ее подмостках,
Не говорит ни слова, или скрывается за крыльями.
Рождение принимает в ее мире, и ожидает ее воли,
Обожествляя смысл ее таинственных жестов,
Изменчивый случай меняет ее настроение,
Работает мыслью ее, которой кажется она не знает
И служит ее тайным намерениям во Времени долгом.
Он ей поклоняется, как тому, кто слишком велик для него;
Он ей восхищается, как своим регентом желания,
Он уступает ей как побуждению своей воли,
Он жжет благовония ночью и днем
Свою жизнь предлагая, посвящения диво.
Ее любви и милости восхищенный защитник,
Его блаженство в ней – это его целый мир:
Через нее он растет, как сила, во всех существах;
Он ею читает цель Бога скрытую в вещах.
Иль придворный в ее бесчисленной свите,
Удовлетворенный лишь тем, что может быть с ней рядом,  и чувствовать ее,
Той малости, что она дает он придает величайшее значение
И все что делает она, облекает восторгом своим.
Взгляд может сделать целый день его чудесным,
И слово с ее губ – счастьем окрылить часы.
И на нее он опирается во всем что делает и есть:
На ее щедрости он строит гордо свои удачливые дни
И тянется следом  радости жизни павлинье перо
И солнца в славе ее прощальной улыбки.
Он служит ее царским нуждам тысячью путей;
Он  делает ее волю центром вращения часов,
Делает все отражающим ее причуды; все есть ее игра:
Весь этот мир широкий есть только он и она.

Это тот узел, что вместе связывает звезды:
Те Двое, которые едины – секрет всей силы,
Те Двое, которые едины – это право и мощь всех вещей,
Его душа спокойная, поддерживает ее и мир,
Его дела – реестры ее постановлений.
Счастливый, инертный, он лежит под стопами ее:
Он предлагает свою грудь, для ее космического танца
В котором наши жизни есть содрогающийся театр,
Которые никто бы вынести не смог, если б не его сила внутри,
И не мог бы оставить, из за его восторга.
Его работы, его мысли были задуманы ею,
Его существование есть отражение ее просторов:
Активный, вдохновленный нею, он движется и говорит;
Его дела повинуются ее сердца невысказанным потребностям:
Пассивный, он выносит удары мира
Словно ее касания, формирующие его душу и жизнь:
И странствие его сквозь дни – есть ее солнечный марш;
Бежит он по ее дорогам; его курс – ее направление.
Свидетель и студент ее радости и доли,
Партнер в ее добре и зле,
Он согласился с ее дорогами страстными,
Ведом он ее сладкой и ужасной силой.
Его санкционирующее имя инициирует все ее труды;
Его покой – есть его подпись на делах ее;
В исполнении схемы ее драмы
В фантазиях момента и настроений,
В этом марше заурядного, очевидного мира
Где все так глубоко и странно, для глаз что видят
И обычные формы Природы – это чудесная прялка,
Которую она, через его свидетельствующий взгляд и действие мощи
Раскручивает материал своего космического Действа,
Свои явления, что возвышают и поражают душу,
Свою силу что движет, могущество, которое убивает и спасает,
Свое Слово, что в тишине к нашим сердцам говорит
Свою тишину, что превосходит наивысшее Слово,
Свои высоты и глубины, к которым движется наш дух,
Свои события, которые плетут наших жизней узор
И все, что мы в себе теряем иль находим,
Сладостные и горькие вещи, великолепные и обычные,
Вещи ужасные и прекрасные и божественные.
Свою империю в космосе построила,
Он управляем ее могучими и тонкими законами.
Его сознание – ребенок на ее коленях,
Ее пространство бесконечное – площадка игровая для мыслей его,
Его существование – поле ее обширного эксперимента
Она привязывает к знанию, формам Времени
И созидательной ошибке ограниченного ума,
И случаю, что носит суровое лицо судьбы
И ее спорт смерти и боль и Неведение, -
Его изменение и бессмертие борющиеся.
Его душа – есть тонкий атом в массе,
Его субстанция – материал для ее трудов.
Его дух выживает среди смерти вещей,
Он к вечности взбирается  сквозь щели бытия,
Она несет его сквозь ночь, к бессмертному Свету.
Эта великая самоотдача – его свободной воли дар,
Его чистая трансцендентная сила подчиняется ей.
В ее мистерии космического неведения,
В загадке неразрешимой ее игры,
Создание, сотворенное из непрочного вещества,
Он движется в тех образцах, что для него она установила,
Он думает ее мыслями, ее тревогами волнуется его грудь;
Он выглядит тем, кем она бы хотела видеть его,
И что бы своим искусством она ни сотворит – он есть все это.
Хотя она его ведет по дорогом своих фантазий,
Играет с ним как со своим ребенком иль рабом.
К свободе и искусству Вечного
И к состоянию бессмертному над миром,
Она передвигает марионетку свою мнимую на час.
И даже в своем смертном пребывании в телесном доме
Бесцельный странник между смертью и рождением,
Бессмертия эфемерная мечта,
Она его пришпоривает, чтобы править. Он силами ее овладевает;
Он запрягает ее в ярмо, ее же  собственного закона.
Его лицо из человеческой мысли приобретает корону.
И находясь в ее узде, ее завуалированным капризом ограниченный,
Он ее пути изучает, как если б смог он так преобладать,
Хотя бы на час, и так исполнить свою волю;
Он делает ее слугою мимолетной страсти:
Подчиняясь, она притворяется, она следует его лидерству творческому:
Для него она сделана, и живет лишь для пользы его.
Но ее завоевывая, он впадает в ее совершенное рабство;
Он без нее не может ничего, она и до сих пор им управляет.
И наконец он пробуждается к памятованию Себя:
Внутри он видит лик божества ,
Сквозь человеческую форму Бог пробивается:
Свои высоты высочайшие она приоткрывает, отбрасывая маску, становится супругой.
До той поры, он, в ее игре играя;
Он кажется ее правителем, но все же является ее фантазии игрушкой,
Живущий робот,  движимый потоками ее энергий.
Он действует как будто бы во сне,
Автомат шагающий по колеям Рока,
Он спотыкается, ведомый бичом ее Силы:
Его трудится мысль, вол на полях Времени;
Его воля, которую он считает своею, в ее кузнице выкована.
Подвластная немому контролю мировой Природы,
Ведомая его собственной ужасной Силой,
Им выбранный партнер в титанической игре
Ее волю он сделал хозяином своей судьбы,
Ее прихоть – раздатчик его удовольствий и боли,
Он сам себя продал ее царственной силе,
За благо любое или удар, который она изберет:
Даже если в этом есть страдание для наших чувств,
Он ощущает сладость ее властного прикосновения,
В переживании всяком встречает ее благословляющие руки;
В своем сердце он носит блаженство походки ее
И удивление от радости ее пребывания
В каждом событии и в каждом шансе мгновения.
И все что она может сделать – чудесным выглядит в его глазах:
Он в ней наслаждается, пловец в ее океане,
Любитель неустанный ее мира – восторга,
В ней празднует каждое действие и мысль
И согласен со всем, что она может желать;
И чтобы она не хотела, он соизволяет быть:
Дух, бесчисленный Единый
Он оставляет позади свою одинокую вечность,
Он – бесконечное рождение, в бесконечном Времени,
Ее конечного множества в бесконечном пространстве.

Хозяин существования скрывается в нас
И в прятки играет со своей собственною Силой;
В природном инструменте медлит тайный Бог.
Как в своем доме, в человеке живет Имманентный;
Он  сделал вселенную полем своих развлечений,
Обширным стадионом трудов своей мощи.
Всезнающий, он принимает наше состояние темное,
Божественный, он носит форму животного иль человека;
Вечный, принимает Время и Судьбу,
Бессмертный, он играется со смертью.
Всесознающий – на Неведение решился,
Всеблаженный – бесчувственность терпит.
Воплощаясь в мире борьбы и страданий,
Он принимает радость и печаль подобно одеянию,
И пьет переживание как крепкое вино.
Он тот, чья трансцендентность управляет Просторами полными смысла,
Предзнание ныне обитает в наших подсознательных глубинах,
Светящаяся, индивидуальная Мощь, единый.
   Абсолют, Совершенный, Единый
Из Тишины призывал он, свою безмолвную Силу
Где лежала она в бесформенной тиши лишенной черт
Невыразимом величии своего одиночества,
Охраняемая от Времени своим сном неподвижным.
В пространство вступил со своей тишиной:
Он сформировал те бесчисленные личности из самости одной;
Внутри всех тех  живет он, кто пребывает в его уединенном Просторе ;
Он есть Пространство, и Время – только он.
Абсолют, Совершенный, Неуязвимый,
Он – тот, кто существует в нас, как наша тайная самость,
Приняв нашу маску несовершенства,
Он делает это владение из плоти свою собственностью,
Свой образ в человеческое  измерение бросил,
Чтобы к божественным границам могли мы вознестись;
Тогда, в божественном образе,
Творец нас переделает заново и поручит
План божества смертной форме,
Поднимая ограниченные наши умы, к своей бесконечности,
К мгновению прикасаясь вечностью.
Преображение это – обязательство земли пред небесами:
Совместный долг, связующий человека с Всевышним:
Его природу мы должны принять, как он нашу принял;
Мы Бога сыновья, и должны быть подобны ему:
Его человеческая часть, мы должны становится божественными.
Наша жизнь – парадокс, Бог – к нему ключ.

   Ну а до той поры, все это только грезы тень
И размышляющий, и неподвижный Дух
Он сам и жизнь одеты в виде мифа,
Тяжелый груз долгого повествования без смысла.
Потому как спрятан ключ и охраняем Подсознанием;
А тайный Бог обитает под порогом.
В теле, затмевающем бессмертный  Дух
Резидент безымянный, наделяющий незримыми силами,
Материи формами и мотивами, что за пределами мысли
И азартом нежданного результата,
Неразличимое Влияние всемогущее,
Он восседает, неощутимый формой, в которой живет,
И покрывает знание свое, от ощупью идущего ума.
Скиталец в мирах, созданных его мыслью,
Вращается в игре теней правды и ошибки ,
Чтоб мудрость обрести, что в вышине есть он.
Как тот, кто ищет самого себя забывший;
Как будто потерявший свет внутренний он ищет:
Как странник медлящий среди чужого окружения
Он странствует к родному дому и более не знает ничего.
Он ищет истину своей собственной сути, он, который Истина и есть:
Он – Игрок, который стал игрой
Он – Мыслитель, который становится мыслью;
Он – то множество, которое было безмолвным Одним.
В символичных фигурах космической силы
В ее живых и неодушевленных знаках
И в ее множестве нитей событий
Он изучает непрестанное чудо себя,
Пока не будет разрешена тысяческладная загадка
В единственном свете все-свидетельствующей Души.
Это была его сделка со своей супругой могучей,
Для любви ее и соединения с нею навеки
Чтоб следовать курсом вечности Времени,
Среди магических драм ее внезапных настроений
И сюрпризов ее замаскированной Идеи
И превратности ее обширных капризов.
Двое кажутся его целями, но все же они всегда одно
И друг на друга пристально глядят над беспредельным Временем;
Дух и Материя – их конец и источник.
Искатель скрытого значения в формах жизни,
Обширной воли Матери великой, в реестр не внесенной
И необработанной загадки ее земных путей
Он первооткрыватель и моряк,
В тайном, безграничном океане внутреннем:
Искатель приключений и космолог,
Неясной географии магической земли.
В ее материальных порядках замысле застывшем,
Где кажется все ясно и, даже изменяясь остается прежним,
Хотя конец всегда остается неизвестным
И вечно нестабилен  жизни переменчивый поток,
Его пути находит для него безмолвная судьба;
Как станции в бурлящем потоке веков
Появляются твердые земли, что соблазняют остаться на какое-то время,
Затем новые горизонты манят ум к продвижению.
Там не подходит близко к конечному безграничность,
Там нет конечной убежденности, в которой остановится может мысль
И нет пункта назначения в переживании души.
Граница, даль,  которой полностью никогда не достигали,
К нему взывает не достигнутое совершенство
С Незримого далеких пределов:
Лишь начинание долгое было сотворено.

То мореплаватель во Времени потоке,
Неторопливый первооткрыватель Мира – Материи,
Который, запущенный в это малое материальное рождение,
Познал свое искусство в крошечных бухтах себя,
Но наконец отважился на бесконечные безмерности,
Странник по морям вечности.
В его мировом приключении начальный старт неловкий
В нем сохранился неведением об его божественной силе,
Начавшей робко свой замысел обширный.
Капитан умудренный хрупкого судна,
Торговец преходящим и мелочным товаром,
Сначала жмется к берегу и избегает он просторов,
И не отважится опасности смотреть в лицо.
Он курсирует по мелким, прибрежным маршрутам,
Он получает свою долю от порта к следующему порту,
Довольствующийся своим безопасным кружением неизменного курса,
Он не рискует вступить в незримое и новое.
Но ныне слышит звук морей он более обширных.
И расширяясь мир зовет его к краям отдаленным
И к путешествиям в сфере большего видения
И берегам нетронутым, и к народам неведомым.
Его торговое судно, снабженное килем,
Служит коммерции мира, в богатствах Времени,
Рассекая пену, великого моря, окруженного сушей,
Чтобы достигнуть огней неведомой гавани, в отдаленных краях,
И рынки открыть для жизни роскошных искусств,
Тюки богатые, украшенные статуэтки, полотна разноцветные,
Бриллиантами украшенные безделушки, сияющие для детской забавы,
Продукты скоропортящиеся тяжелого труда,
Преходящие великолепия выигрываемые и теряемые на протяжении дней.
Иль проходя через ворота скал колонноподобных,
И еще не рискуя пересечь океан безымянный
И странствовать в отделенных грезах
Он путешествует вблизи незнакомых берегов
И бухту новую находит в штормящих островах,
Или ведомый надежным компасом в своей мысли,
Ныряет он в сияющую дымку, что скрывает звезды,
Направляясь к торговым маршрутам Неведения.
Нос его корабля движется по направлению берегам неисследованным,
Решается на континенты невообразимые:
Искатель островов Благословенных,
Он оставляет последние земли, пересекает запредельные моря,
Он обращает к вечным вещам свой символический поиск;
Жизнь изменяет для него свои временем созданные сцены,
Свои образы, скрывающие бесконечность.
Границы Земли отступают и воздух земной
Более его не окружает своей полупрозрачной вуалью.
Он пересек ограничение смертной мысли и надежды,
Он достиг конца мира и в запредельное пристально смотрит;
Глаза смертного тела погружают свой пристальный взор
В Глаза, что вечность созерцают.
Во Времени странник должен исследовать мир более великий.
Наконец на высотах он пение слышит
И далекие речи и неведомое становится ближе:
Незримого ограничения он пересекает
И проходит над краем смертного взора
К видению новому себя и вещей.
Он дух в незаконченном мире
Что не знает его, и себя самого не может познать;
Поверхностный символ его бесцельного поиска,
Более глубокое значение принимает в своем внутреннем взоре;
Он исследует тьму ради света,
Ради бессмертия – смертную жизнь.
В сосуде земного воплощения,
Над узкой оградой конечных чувств
Он смотрит на Времени волшебные волны
Где ум подобно Луне освещает тьму мира,
Там проявляются всегда от глаз скрывающиеся,
Как будто в таинственной дымке освещенный зарею мечты,
Вырисовывается неясный и таинственный берег.
Мореплаватель по Неведению Бездонному,
Он путешествует сквозь мысли звездные миры
На корабле Материи к духовному солнцу.
Сквозь гвалт и множественные крики,
Через непостижимого безмолвия восторг,
Сквозь странный, средний мир под небесами высшими,
За пределами земных широт и долготы,
И цель его лежит вне всех реальных карт.
Никто не ведает куда, и сквозь какое неизвестное плывет он,
Или какую миссию тайную дала ему величественная Мать.
В скрытой силе своей всемогущей Воли,
Ее дыханием ведомый, жизни глубокими толчками,
Через раскаты грома и сквозь безветрие штиля,
Сквозь дымку и туман, где ничего не видно боле,
В своей груди несет он запечатанный приказ ее.
Позднее он узнает, открыв таинственные письмена,
Идти ли в пустынный порт Незримого иль,
Вооруженному ее указом, исследовать
Новый ум и тело в городе Бога
И заключить Бессмертного в его славный дом
И сделать конечное единым с Бесконечным.
Пересекая  соленые просторы бесконечных лет
Ее океанские ветра несут его странствующую лодку,
Когда идет он, -  плещутся космические воды,
Вокруг него молва, опасность и призыв.
Он следует всегда потоку ее силы.
Он через жизнь и смерть плывет, и в жизнь другую,
Он путешествует сквозь сон и пробуждение.
В нем сила от ее тайной силы
Что связывает его со своей собственной судьбой творения,
И никогда не может отдохнуть могучий странник,
И  никогда не может прекратиться мистический вояж,
Пока сумрак неведения не упадет с человеческой души
И Божественное утро одержит верх над его ночью.
Так долго, пока Природа существует, он тоже там;
Потому нет сомнения, что он и она едины.
И даже когда он спит, в своей груди  хранит ее:
И кто бы ее не покидал, он не отступит
Чтоб без нее покоиться в Неведомом.
И есть там истина чтоб знать, и работа чтобы делать;
Ее игра – есть реальность; Мистерия – его осуществление:
В глубокой мировой причуде Матери есть план,
Намерение в ее игре обширной и случайной.
То, что она замыслила с рассветом первым жизни,
Эта постоянная воля,  покрытая ее игрой,
Чтоб вызвать к жизни личность в имперсональной Пустоте,
Со Светом – Истиной пронзить земли массивные корни транса,
И в бессознательных глубинах пробудить немую суть
И возвысить потерянную силу из сна питона
Что бы глаза Безвременья могли наблюдать из Времени
И мир проявил открытое Божество.
И ради этого покинул он белую бесконечность
И возложил на Дух бремя из плоти,
Чтоб семя Божества могло цвести в Пространстве бездумном.

Конец четвертой песни. Книги Первой.


 Книга первая. Песня пятая.
Йога свободы Духа и Величия.

Он это знание обрел вначале от людей во времени рожденных.
Допущенный сквозь занавес блестящего ума,
Что провисает меж нашими мыслями и видением абсолютным,
Нашел он тайную пещеру, мистическую дверь
Вблизи истока видения в душе,
Вошел туда, где Крылья Славы собрались
В пространстве солнечном, где все известно для всего.
Перед сомнениями и верой равно,
Жаждая обнаженной реальности единственного толчка
Он узами ума поддерживал связь с земным сердцем
И прочь отбросил ярмо материального закона.
Телесные правила не сдерживают силы духа:
Когда свой пульс остановила жизнь, смерть не ворвалась вовнутрь;
Он отважился жить, когда стихали дыхание и мысль.
Так смог вступить он в магическое место,
Которое доступно лишь немногим, мельком, лишь взглядом торопливым,
Лишь на мгновение поднятым от умственных трудов тяжелых
И нищеты Природы, взором земным.
Все то, что Боги знают, там – самоочевидно.
Там в тайной палате закрыты и немы,
Хранятся записи, рисунки писца космического,
Там своды Закона священного,
Там Книги Судеб начальная страница,
Ведической истины текст и глоссарий
Там ритмы, метры звезд, несущие
Значение движений наших судеб:
И символ силы числа и формы,
И тайный код истории миров
И переписка Природы с душой
Записанная в тайном сердце жизни.
В сиянии Духа памятующих пространств,
Он вновь смог вспомнить лучистые ссылки
Пробивающегося лучами света свиток неясный,
Спасающие преамбулу и сохраняющие суть
Согласия темного, которым все управляется,
Что восстает из сна материальной природы,
Чтоб Вечно существующего облечь в новые формы.
Он мог сейчас перечитать и заново интерпретировать,
Эти странные символические письмена, разрозненные, глубокомысленные знаки,
Решить это пророчество и этот парадокс,
Со своими загадочными фразами, и своими незрячими терминами,
Глубокое противостояние соседствующих фраз, реплики истины,
И распознать действительно необходимые
Условия тяжкие для своей работы могучей
Природы, невозможный Геркулесов труд
Лишь искусство ее волшебное может осилить,
Своим законом противодействия Богов,
Этот список неразделимых противоположностей.
Безмолвная, величественная Мать, в своем космическом трансе,
Ради творения использующая наслаждение и боль,
Бесконечности санкцию для рождения формы,
Неукротимо принимает к исполнению,
Волю знать в несознательном мире,
Волю жить под правлением смерти,
Жажду восторга в сердце плоти,
Трудясь, все это проходя для проявления души,
В рождении чудесном в плазме и газе,
Таинство Бога, договоренность с Ночью.
Еще более было слышно в спокойном космическом Уме
Обещание Вечного своей трудящийся Силе,
Побуждая начаться страсть мира,
В смертности – рождения крик,
И стих открывающий в трагедии Времен.
Из бездн мира похороненных, взрастала тайна;
Он изначальный указ, внутри хранимый,
В замкнутых архивах, в склепе духа,
Увидел подпись и Мудрости страстную печать
На трудах скрываемых под смутным капюшоном Силы,
Которая строит в Невежестве ступени к Свету.
Спящее божество открыло  бессмертные очи:
Он зрел бесформенные мысли в бездушной форме,
И знал Материю, оплодотворенную духовным чувством,
Непознаваемое осмелился изучать ум,
Жизнь, вынашивающую Золотое Дитя.
В свете струились мысли чистой пустотой,
Интерпретируя вселенную знаками души,
Он изнутри читал тот внешний текст:
Проблема вырастала в очевидность и теряла захватывающую неясность.
И больший блеск проливался на могучую страницу.
Цель смешивалась с капризом Времени,
Встречался смысл со Случая спотыкающимся шагом
И проявлялся Рок как звенья прозревающей воли;
Сознания ширь заполняла старое, немое Пространство.
Он видел в Пустоте, на троне Всезнание всевышнее.

Воля, огромная надежда сейчас объяла его сердце,
И чтоб различить сверхчеловеческую форму
Он взор возвысил свой к духовным, невидимым высотам,
Стремясь вниз принести мир более великий.
Та слава, что он мельком увидел, должна стать его домом.
И ярче, с небес более высоких осветить должно солнце
Эту комнату сумрачную, с темной, внутренней лестницей,
Младенческая душа в своей маленькой школе начальной,
Среди убогих объектов, для изучения трудного урока,
Перерастает свою раннюю грамматику интеллекта
И подражание свое искусству Земной Природы,
Свой земной диалект меняет на язык Бога,
В живущих символах изучает Реальность
И узнает Бесконечности логику.
Обычной истиной Природы должен стать Идеал,
Тело - освещаться внутри пребывающим Богом,
Сердце и ум - единство чувствовать со всем,
Душа сознательная - жить в сознающем мире.
Как будто видимая в дымке господствующая вершина,
Показалось Величие вечного Духа,
Изгнанное во вселенную фрагментарную,
Среди полу подобий божественных вещей.
И в его царственном состоянии уже не могли служить:
Гордость бессмертия отвергла удел жить
Скрягой в мелочной сделке,
Меж нашей малостью и надеждами скованными
И сострадательными Бесконечными планами.
Его высота отказывалась принять низость земного состояния:
Ширь выходя из рамок своих,
Отринула условия нищенские Природных периодов,
Откинула жесткий контракт и сократила аренду.
Здесь достигнуты только начала;
Лишь нашей основы Материя, казалась вполне завершенной,
Абсолютная машина без души.
Иль все казалось несовпадением половинок идеалов,
Иль мы взвалили на себя пороки земных форм
Поспешный и несовершенный проблеск вещей небесных,
Догадки и пародии небесных образцов.
Здесь хаос себя в мир сортирует,
Формация краткая, кружащаяся в пустоте:
Порывы знания, незавершенные траектории силы,
Мерцание красоты в земных формах,
Любви разбитые образы единства,
Плывут, фрагментарные отражения струящегося солнца.
Скопление плотное первобытных жизней
Разложено в мозаичное целое.
Там нет совершенного ответа надеждам нашим;
Там безмолвные, слепые двери, к которым нет ключа;
И мысль взбирается тщетно, и приносит одолженный свет,
Обманутые купленной подделкой на ярмарке жизни,
Наши сердца жаждут удовлетворения небесным блаженством.
Здесь пища есть для насыщения ума,
Здесь трепет плоти есть, но не души желание.
Здесь даже высший восторг, который может дать Время,
Есть подражание неуловимых блаженств,
Изваяние искалеченное экстаза,
Израненное счастье, что не может жить,
Краткая радость ума или чувства,
Брошенная Мировой Силой своим телесным рабам,
Или подобие вынужденное восторга
В серале Неведения.
И наши все приобретения теряют свою ценность вскоре,
Как старый, обесцененный кредит в банке Времени,
Несовершенства чек, выписанный Несознанию.
Шпоры непоследовательности сопровождают каждое усилие,
И хаос ожидает в каждой форме космоса:
В каждом успехе таится семя неудачи.
Увидел он неопределенность вещей всех здесь,
И ненадежность самоуверенной и гордой мысли человека,
И суетность всех достижений его силы.
Мыслящее существо в не думающем мире,
Как остров в океане Неизвестного,
Он – малость, старающаяся быть великой,
Животное с какими-то инстинктами бога,
И жизнь его история, слишком банальна для рассказа,
Дела его в сумме стремятся к нулю,
Его сознание – факел, зажженный чтоб погаснуть,
Его надежда – звезда над колыбелью и могилой.
И все же судьба более великая может быть у него,
Ибо Дух вечный это правда его.
Он может воссоздать себя и все вокруг
Мир новым сотворить в котором он живет:
Невежественный, Он есть тот Знающий, вне Времени,
Он есть то «Я», что над Материей, и над Судьбой.

Его душа отдалилась от всего что он сделал.
Затих напрасный грохот человеческих трудов,
Кружилось позабытое дней колесо;
А в отдалении тонуло переполненное судно жизни.
Молчание осталось его единственным товарищем.
Невозмутимый, он жил невосприимчивый к земным надеждам,
Изваяние  в непостижимом склепе Свидетеля.
Ступающем в обширном, соборе кафедральном своих мыслей,
Под его неясными сводами в бесконечности,
И размышлениями устремленными к небу на крыльях незримых,
Был в нем зов с неосязаемых высот;
Безразличный к заставам малого Ума,
Он обитал в просторе царства Вечного.
Его существо превосходило ныне Пространство мыслимое,
Его безграничная мысль была соседом космического видения:
Вселенский свет был в его глазах,
Прилив золотой струился сквозь его сердце и мозг;
В его конечности смертные нисходила сила,
Поток из моря вечного Блаженства;
Он ощущал вторжение и радость безымянную.
Зная Исток свой всемогущий, оккультный,
Влекомый всемогущим Экстазом,
Живущий центр Безграничного,
Сравнявшись размерами с мировыми сферами,
Он повернулся к своей необъятной, духовной судьбе.
Оставленная в парусах рвущегося воздуха,
Потерянная картина осталась вдалеке, растаяли ее черты,
Вершины земной натуры опустились под его стопой:
Он поднимался все выше, чтоб встретить бесконечность над собой.
А Неподвижного океан - молчание зрел его уход,
Стрела пролетающая через вечность,
Неожиданно выпущенная из лука тугого Времени,
Луч возвращающийся к своему солнцу родительскому.
Противник такой славы избавления,
Несознание черное изогнуло свой драконий хвост,
Захлестывая дремлющую Бесконечность своей силой
В глубокий сумрак формы:
Ниже него лежала смерть, подобная воротам снов.
Сосредоточенный на безупречном Восторге,
В поисках Бога, словно великолепной добычи.
Пылая, он возвышался подобный конусу огня.
Немногим дано это богоподобное, редкое освобождение .
Один среди многих тысяч, никогда не затронутых.
Поглощенных в замыслах внешнего мира,
Избран тайным, свидетельствующим Оком
И ведомый рукой указующей Света,
Пересекая своей души необъятности, на карте не отмеченные.
Пилигрим вечной Истины,
Понятия наши вместить не могут его безмерный ум;
Он обратился от голосов стесненного царства
Оставил узкую тропинку Времени людского.
В утихших границах более обширного плана
Он проходит вестибюли Незримого,
Иль слушает, следуя бестелесному Гиду
К одинокому крику в пустоте безграничной
Утих весь шум космический, глубокий,
Живет он в тишине, которая была перед рождением мира,
Его душа осталась обнаженной перед Единственным вневременным.
Далекая от принуждения сотворенных вещей
Мысль и ее затененные идолы исчезли,
Разрушаются штампы и личности.
Простор невыразимый его узнал как своего.
Предвестник одинокий Божественной земли,
Средь символов еще не созданных вещей,
Смотрел закрытыми глазами, немыми лицами Нерожденного,
Он путешествовал,  чтоб встретиться с Неуловимым,
Слушая эхо своих одиноких шагов
Но вечных полях Одиночества.
Безымянное чудо наполняет недвижные часы.
Его дух соединился с сердцем Вечного
И Вечности покой несет.

В отступлении божественном от смертных мысли,
В изумительном жесте духовного взора,
Его существо, возвысилось к нехоженым высотам,
Обнажившись от одеяния человечности.
Поднялось так, чтоб встретить его, нагое и чистое,
Нисхождение мощное прыгнуло вниз. Могущество, Пламя,
Красота полу-зримая с бессмертными глазами,
Неистовый Экстаз, ужасная Сладость,
Охватили его своими гигантскими членами
Приникли в нерв и мозг, и сердце,
Что трепетали и блекли в богоявлении:
Его природа содрогнулась в объятиях Неизвестного.
В мгновение короче чем Смерть, длиннее чем Время,
Силой более беспощадной чем Любовь, счастливей чем Небеса,
Суверенно взятая в вечные руки,
Захваченная абсолютно совершенным блаженством,
В кружащемся вихре восторга и силы
Спешащая в глубины невообразимые,
Возносимая к невыразимым высотам,
Была оторвана от смертности своей,
И подвергнута новой, безграничной перемене.
Всеведающий, знающий без зрения и мысли,
Всемогущий, неподвластный расшифровке,
Мистическая  Форма, что может содержать миры,
Что все же сделала одну человеческую грудь святыней страстной,
Тянула его прочь от одиноких исканий
В величественных объятиях Бога.
Как словно Глаз вне времени, аннулирует часы,
Отменяя агента и действие,
Теперь так дух его сиял из простора, чистый и пустой:
Его ум пробудившийся стал  пустою доской
На которой Вселенский и Единственный мог писать.
Все то, что гнетет наше падшее сознание
Было снято с него, подобно позабытому грузу:
Огонь, что казался телом бога
Поглотил фигуры ограниченные прошлого
И сотворил большую комнату для жизни новой самости.
Прикосновение Вечности разрушило шаблоны чувств.
Величественнее сила чем земная, владела членами его,
Огромные труды обнажили его неоткрытые оболочки,
Энергии странные трудились и скрытые, жуткие руки
Распустили тройной узел ума  и освободили
Небесный простор Божественного взора.
Как словно через одеяние видный силуэт,
Там через форму достигали скрытый абсолют,
Космическое чувство и зрение трансцендентное.
Возвышены, расширены были инструменты.
Иллюзия оставила свои увеличительные линзы;
Когда из ее слабеющих рук упали измерения,
Атомарными стали выглядеть вещи, что виделись такими большими.
Кольцо мелкого эго соединять больше не в силах;
В огромных пространствах самости,
Теперь казалось тело лишь блуждающей раковиной,
Его ум украшенный многими фресками внешнего двора
Нетленного Обитателя:
Его дух вдыхал сверхчеловеческий воздух.
Божество заточенное прорвало магический забор.
Со звуками подобными грому и морю,
Обширные барьеры рушились вокруг огромного прорыва.
Неизменный сверстник мира,
Круг и конец надежды каждой и труда,
Непреклонно описывающий круги мысли и действия,
Недвижные, фиксированные окружности
Стерлись под поступью Инкарнации.
Ужасный покров и склеп бездонный,
Меж которыми жизнь и мысль вечно движутся,
Еще запрещены к пересечению, ужасные и смутные границы,
Стражниками тьмы, безмолвными и грозными,
Уполномоченные ограничить бескрылый дух
В границах Ума и Неведения,
Не защищая более двойственную вечность,
Исчезли,  отвергая свою чудовищную роль:
Однажды творения тщетный эллипс,
Ноль растущий утратил свой гигантский изгиб.
И более не стояли старые, алмазные вето:
Преодолены были земля и обветшалые правила Природы;
Кольца питона и запрещающий Закон
Сдержать не в состоянии неуловимого восставшего Бога:
Были отменены писания судьбы.
Там не было более ни малого создания, за которым охотится смерть,
Ни хрупкой формы существа предохраняемого
От всепоглощающей Необъятности.
Великие удары мирового сердца, удерживаемые молоту подобно.
Разрушили узкую дамбу, что сохраняет нас в безопасности,
От сил вселенских.
Душа и космос встретились лицом к лицу как равные силы.
Безграничное существо в неизмеримом Времени
Бесконечностью заполнило Природу;
Он зрел свои непроторенные, безграничные, титанические возможности.

Все было открыто его глазам, свободных от печатей.
Природа тайная, свободная от облачений,
Когда в благоговейном страхе тьмы,
В интимности своей могучей побежденная,
Лежала обнаженная перед пылающим великолепием его воли.
В палатах сумрачных, освещаемых удивительным солнцем,
И открываемых с трудом мистичными ключами,
Ее опасные таинства и Силы скрытые под змеиными капюшонами,
Признали приход управляющего Ума,
И терпели насилие рожденного временем взгляда.
Неисчислимые в своих волшебных видах,
Стремительны, и в действиях непобедимы.
Ее тайные силы, родственные великим мирам,
Возвышенные над нашим основанием, ограниченным и скудным,
Оккультные привилегии полубогов
И силы образец надежной ее тайных знаков,
Ее диаграммы геометрической силы,
Ее возможности исполненного чудесами замысла,
Манили погрузиться в занятия сил питаемых землей.
Сознательной Природы быстрый механизм
Вооруженный не проявленным великолепием чуда,
Страстью пророческой прозревающего Ума,
И молнии подобной наготу свободной и духовной силы.
И все, что невозможным мыслилось когда-то, теперь свершилось
Естественной частью возможности,
Владением новым всевышней нормальности.
Оккультист всемогущий воздвигнул в пространстве
Этот кажущийся мир внешний, что наши чувства обманывает;
Он сплел свои тайные нити сознания,
Он построил тела для энергии своей, свободной от формы;
Из Пустоты бесформенной, свободной он сотворил
Чары свои твердых образов,
Свою магию образующих чисел и замысла,
Недвижные, иррациональные ряды, что отменить никто не может,
Этот клубок переплетенный невидимых законов;
Свои правила безошибочные, свои процессы сокрытые,
Достиг безупречного, необъяснимого
Творения, где наши ошибки высекает мертвые рамки
Знания для живого неведения.
В ее мистерии настроений, отделенных от законов Творца
Она также как монарх суверенный создает свое поле,
Ее воля,  формируя просторы неопределимые,
Творя конечное из вечности;
Тоже может приказывать из своего каприза,
Словно ее великолепие стремительное вне всякой конкуренции
С секретами вселенскими Создателя сокрытого.
Ее фантазии быстрые шаги,
Среди падающих чудес, словно цветочного дождя,
Надежнее рассудка, искусней уловки
Стремительней Воображения крыльев.
Она всеми новыми формами мысли и слова,
Покоряет субстанцию всю волшебной палочкой Ума.
Ум – посредник божественный:
Он в состоянии разобрать все труды Природы:
Ум может отложить, иль изменить земной закон конкретный.
Освобожденный от печати дремлющей, земной привычки
Он может разомкнуть свинцовые объятия Материи;
Безразличный к гневному взору Смерти,
Он может обессмертить работу мгновения:
Простым распоряжением своей мыслящей силе,
Воздействием случайным равнодушного согласия
Может освободить безмолвную и заточенную Энергию
Внутри ее палат мистического транса:
Творит телесный сон мощной рукой,
Спокойное дыхание сохраняя, и  сердца ритм,
Пока не найдено незримое, и невозможное не сделано,
Общается без способа, мыслями невысказанными;
События двигает обнаженной тихой волей,
И действует на отдалении без рук иль ног.
Это гигантское Невежество, карликовую Жизнь
Он может осветить пророческим взором,
Воззвать к восторгу вакханическому, бичу Неистовства,
Возвысить демона иль бога в нашем теле,
Призвать Всезнающего и Всемогущего,
Пробудить Всемогущество позабытое внутри.
В своем собственном уровне император сияющий,
Даже в этом царстве суровом, Ум царем может быть:
Логика – полубогом Идеи,
В прыжке переходном, несущем мгновения,
Неожиданности творения никогда не достигнутые
Даже странным бессознательным искусством Материи.
Здесь все есть чудо и чудом может измениться.
Это тот самый секрет,  мощи острия Природы.
На берегу великих, нематериальных планов.
В царствах не измерянной славы силы.
Где Ум – хозяин жизни и формы,
И душа исполняет мысли свои, своей собственной силой,
Она медитирует на могущество слов и взирает
На незримые звенья, что соединяют разделенные сферы.
Оттуда, чтобы инициировать того,  кто осознает ее законы,
Она приносит свет своих мистичных царств:
Здесь, где он стоит, его стопы на распростертом мире,
Его Ум не схвачен более формой Материи,
Над их ограничениями, в струях великолепных сил,
Она несет эти мистичные процессы
И формулы их изумительной речи,
До той поры, пока небеса и ад не станут снабженцами земли
И вселенная – рабыней мертвой воли.
Посредница меж скрытыми и безымянными богами
Чья воля чуждая касается нашей человеческой жизни,
Имитируя пути Мирового Волшебника,
Она создает для своей само ограничивающей свободной воли эти колеи
И придумывает для магических капризов связующую причину.
Миры все она делает участниками своих дел,
Сообщниками своего могучего принуждения,
Своими прыжками отважными в невозможность:
В любом источнике она находит метод хитроумный,
Она вытягивает из любви свободной союз между планами
Элементы, для своего творения, чудо ткань знания неисчислимого,
Инструкция искусства божественных изобретений
Они сочетала, чтоб сделать нереальное истинным
Или освободить сжатую реальность:
В своей бескрайней, чудесной стране – Цирцеи,
Путая, она пасет свои оккультные могущества;
Ее мнемоника искусства Бесконечного,
Струи скрытого подсознательного каприза,
Заглавия оккультной грамматики Бессознательного.
Свободы Истины суверенной без закона,
Мысли,  что были рождены в бессмертном мире,
Оракулы, что прорываются из-за святыни,
И предостережения от голоса внутреннего гения,
И проблески, молниеносные прыжки пророчества
И сообщения внутреннему слуху,
Внезапные вторжения, непреклонные и абсолютные
И сверхсознания необъяснимые действия,
Соткали ее гармоничную паутину чудес
И технику мистичную ее потрясающего искусства.
Это фантастическое царство перешло под его руководство.
Как тот, кто, более сопротивляясь, тем вызывает большую любовь ее,
Свои владения великие, закон и свою власть
Она отдала неохотно, с принужденной радостью;
Саму себя она отдала для восторга и применения.
Освобожденная от отклонений в глубинных путях,
Она предназначение открыла, для которого была создана:
Она повернула против зла, которому помогала
Свои орудия гнева, свои незримые способы убийства;
Свои настроения опасные и своевольную силу,
Она преподнесла для служения душе
И контролю духовной воли.
Деспот более великий подчинил ее деспотизм.
Атакованная, застигнутая врасплох в крепости своей самости,
Своим собственным Царем неожиданно завоеванная,
Исполненная и искупленная невольником своим,
Она уступила в покоряющем экстазе,
Ее запечатанная мудрость иерарха отняла у нее,
Мистерии всевластия фрагменты.

Границей суверенной является оккультная Сила.
Преддверия страж от сцены земной к Запредельному,
Она извержение Богов направляет в нужное русло
И прорезает перспективы интуитивным взглядом
Дорогу долгую мерцающих открытий.
Были поблизости Непознанного чудные миры,
За ней – Присутствие невыразимое стояло:
Царство ее их мистичные влияния получало,
Их львиные силы перед ее стопой склонились;
Неизвестное будущее спит за их дверями.
Разверзлись бездны адские вокруг шагов души
И взывали к возвышенному видению божественные пики:
Бесконечное восхождение и приключение Идеи
Там неустанно искушала исследующий ум
И голоса бесчисленные посещали очарованный слух;
Миллионы образов проходили и из виду исчезали.
То был фронтон тысячесоставного дома Бога,
Начала полускрытого Невидимого.
Крыльцо магическое мерцающего входа
Дрожали  в полумраке завуалированного Света,
Площадь мистичных процессов миров,
Балкон и изумительный фасад.
Над высотами необъятными светились;
Из безграничности виднелось все неизведанное:
Оно расположилось за краем Времени лишенного часов,
Пристально вглядываясь из вечно сущего Сейчас,
Эти тени, отсвечивая с рождением богов,
Своими телами, проявляя знаки Бестелесного,
Своими лбами Сверхдушой сияющими,
Своими глазами грезящими о Невыразимом,
Своими лицами, уставившимися в Вечность,
Жизнь изучала в нем свое потаенное подсознательное;
Фронтоны малые разомкнулись к невидимым Просторам:
Ее бездны стояли обнаженные, ее далекие трансцендентности
Пылали в прозрачности сгущенного света.

Здесь был открыт великий порядок
Который  обрамлен был лентой из
Скудного вещества нашей материальной жизни.
Эта проявленная вселенная, чьи образы таят
Секреты, погруженные в сверхсознательный свет,
Вписала ясно письмена, своего пылающего кода:
Карта тонких знаков, превосходящих мысль
Была повешена на стене внутреннего ума.
Освещая конкретные образы мира
В многозначительные символы своим глянцем,
Преподносила интерпретатору интуитивному
Отражение свое вечной Мистерии.
Восходящие и заходящие между жизненными полюсами
Серии царств градуированных Законом
Погружались из Вечности во Время,
Затем удовлетворенные славой множественного ума
Обогащенные восторгом, приключением жизни,
Наполненные красотою форм Материи, ее оттенков,
Обратно взбирались из Времени в не умирающую Самость,
Вверх по лестнице золотой, неся Душу,
Алмазными нитями связывая экстримы Духа.
В падении этом от сознания к сознанию
Каждый опирался на силу оккультную Несознания,
Архимасона границ, которыми живет.
В этом парении от сознания к сознанию
Каждый вершины возводил к Тому, от которого пришел,
Истоку всего, чем он был, когда-либо,
Прибежищу всего, чем еще можно стать.
Шкала органа действий Вечного,
Возвышаясь к своей кульминации в бесконечном Покое,
Шаги Чудесного во множестве обличий,
Предопределенная стадия эволюционного Пути,
Эталоны состояния растущей души,
Они себе существование объясняли
И служа связующей средою между высотами и глубинами,
Объединяли скрытые, союзные оппозиции
И соединяли творение с Невыразимым.
И наконец высокий мир был виден, где все миры встречаются;
В своем верховном блеске, где Ночи нет, ни Сна,
Свет начинался высшей Троицы.
Там все открывалось, что ищется здесь.
Конечное освобождалось в бесконечности
И возвышалось в свою собственную вечность.
Несознание нашло свое сердце сознания,
Идея и чувство, идущее на ощупь в Неведении
В конце концов схватили страстно тело Истины,
В тиши Материи родилась музыка
И выхватила из Невыразимого бесформенность нагую
Значением обладала, но не могла озвучить;
Ритм совершенный, который ныне только снится
В ответ принес нужде голодной земли пронзенной,
Ночь раздирая, что за печатями Неведомое хранила,
Ей отдавая свою потерянную, забытую душу.
Великое решение закрыло долгий тупик
В котором закончились вершины смертного усилия.
Мудрость примиряющая смотрела на жизнь,
Взяла бунтующие настроения ума
И взяла беспорядочный рефрен человеческих надежд
И сделала из них зов сладкий и счастливый:
Подняла от подземелья из боли
Наших жизней неразборчивое бормотание
И для него отыскала смысл безграничный.
Могущественное единство – эта беспрестанная тема,
Она уловила разрозненные, неясные высказывания души,
Прочла с трудом меж строчек застывшей мысли
Иль среди дремы и комы на груди Материи
Слышала подобно бессвязному бормотанию во сне;
И подобрала звенья золотые, что они потеряли
И показала им, их божественное единство,
Спасая от ошибки и разделенной самости
Глубокий крик духовный во всем, что есть.
Все великие Слова, что трудятся тяжко, чтобы выразить Единственного
Были подняты в абсолютность света,
Вечно пылающий огонь Откровения
И бессмертие вечного Голоса.
Там не было более раздоров истины с истиной;
Бесконечная глава их отличий,
Была пересказана в свете всезнающего Писца,
Путешествовала сквозь различия, по направлению к единству,
Извилистый, ищущий ум потерял даже сомнений след
Приведен к своему концу всевидящей речью
Что одевает инициирующую, изначальную мысль
Финальной и наивысшей фразой:
Были объединены наклонения творческие и спряжения Времени
В стиле и синтаксисе Единения.
Родилась песнь в затерянных, задумчивых глубинах;
Раздался гимн тройственному экстазу,
Мгновений крик блаженству Бессмертного.
Подобно строфам космической оды,
Иерархия восходящих гармоний
Населенная голосами и образами,
Устремились в крещендо  Богов
Из бездн Материи к высотам Духа.
Свыше были Бессмертных неизменные места,
Белые покои времяпровождения с Вечностью
Гигантские врата Единственного.
Через открывшиеся океаны самости
Показались бессмертные страны Единого.
Многочудесное сознание развернуло
Широкую цель и процесс и нормы освобождения,
Природы более великой знакомые дороги.
Освобожденные из сетей земного смысла
Спокойные континенты могущества были ненароком замечены:
Отчизна красоты закрытая для глаз человека,
Поразила видение счастьем;
Солнечными зонами знания, восторга лунными зонами
Распростерлись в экстазе простора
Вне нашего бедствующего материального уровня.
Туда, он смог войти, он там смог обитать.
Странник по нехоженым путям
Лицом обратившись к опасности незримой Неизвестного,
Путешествуя через огромные царства,
Он прорвался в иные  Пространство и Время.

Конец песни пятой
Конец книги первой



Песнь первая. Лестница Мира.

Он двигался один, и бесконечность на него взирала
Вокруг него, над ним – Непостижимое.
Могло быть видимо все то, что избегает смертных глаз,
Могло быть познано все то, что ум не может уловить;
Могло быть сделано все то, что смертной воле не под силу.
Безмерное движение покой заполонило безграничный.
В существовании глубоком, вдалеке
От родичей или родителей наших земных идей и снов
Где Космос – души эксперимент обширный,
В субстанции нематериальной, связующей нас
В единстве глубоком всех вещей что есть,
Возникла Неизвестности вселенная.
Само-создание без конца иль пауз
Великолепие Бесконечности проявило:
И бросило в азарте той игры
Эмоций миллион, и мириад энергий,
И формы мира, что есть фантазии Истины
И формулы свободы  его Силы.
И проливалось это в потоке вечном
В восторге вакханалий, пира идей,
Страсть и движение вечно продолжающееся.
Там в неизменном импульсе росли не рожденные
Мысли, что тают в бессмертной череде последствий
Слова нетленные, хотя и скрыты тишиной,
Дела,  что извне, из Тишины вели свой смысл немой,
И строки, что Невыразимое несли.
Покой извечный прозревал в неуязвимой радости
Силу вселенскую Его в работе проявления
В рисунке боли и драме восторга
Ее удивление и красота желали быть.
Все, даже боль была здесь удовольствием души.
Все опыты здесь были единственным планом,
Тысяческладным выражением Одного.
Все сразу  приходило в его единый взгляд;
Ничто укрыться не могло от зрения интуитивного его,
Ничто возникнуть не могло возле него, чтоб не почувствовать родства:
С той необъятностью един был духом он.
В сознании небесном образы Нерожденного
Воплощая, того, кто никогда не умирает,
Структурное зрение космического «Я»
Касание живое Вечности существ
Видело его как ограниченные формой духовные мысли
Движения, изображая Несказанного.
Аспекты бытия надели мировые очертания; формы
Что открывают  двери на божественные вещи,
Знакомы стали взору ежечасному его;
Реальности Духовной символ,
Той самой бестелесности живущие тела
Возле него взрастали, сопровождая его дни.
Неистощимые видения, не спящего Ума,
Шрифтом своих контактов с Невидимым,
Числом несчетным знаков указующих его окружили;
Голоса, из жизни тысяч областей
Ему вещали свои могучие послания.
Небесные намеки, что вторгались в наши земные жизни,
Воображение страшное кошмаров Ада,
Что если здесь их воплотить и испытать
То наши скудные возможности вмиг перестали б ощущаться
Иль наша хрупкая природа не долго бы смогла существовать,
В своих возвышенных пропорциях там были установлены.
Там жили вне своей само рожденной атмосферы
Они возобновили мощь природную, и бесконечные высоты вновь вернули
Давление свое укрепляя на душе,
Отверстием глубоким в поле сознания,
Страсть и чистота экстрима,
Та абсолютность их крика одинокого
И сладость суверенная или поэзия страстная
От их красоты или ужасного восторга
Всё мысли могли знать иль широчайший взгляд воспринять
И все что мысль и зрение вовеки не узнают,
Все редкости оккультные, далекие и странные
Были близки к сердечному контакту и ощущаемы духовным чувством.
И на вратах его природы, просили позволения войти
Его ума обширные пространства они заполонили,
Свидетель пламенеющий его самоооткрытия
Свои чудесные богатства, и множество свое преподнося.
Божественным фигурам, его духовной жизни,
Подвижный пейзаж в его большой во времени прогулке
Иль чувств его расшитый холст:
Участие приняли в интимных человеческих вещах
И скрытно двигались в компании его мыслей,
Как будто были его души естественной средой.
Неутомимого сердца приключение восторга,
Бесконечные царства Духовного блаженства,
Разнообразие бесконечного звучания струн Гармонии единой;
И каждый со своим ширококрылым равновесием вселенским,
Непостижимым ощущением Всего в одном,
Еще невидимого совершенства внесли приметы,
В своем уединенном отступлении в секреты Истины,
В своем счастливом отблеске на Бесконечности.
Все было найдено там, где творил, мечтал Неповторимый
С восторгом непрестанным и удивлением оттеняя
И в пышной красоте страстных различий
Тех моментах Бога во Времени ударах повторявшихся.
Только было потеряно единое вневременное Слово
Что в своем одиноком звуке целую вечность несет,
Идею самосветящегося «Я» - ко всем идеям ключ.
Целого Духа совершенная сумма
Что приравнивает неравное Все к Одному,
Тот одинокий символ, интерпретирующий каждый знак,
Тот абсолютный указатель к Абсолюту.
Стеною отделенный от своего внутреннего мира
В мистической преграде динамического света
Он видел одинокий, огромный и высокий изгибающийся столб,
Воздвигнутый, как колесница горная Богов
Недвижная, под непостижимым небом.
Как если бы из основания Материи постамента,
К вершине неохватной взглядом, бурный океан миров
Стремящимися пенногривыми волнами к Высшему
К неизмеримого широтам,
Взлететь надеясь к несказанному господству;
И сотни уровней воздвиг, чтобы достичь Непознанного.
Так возвышалась эта башня высотой до неосязаемого
И исчезала в тишине сознания Пространств
Как возводилась многоступенчатая храмовая башня к небесам,
Построенная вдохновением души, стремлением человека жить
Рядом с мечтой Невидимого.
И Бесконечность  к этому взывала, как к устремлениям своим, мечтам;
Тот шпиль касается вершины мира;
Восходя к великой, безголосой тишине
Земля со скрытой вечностью так сочеталась.
Среди многосложного Единого
Что создано интерпретацией радости творящей,
Это единственные указатели нам, к возвращению обратно
Из нашей самопотери в глубинах Природы;
Посажено в земле, в себе хранит реальность всю:
Это краткий конспект Необъятности.
Это единственная путеводная звезда, существования цель.
Сумма всех этапов духа,
Его космических иерархий копия
Преобразованная в наш тайный воздух «Я»
Тонкий образец Вселенной,
В его пределах, ниже, вовне и над.
И действуя на этой видимой природной сцене
Он пробуждает нас от тяжкой дремы земной материи
Чтоб чувствовать и думать, на радость откликаться;
И формирует в нас  наши божественные части,
В высокие пространства ум мертвый поднимает,
Жизнь плоти делает тоскливой, чтобы неосязаемое сделать целью,
Связует тела смерть с  бессмертным зовом:
Из обморока Бессознания
Он трудится к сверхсознательному Свету.
И если бы все это в земле не содержалось,
То не могла бы мысль существовать и жизнь – отвечать  восторгу:
Ее гостями могли бы быть только материи формы
Ведомые бездушной силой мировой.
Земле от этого избытка золотого,
Постыл  думающий человек, и более чем человека она должна нести;
Этот высший план бытия – наша причина
Хранит ключи нашей взрастающей судьбы;
Из нашей плотной смертности взывает он
Сознательный дух, убаюканный в Материи доме,
Символ сознательный этих планов сознания,
Его влияния и невидимого божества,
Его немыслимая логика Действительности актов
Возникла из несказанной истины в вещах,
И закрепила в нашей жизни внутренней шкалу с делениями подъема медленного.
Ее ступени являются шагами возвращения души
Из приключения глубокого материального рождения,
Доставляющей лестницей к восхождению,
И ступени, где Природа восходит к божеству.
Однажды в бодрствовании, бессмертный взор
Эти уровни отметил своим гигантским падением к нижним областям,
Широким и склонным к скачкам падением божества.
Наши жизни – катастрофа Всевышнего,
Жертвоприношение великой Матери Мира
Что сделала свою душу, телом состояния нашего;
Печаль и бессознание принимая
Своей Божественной ошибкой плело из великолепия своего
Многосоставное поле всего, чем мы являемся,
Идол себя – это есть наша смертность.
Наша земля – лишь фрагмент и остаток;
И сила ее сложена с веществом великих миров
Погружена в их разноцветное сияние, и дремой затуманена;
Высокого рождения атавизм был в ней,
Затронут ее сон был погребенными воспоминаниями
Потерянные сферы, вспоминая, из которых пали.
Силы неугомонные ее вздымали грудь;
Они партнеры ее великой взрастающей судьбы
И возвращение ее к бессмертности;
Они согласны разделить ее судьбу, рождение и смерть;
Они зажигают отблески Всего, ведут
Ее слепой и кропотливый дух сформировать
Частичный образ могучего Целого.
Внутри спокойная и яркая Интимность
Ее работу благодарно принял и вел невидящую Силу.
Его проект обширный принимает хилый старт.
Попытка, полу сделанный набросок есть мира жизнь;
Сомнительные линии его, свое значение скрывают,
Его изгибы не ведут к высокому своему предначертанию.
Какой то образ величия, там все еще трепещет,
Когда собрание частей неоднозначных,
Оттенков многочисленных единство, к которому движутся они,
Артиста радость, будет смех причиной правил;
Вдруг станут видимы намерения божества,
Конец оправдает интуиции уверенную технику.
И будет графика – встречами многих миров,
Куб – союз-кристалл богов;
Ум будет мыслить позади бездумной маски Природы,
Сознания пространства заполонят старый, немой и грубый Космос.
А этот слабый, неустойчивый эскиз души, который назван человеком
На фоне долгом Времени он будет выделяться
Сияющим итогом вечности,
Маленькая точка, проявленная в бесконечности.
Вселенная есть Мистерии процесс.
Сначала основание было положено, странное и аномальное,
Пустота, шифр нескольких секретов Целого,
Где Ноль содержит в сумме  бесконечность
И Все, и Ничего были названием единым,
Извечный негатив, матрица Нуля:
В этих формах Ребенок вечно рождается
Что вечно живет в пространствах Бога.
Затем медленно произошло движение обратное
Отрыжка какого-то невидимого Огня;
Из чьих густых колец формировались миллионы звезд;
На земле новорожденной слышались Божии шаги.
Сквозь густой туман неведения земного,
Ум начал видеть и смотреть на формы,
И знания  - нащупывать вслепую в незнании Ночи:
Пойманная в слепой, каменный зажим, Сила,  работала по плану своему,
Во сне лепила этот огромный мира механизм,
Материя могла расти сознательно из своей души,
И словно акушерка жизненной энергии,
Освободила Ноль – вместилище Всего.
И потому что вечные глаза обратились во впадины земные,
Сияющая ясность чистого внимания
И видела тень Незнаемого,
Зеркально отражавшуюся во сне безграничном Бессознания,
Творения поиск самого себя начало свое движение.
А дух дремал в  сыром, космическом циклоне.
Не ведающий Ум в соках жизни плыл,
Материи грудь сосала божественная Идея.
Чудо абсолюта было рождено;
И бесконечность вложена в конечную душу,
Весь океан жил в пределах странствующей капли,
И временем сделанное тело Безграничному дало приют.
Прожить эту Мистерию вовне, сюда наши души пришли.
Внутри Провидец, кто знает предначертанный указ
Скрывался позади наших мимолетных действий,
И восхождение наше вдохновляет к высоте необозримой
Как когда то бросок вопиющий к жизни и земле.
Его зов достигнул Путешественника во Времени.
Который в одиночестве непостижимом,
Путешествовал в своей немой и одинокой силе
Несущий перегруженный желанием мир.
Бесформенный покой звал, безымянный Свет.
Над ним был белый неподвижный Луч,
Вокруг него – Молчание вечное.
И для попытки высокого броска не был срок обозначен;
Мир за миром раскрывался этим хранящим силам,
Небо за небом – свои  глубокие красоты
Но все еще невидимый Магнит притягивал его душу.
На гигантской ступеньке Природы фигура одинокая,
Взбирался он по направлению к неразличимому концу
На обнаженном пике созданных вещей.

Конец первой песни.


 
     Песнь вторая. Царство Тонкой Материи.   



В неощутимом поле тайной сути,

Этого малого, внешнего бытия широко подтвержденного,

Отделенного от видения, земной оградой жесткой, 

Вошел он в кристальную, магическую  атмосферу

И обнаружил жизнь, что не от плоти происходит,

Свет, что видимыми делает нематеральные вещи.

Прекрасная ступень в иерархии чуда,

Королевство тонкой Материи, феерия мастерства,

Набросок на фоне живых оттенков неба,

Выглянувшее из марева и великолепия транса,

То волшебство фасад свой проявило.

Мир более любовных форм расположен рядом с нами,

Где, незамаскированные от земного взгляда искаженного,

Все формы прекрасны, все вещи правдивы.

В этой сверкающей среде, мистично чистой

Глаза были дверьми для чувств небесных,

И был слух музыкой, прикосновение - обаяния чарами,

И сердце обретало более глубокое дыхание силы.

Там обитают земной природы сияющие истоки:

Те совершенные планы, по которым, свои труды она формует

И отдаленный результат ее усилий тяжких,

Отдохновение в рамках установленной судьбы.

Сейчас, напрасная попытка иль выигрыш пустой,

Уже нанесены на карту и спланировано время,

И фигуры ее суверенитета будущего.

В пышных отличительных чертах намеченных желанием.

Спасение золотое из умственного лабиринта,

Не найдены еще богатства, и нашим жизням не принадлежат,

И не запятнаны бесчестьем смертной мысли

В этой прозрачной атмосфере выжидая.

Все наши начинания смутные там берут исток,

Наши срединные периоды набросаны предзнания строками,

И ожидаемые, наши финалы завершенные живут.

Эта бриллиантовая кровля нашего нисходящего плана,

Вольное благо райской атмосферы прерывая,

Допускает маленький прорыв могучего дыхания

Или проход душистый сквозь решетку золотую;

Это покрытие – наш потолок ума земного, что заслоняет нас

От бессмертных светил и потоков Божьего дождя,

Но все же пропускает странное свечение радужное,

И блестящие капли росы из Бессмертного неба.

Проход для Сил оккультный, что нашими днями двигают,

Позади этих грубых стен Природы.

Палата свадебная Ума и Формы, паутиной

Скрывает, гобеленом снов; скрадывает

Небесное значение мыслей, как через вуаль,

И  внутреннее зрение продолжает  внешнюю сцену.

Сознание более тонкое, с очертаниями счастливыми,

Имело такт, не достижимый нашему касанию,

И чувства чистоту, что мы не в силах ощутить;

Заступничество с помощью извечного Луча

Вдохновляет наши преходящие, земные, скоротечные попытки

На красоту и формы совершенные вещей.

В покоях юной божественности силы

И игры ранние извечного Ребенка

То воплощение его мыслей окрыленных

Омытые в ярких цветах вечного чуда

И убаюканные шепотом ясной атмосферы

Отдыхали, окрашенные мечтами, как птица на дереве безвременном

Пред тем, как нырнуть в потоки океана времени земного.

Всему что видится здесь, имеется аналог там более совершенный.

И что  бы ни лелеяли наши сердца, умы не создавали,

Какую то изначальную красу утрачивая здесь,

Оттуда ссылается, согласное принять земную примесь.

И все что видится здесь очаровательным и грациозным

Находит там бессмертные и безупречные черты свои;

И все что здесь прекрасно, там – божественно.

Там есть такие образы, что и не снились разуму земному:

Тела, что не имеют материальных аналогий

Взор внутренний пересекали, озаренный трансом

И восхищали сердце небесной походкой своей

Склоняя небеса обжить те удивительные сферы.

В этих глубинах бродят будущего чудеса;

И вещи старые и новые применяются в глубинах тех;

Вершины заполоняет карнавал красы,

В волшебном королевстве идеального видения.

В своем роскошном вестибюле приватности,

Материя и душа в сознании едином повстречались

Подобно любовникам в тайном, одиноком месте:

Еще не проиграв удачу, в объятьях страсти

Они соединяют свою силу, сладость и восторг

И смешиваясь, делают высоты и глубины единым миром.

Завоеватель из Бесконечности бесформенной,

Осмелился ворваться в область Бессознания,

Духа броском, направляя тело к прикосновению земли.

Пока он не завернут в черты земные,

Готов нести переживания смерти и рождения,

Склоняя бездну к райским формам,

Покровы своей нетленности

Оживленные, чтобы осветить владетеля чины,

Способные вынести жернова Случая и Времени.

Ткань сотканная из души лучистого света

И субстанции Материи Силы, обремененной ярлыками, -

Представленная тщетно в наших умах тонкая атмосфера

Лепила фантом абстрактный ментального творения, - 

И ощущает то, что не в состоянии чувствовать тела земные

И более реальное, чем эта грубая основа.

После падения смертности плаща,

К высотам тяжесть восхождения облегчилась;

Очищенный чтоб прикоснуться к окружению прекрасному

Он каплями сочился покрова старых, плотных форм,

Земного нисхождения, объятия тягостные отменяя

Из мира к высшему творению несет он душу,

До пиков обнаженного эфира

Пока не остается только духа простота,

Существования вечного, первое призрачное одеяние.

Но когда он должен вернуться, к своей тяжкой, смертной ноше

И тяжкому набору земных экспериментов,

Тогда обратно примет тот, груз одеяний.

Задолго до того, как земли облачение твердое было подделано

Техникой атомной Пустоты,

Покрытие  прозрачное само маскировки

Было выткано вокруг тайного духа в вещах.

Те тонкие  области из сфер сияющих сотворены.

Это удивительный мир, со своим лучащимся благом

Видения, и нерушимого счастья,

Его заботы – лишь о выражении и совершенстве формы;

На пиках своих ясный, на нижних планах он опасный;

На край коленей Матери – Природы свет его зовет;

Сдает в аренду красоту террору бездн

Глаза очаровательные – рискованным Богам,

Инвестирует грацией демонов и змей.

Свой транс навязывает земли бессознание,

Бессмертный, он прядет для нас смертную робу

И разрешает нашу смертность.

Этот медиум служит большему Сознанию:

Его скрытого самовластия сосуд

Это тонкая площадка Материи миров,

Это то неизменное, в своей меняющейся форме,

В складках своей творящей памяти

В себе хранит бессмертный тип временных вещей;

Его снижение потенции обнаруживает наш упадок сил;

Его изобретает мысль невежество наших рассуждений;

Его чувства – родители наших рефлексов тела.

Дыхание наше тайное – более могучая неутомимая сила,

И притаившееся солнце в мгновении внутреннего взора,

Его внушения тонкие есть скрытый подтекст

Для наших радужных и богатых фантазий

Вещей касаясь преображающим оттенком

Пока даже земная грязь не обогатится и не согреется дыханием небес

И слава не блеснет из этого падения души.

Это знание – точка отсчета наших ошибок;

Его красота надевает нашу грязную маску – уродство,

Его артистичный талант начинает повествование нашего зла.

Выше – небо творческой истины,

Меж ними – космос грез гармоничных,

Внизу – хаос, растворяющий формы,

Он погружается, теряясь в нашей бессознательной основе.

Из этого падения наша плотная Материя произошла.

Так было предпринято погружение Бога в Ночь.

Так этот  падший мир стал нянькою душ

И населен божественностью скрытой.

Существо проснулось, и в пустоте бессмысленной жило

Широкий мир Неведения стремился к жизни, к мысли,

Сознание вырвалось из сна бездумного.

Все здесь ведомо бесчувственной волей.

Так падшая, бессознательная, в депрессии, инертная и плотная

Погруженная в бездушную и вялую дрему

Земля лежит, работая во сне, принужденная творить

Подсознания памятью тоскующей

Оставшейся от счастья мертвого, перед  своим рождением,

Чужое изумление в бесчувственной груди.

Это болото должно стать приютом для орхидеи, розы,

Из слепой и безвольной субстанции должна возникнуть красота

Что высшим, более счастливым сферам надлежит.

Это судьба ей завещанная,

Как если б пораженный бог оставил золотую веру

Силе слепой и душе в темнице заключенной.

Она должна восстановить из потерянных фрагментов,

Пересказать из документа полностью, где-нибудь еще

Свой титул двойственный, к своему божественному Имени.

Остаток, свое единое наследство,

Всех вещей, она несла, в своей бесформенной пыли.

Ее гигантская энергия связана с формами мелкими

В движении медленном и осторожном эксперимента ее силы.

Имея только тупой и хрупкий инструмент для действий

Она приняла как надобность своей природы

И человеку данная, для колоссального труда,

Усилий, для богов невозможных.

На полях смерти едва теплилась жизнь

Претендуя на свою часть бессмертия;

Служило средством грубое, полусознательное тело

И Ум, что должен восстанавливать потерянное знание

Захвачен в камне бессознания мира

И все еще в бесчисленных узлах Закона

Дух восстает как царь Природы.

Причина этой дерзости – могучее родство.

Мы все пытаемся в этом несовершенном мире

Заглянуть вперед или назад за проблеск Времени

К этой идее чистой и твердому незыблемому типу

В абсолют творения безупречного мастерства.

В проходящих формах уловить совершенное,

Фиксировать прикосновение вечное во временных вещах,

Это здесь закон всего совершенства.

Фрагмент здесь схвачен замысла небес;

Иначе б не надеялись мы на большее существование

Экстаза и славы быть не могло.

И даже в той малости нашего смертного состояния,

Даже в тюрьме внешних форм,

Бриллиантовый пассаж для Пламени непогрешимого

Ведущий сквозь грубые стены нервов и мозга,

Великолепие давит иль прорывается Сила,

Земной, глухой барьер на время был смещен,

И Бессознания печать была поднята с наших глаз

И мы взрастаем как сосуд творящей мощи

Энтузиазм божественного удивления

Наполнил нашу жизнь трепетом мистичным

Мученьем радостным дрожал в наших конечностях;

Дрема красы танцует сквозь сердце,

Мысль из вечного Разума вырисовывается рядом,

Намеки, брошены из Невидимого

Пробужденного из Бесконечности сна приходят вниз,

Символы Того, что никогда еще не было сотворено.

Но вскоре инертная плоть не отвечает боле;

И тонет оргия священного восторга,

И пламя страсти, силы прилив

Отобраны у нас  и, хотя сияющие формы

Поддерживали изумление Земли, изображая высшее,

Слишком мало по сравнению с тем,  что оставило след.

Глаза земные, полу-зрящие, силы ее полу-сформированы;

Ее редчайшие работы копируют небесное искусство.

Сияние уловок золотых,

Шедевр вдохновленного устройства и правила,

Формы ее скрывают то, что обитает в них, и только лишь изображают

Чудо неуловимое саморожденных форм,

Что изначально во взоре Вечного живет.

Здесь, в трудном и незавершенном мире

И в медленной работе бессознания Сил;

Здесь есть гадающий ум человека, темный,

Он – гений, рожденный из почвы бесчувственной.

Копировать земные копии, есть его искусство.

Когда стремится он к вещам, превосходящим землю,

Грубы настолько инструменты, настолько содержание сыро,

И трудно достижение, с кровью в сердце

Его воздушного замка божественной Идеи,

Его фигура во Времени – приют для Нерожденного.

Все наше существо трепещет, далекими, высокими воспоминаниями

И принесло бы вниз, сюда свое значение незапамятное,

Но слишком высоко, божественно для Земной, природной схемы,

Вне достижения нашего, горение вечное чудес. 

Абсолютные они пребывали, нерожденные и неизменные,

Непорочные в Духа нетленной атмосфере,

Бессмертные, в мире неподвижного Времени

И неизменной думе глубокого само-пространства.

И лишь тогда, когда мы поднимаемся над самим собой,

Линия Трансцендентного встречает наш путь

Соединяет нас с вневременным и истинным;

И приносит нам неизбежное слово,

Божественное действие, мысль, что никогда не умирает.

Пульсацию света и славу окутанную мозгом,

И путешествующие вниз, в исчезающем пути мгновения 

Фигуры вечности приходят.

Как посетители ума иль сердца гости

Пока они поддерживают нашу тленность краткую,

Или случайно, иногда – откровения проблеск

Видением нашим уловленные, деликатные догадки.

Хотя это только начало и первая попытка,

Мерцание это указует на тайну нашего рождения

И чудо скрытое нашей судьбы.

Что есть мы там и здесь, чем будем на Земле

Воплощено в контакт и зов.

Пока еще изъян земной есть наша сфера,

Зеркало нашей природы показывают не нашу реальную суть;

Величие неуловимое покоится еще внутри.

Сомнения будущности Земли наше наследие скрывают:

Свет ныне отдаленный будет здесь теперь расти,

Та Сила, что посещает нас – товарищ наш могучий;

То Несказанное отыщет тайный голос,

То Нерушимое родится сквозь Материи завесу

Делая это смертное тело одеждой божества.

Величие Духа – есть наш источник вечный

И будет нам короной в бесконечном Времени.

Просторы Неизвестного вокруг нас и внутри;

Все вещи обернуты динамическим Одним:

Всю жизнь соединяет связь тонкая, союз.

Так, все Творение есть единственная цепь:

Мы не покинуты одни в закрытой схеме

Между ведущей силой бессознательной

И недостижимым Абсолютом.

Жизнь наша – побуждение к возвышенному уровню души,

Наш взгляд живущий – вне стен ума

Связь с более великими мирами;

Там земли более яркие и шире небеса, чем наши.

Там области, где Бытие высиживает в своих собственных глубинах;

Эти чувства в огромной и подвижной сердцевине

Свои безымянные, бесформенные, не рожденные потенции

Кричащие, чтоб выразить в необъятном Просторе:

Невыразимое, вне смерти и Тьмы,

Вечной Истины образы

Выглядывают из камер своих душ, собой поглощенных:

Как если б пристально внимали свидетелю внутри

Тот Дух хранит свою работу и отражение свое,

Силу и страсть вневременного сердца, образы текучего экстаза,

Великолепие своей многообразной мощи.

Отсюда в наши души приходит мистическое вещество

В успех нашего рождения нашей природы,

Там есть всего того, чем мы являемся, непоколебимая высь

И незапамятный оттиск того, чем быть надеемся.

На каждом плане иерархическая Власть,

Посвящается в несказанные истины,

Мечтает их интерпретировать и сделать частью жизни

В своем собственном естественном стиле и живым языком

Какую-то – чертой Нерожденного совершенства

Какую-то зрением, видящим во всеведущем Свете,

Какой-то отдаленной нотой Голоса бессмертного поющего рапсодии,

Какие-то – восторгом, все-творящего блаженства,

Какие-то – формой и планом невыразимой Красоты.

Есть ли миры тех ближе абсолютных областей,

Где отклик Истины так быстр и постоянен

И рамками  своими Дух не ограничен

И сердце точно схвачено, поделено и платит за аренду

И красота, и восхищение – обитатели живые 

Любовь и сладость – есть законы жизни.

Прекрасная субстанция в едва уловимой форме

Божественное воплощает, о чем Земля лишь грезит;

Может настигнуть силой радости бегущие стопы;

Перепрыгнув барьер, установленный Временем,

Схватить интуитивной сетью быстрой

Беглянку счастье, мы желаем.

Природу поднял больший вздох,

Пластична и пассивна во все формирующем Огне,

Случайному, пылающему прикосновению Бога отвечает;

Не восприимчива к нашей инерции ответу

Слышит слово, к которому глухи наши сердца,

И принимает видение бессмертных глаз

И путешественник на дорогах линий и цветов,

Преследует дух красоты до дома своего.

Так приближаемся мы ко Все – Чудесному

Восторгу его, следуя в вещах как знакам и советам;

И красота – всего лишь след его, показывающий нам, где он прошел,

Любовь это его биения сердца ритм в груди, что смертна,

Счастье – его улыбка, на восхитительном лице

Общение существ духовных,

Гений творящей Имманентности,

Глубоко интимным делает все творение:

Четвертым измерением эстетического вкуса

Где все есть в нас и мы во всем.

К космическим широтам души наши равняются.

Горение восторга соединяет видение и провидца;

Рабочего и мастерство, растущее у каждого внутри

Совершенства достигая в волшебном пульсе

И страсть, в своем закрытом тождестве.

Все что мы медленно отделяем от собранных частей,

Иль долгим трудом,  развиваем с запинками,

Есть ли там саморожденный в своем вечном праве?

Огонь интуитивный в нас также гореть может;

Света агент, он свернут в нашем закрытом сердце,

На небесных уровнях есть его дом:

И нисходящий, он может принести те небеса сюда.

Но слишком редко и недолго пылает пламя то;

Эта радость взывает с тех божественных высот

Приносит краткие, волшебные воспоминания

Великолепный и высокий проблеск интерпретирующей мысли,

Но видение не полно и восторг.

Вуаль сохранена, и что-то все еще придерживает сзади,

Что бы не став пленниками радости и красоты,

Наши души, о стремлении к Высочайшему не забыли.

В той ясной тонкой области за нашей собственной

Форма – есть все, боги физического здесь короли.

Свет вдохновляющий играет в ограничениях прекрасных;

И безупречная краса приходит по милости Природы;

Свобода там является гарантией совершенства.

Хотя в том абсолютном образе недостает проявленного Слова,

Воплощенного, духовного и чистого экстаза,

Все есть очарования чудо, симметричное

Фантазии правление и линия совершенная.

Там все довольны всем и всеми и собой,

И завершенность, полнота богатая есть следствие ограничения предпринятого,

Эту совершенную малость чудеса переполняли,114 2.2

В замысловатом восторге бунтуют в маленьком пространстве.

И каждый ритм родственен своей среде,

Каждая линия совершенна и неизменна,

Каждый объект безупречно возводится для очарования и применения.

Все влюблено в свой собственный восторг.

И не затронуто живет уверенное в своем совершенстве

В небесном удовольствии радостная суть невосприимчива;

Довольна бытием, и не нуждается ни в чем.

Здесь не было бесполезного усилия разбившегося сердца:

Освобожден от испытания и приказа,

Вне противостояния и боли,

Это был мир, который может не бояться и не горевать.

Что не имеет милости ошибок, поражений,

Что не дает ни места недостатку, ни силы неудачи.

Из некоего сжатого своего блаженства, нарисовал он сразу

Свои формы – исследования безмолвной Идеи

И чудо своих ритмичных дум и действий,

Это четкая техники твердость и жизни округлость,

Это любезный народ форм бездушных

И слава вдыхающих тел нам словно своя.

Он изумлен, его чувства восхищались с восторгом,

Он продвигался в божественном, но все же родственном мире

И восторгался формам дивным, что так к нам близки

И все же совершенны, как игрушки бога.

Бессмертие в аспекте тленности,

В своем узком и исключительном абсолюте

Мирясь с верховенством конечности порядком;

И не мечтает он о том, что быть могло бы;

В границах только может жить этот абсолют.

Превосходством обязанный своему собственному плану

Где все было закончено, и не осталось широты,

Ни пространства для тени безмерного,

Ни комнаты для неисчислимых сюрпризов.

Пленник своей собственной красоты и экстаза,

В магическом кругу, работала очарованная Сила. 

Дух оставался позади, в тени, за этой оболочкой.

Он восхищен блистательной завершенностью собственных линий

Голубыми горизонтами, ограничивающими душу;

Мысль продвигалась в сияющих возможностях,

Но плавала она вдоль отмелей своих  внешних идеалов:

Удовлетворенная жизнь держалась в своих границах

С мелким счастьем телесной деятельности.

Назначена как Сила, для ограниченного Разума,

Достигла безопасной скудности комнаты своей,

Она работала немного, играла и спала

И мыслила не о великой, несделанной работе.

Забывшая  свои обширные и сильные желания,

Забывшая  высоты, те, к которым восходила,

Ее прогулка пролегала по лучистой колее.

Прекрасное тело от легкости души,

Подобно тому, кто смеется в сладких и солнцем освещенных рощах,

По-детски она качалась в своей золотой колыбели радости.

Пространства зов не достигал ее очаровательной обители,

И не имела она крыльев для широкого, небезопасного полета,

Она столкнулась не с риском неба или бездны,

Она не знала ни перспективы, ни могучих грез,

Не сожалея об утраченных бесконечностях.

Совершенная картина в совершенном обрамлении,

Феерия искусства не в состоянии была его волю сохранить:

Это дало только мгновение прекрасное облегчение;

Беспечный час потрачен в блаженстве легком.

Наш дух устает от бытия поверхностного,

И превзошедший великолепие формы

Он поворачивается к скрытым силам и более глубоким состояниям.

Теперь смотрел он дальше, чтобы узреть более великий свет.

Его души восхождение высокое, оставлял позади

Двор бриллиантовый Дневного Дома,

Оставил он прекрасный Рай материальный.

Его предназначение пролегло вне этого, в большее Пространство.



Конец второй песни.


   Песнь третья. Слава и Падение Жизни. 



Теперь его стопы широкий, неровный подъем искушал.

Отвечая на тревожный зов великой Природы

Он пересек границы воплощенного Ума

И вступил в широкие и темные, спорные поля

Где все было сомнительно, изменчиво и ничего уверенного нет,

Мир поиска, труда и без отдохновения.

Как кто-то, кто столкнулся лицом к лицу с Непознанным,

Спрашивающий пустоту, и не дающий ответа,

Привлекся к проблеме нерешенной,

Всегда неуверен в той земле, где ступает,

Всегда влеком к непостоянной цели.

Он путешествовал по землям населенным сомнениями

В ограничениях зыбких, на тряском основании.

И впереди он видел недосягаемую прежде границу

И думал, что с каждым шагом становится все ближе, -

Горизонт миража, далеко отступающий.

Скитание было там, что дома не имеет,

Путешествия несчетные, пути без завершения.

Ни в чем удовлетворение сердце не нашло;

Блуждания безустанные искали и прекратиться не могли.

Там жизнь – есть манифест Неисчислимого,

Движение неспокойных океанов,

Духа смелый, затяжной прыжок в Пространство,

В Покое вечном вызвал сбой,

И импульс страсти в Бесконечном.

Ее причудливая воля, принимала всевозможные формы;

Ограничений избегая застывших форм

Проверенных, знакомых, безопасных, она оставила.

Не сдерживаемая страхом, что сквозь Время проходит,

Не устрашенная шпорами судьбы, и Случая пружиной,

Она принимает бедствие, как общий риск;

Не думая о страдании, невзирая на грех и падение,

Она сражается с опасностью и исследует

Нераскрытые  пространства души.

Что кажется  лишь экспериментом долгим,

Рискованным поиском невежественной Силы

Что испытывает все истины и не находит высшей,

И движима неудовлетворенностью, и не уверена в своем конце.

Как видел нечто внутренний ум, так жизнь формировалась:

И шла она от мысли к мысли, из фазы к фазе.

И мучилась от своей собственной силы иль гордости, благословения,

Сейчас сама себе хозяйка, сейчас – игрушка и рабыня.

Огромное непостоянство было законом ее действий,

Как если б все возможности должны были иссякнуть,

Страдания и экстаз забавой сердца были.

В галопе, стуке громовом копыт превратностей

Она неслась сквозь ипподромы Обстоятельств,

Или колеблясь, она металась меж высотой и глубиной,

Вознесена или раздавлена, Времени непостоянным колесом.

Среди скучного ползания бесцветных желаний

Она извивалась, червь среди червей в грязи Природы,

Затем, выросши в Титана, всю землю взяла для еды,

Укрывшись океанами, короновавшись звездами

И крича, шагает от вершины к вершине гигантской,

Завоевания мира требуя и власти.

Затем влюбленная распутно в лицо Печали,

В глубины страданий она погрузилась

И в нем погрязнув, цеплялась за несчастие свое.

В печали, преобразуя свою растраченную суть

Она писала счет всему, что потеряла,

Или сидела с горем, как со своим старым другом.

Но истощился вскоре шумный восторг игры,

Иль задержалась она, скованная неадекватной радостью

Пропуская поворот судьбы, упуская жизни цель.

Спланирована была сцена для всех ее неисчислимых настроений 

Где каждое могло быть законом или дорогой жизни,

Но чистого счастья никто не мог предложить;

Позади оставляя лишь трепещущий привкус

Или желания яростные, что к усталости мертвой ведут.

Среди ее стремительных и несказанных вариаций

Нечто осталось недовольным, когда прежнее

В новом, виделось старое лицо;

Каждый час повторял вновь все то же,

И в каждой перемене неловкость та же самая хранилась.

И дух ее сути и неуверенная цель,

Устала вскоре от слишком многих радостей и счастья,

Она нуждалась в побуждении удовольствия и боли

Привычном вкусе страдания и беспокойства:

Она к концу тянулась, что никогда завоевать не смела.

Порочный вкус губ вожделеющих преследует ее:

Она рыдает в горе, которое пришло от ее собственного шага,

По удовольствию тоскует, что ранами терзает ее грудь;

И к небесам стремясь, она по направлению к аду стопы направляла. 

Она случайность выбирает и опасность как партнеров по игре;

Судьбы ужасное качание она берет как колыбель свою и место.

Но все же чисто и светло было ее рождение из Безвременья,

Мира восторг, потерянный, в ее глазах продлился,

И настроения ее, есть лики Бесконечности:

Краса и счастье есть ее исконные права,

И бесконечное Блаженство ее дом родной.

Лик радости старинный, теперь так был проявлен,

Внезапное раскрытие сердцу горя

Искушающего все это выносить, надеяться и ждать.

Даже в изменчивых мирах лишенное покоя,

В атмосфере наполненной опасениями и страхом

И когда его стопы ступали на почву ненадежную,

Он видел образ состояния более счастливый.

В архитектуре священного Пространства

Кружа, взбираясь на творения вершины,

На голубых высотах, что никогда не слишком высоки

Для единения теплого души и тела,

Далекого как небо, и близкого так, как мысль близка, надежда,

Мерцало королевство беспечальной жизнью.

Над ним под новым поднебесным сводом

Отличным от того, что смертные глаза хранили,

Как на украшенной обители богов

В архипелаге смеха и огня,

Плыли звезды отдельные в пульсации небесных морей.

Возвышалась спираль магическими кольцами живых оттенков

И сферы мерцающие странного счастья

Сквозь расстояния протекали, подобно символическому миру.

В тревоге и работе той участия не принимали,

В несчастье они не были подмогой,

Непроницаемы для жизненных страданий, горя и борьбы

И незапятнанные этой  ненавистью, яростью и мраком,

Недвижны, не затронуты ничем, смотрящие вниз великих, зримых планов

Блаженны навсегда в своих правах извечных.

Поглощены своею красотой и содержанием,

Своей бессмертной радостью они уверенно живут.

В себе замкнувшись, погрузившись в славу собственного «Я»,

Пылающие, они плыли в смутной, искристой дымке,

В вечном убежище светлой мечты,

Туманности великолепия богов,

Что размышлениями вечности сотворены.

Почти невероятны для веры человека,

Они с трудом казались содержанием существующих вещей.

Как сквозь магический, телевизионный глаз   

Очерчены для некоего внутреннего взора волшебного,

Они светили, словно образы, посланные с далекой сцены

Слишком высоки и счастливы, для созерцания смертных век.

Но близки, и реальны для стремления сердца

И для телесных страстных чувств и мыслей

Есть королевства скрытой, счастливой красоты.

В какой области закрытой и для нас недостижимой, но все же ощутимой.

Невосприимчивы к жестокой хватке Времени и Смерти,

Убегая от происков желания и печали,

В высоты безопасные, блестящего очарования

В блаженстве утонувшие навеки.

В мечтах и транса размышлениях, пред нашими глазами,

Пересекая поле тонкое внутреннего зрения,

Восторженный, широкий  пейзаж мелькнул,

Прошли фигуры королевства совершенного

И за собой оставили в памяти блестящий след.

Воображаемые сцены или великие и вечные миры,

Ловушка для мечты иль чувств, глубинами своими сердец наших касаясь;

Кажутся эфемерными, но все же более реальные, чем жизнь,

Счастливее чем счастье, правдивее, чем истинные вещи,

Если б эти мечты иль образы были бы достижимы

Истина грезы сделала б фальшивыми реальности земные. 

В стремительном, вечном моменте там замирала жизнь

Или всегда возвращалась на зов к тоскующим глазам

Спокойных небес нерушимого Света,

Освещавшего континенты фиолетового покоя,

Океаны и реки радости Бога

Беспечальные страны под солнцем пурпурным.

Однажды так звезда, сиявшая идеей отдаленной

Или воображения, кометный след мечты,

Приняло ныне закрытую форму реальности.

Пролив между мечтою – истиною и фактом – землею, был пересечен,

Чудо – Мир жизни грезою более не был;

Видение его, все собственностью сделало своей, все то, что ранее они раскрыли:

Их сцены, их события, встречали его глаза и сердце

И поражали их блаженством чистым, наполненным любовью.

Высокая, лишенная дыхания область к себе его взор притянула

Что высилась, в небе гранича с «Я»

И погрузилась к странному, основания эфирному.

Светящаяся квинтэссенция высшего восторга Жизни.

На духовной, мистичной вершине

Лишь чуда преображающая линия

Отделяла жизнь от Бесконечности лишенной формы

И Времени приют давала против Вечности.

Из той бесформенной субстанции, чеканит Время свои формы;

И Вечности покой хранит космическое действо:

Изменчивые образы Силы мировой

Ту силу быть, черпают, волю продлевают

Из океана подвижного покоя.

Духовную вершину обращая к жизни,

Она растрачивает Единого пластичные свободы

Чтобы в делах свои капризы, грезы воплотить,

Зов мудрости его – опора ее стоп беспечных,

Он подпирает ее танец жестким основанием,

Его безвременье все так же неизменно

Ее творение чудесное должно прийти к его стандарту.

Из пустоты невидящих энергий

Изобретая сцену конкретной вселенной,

В ритме своем, в своих слепых деяниях, она руководима мыслями его

Ее видение – проблеск его всезнающего Света.

Воля ее ведет непостижимое сверхумственное нисхождение

Руководящее усилием ее, что чувствует, но знать не может,

Своим дыханием мощным он контролирует ее беспокойный океан

И жизнь подчинена главенствующей Идее.

Волей ее ведомый, Имманентностью светящейся

Опасный, экспериментирующий Ум

Толкнул на путь, сквозь смутные возможности

Случайных образований незнающего мира.

Незнание человеческое, по направлению к истине идет

И все ведающим может стать,

Формы инстинктов, обратив к мыслям божественным,

Бессмертный взор – для мысли дом надежный

И подъем природы к божественному тождеству.

Хозяин всех миров, он добровольный раб ее

Ее фантазий исполнитель:

Она стала каналом для океана всемогущества;

И берега творит, своим законом Безграничности.

Бессмертный обязал себя, чтобы ее работу делать;

Он трудится в кругу ее Невежества забот,

Под плащом нашей тленности укрывшись.

Миры теряют свой исток в невидимых высотах

Творимые, ее фантазией божественной:

И даже отделенные, от своего источника вневременного,

Во тьме блуждающие, искажены, прокляты и падшие, -

Поскольку даже падение имеет свой извращенный вкус

Она не пропускает ничего, чтобы могло служить тому восторгу, -

Они ведь так же могут вершины возвратить иль здесь

Ограничить приговор падения духа,

Восстановить свою утраченную святость.

В размахе вечном, видением своим сразу поймал

Он ее гордость, зрел великолепие высокородного происхождения

И области ее скрывающиеся в глубинах нижних.

Вверху была монархия непоколебимой самости,

Внизу был мрачный транс пучины,

Напротив полюс или смутный антипод.

Просторы славные там были абсолютной жизни:

Смеялось все там, в безопасности не смертной

Вечном ребячестве души

Пред темнотой пришла и боль, и горе было рождено

Где все могло решиться быть одиноко и само,

В безгрешной невинности Мудрость играла,

Со Свободой обнаженной в счастливом солнце Истины.

Там были миры ее иронии ужасной, ее смеха,

Там были поля трудов ее вкуса, слез и борьбы;

И голова легла на грудь влюбленной Смерти,

Сон имитировала в умирании покоя.

Свет Бога отделила от темноты его

Чтоб испытать особый вкус чистой противоположности.

Здесь, в сердце человека, смешивая оттенки и цвета

В существовании его соткали изменчивый узор.

Его жизни, пульсирующей в потоке Времени,

Его природы постоянство, застывшей подвижности,

Его души движущийся кадр, изменчивого фильма.

Его индивидуальности космический хаос.

Великая, творящая, с ее таинственным касанием

Обернула к пафосу и силе сон самости существования,

И сделала страстной игрой мистерии бездонной.

Но были здесь миры на пол пути подняты к раю.

Уже вуаль была там, но не Темная стена;

В формах, уже не столь далеких от человеческого понимания

Некая страсть не тронутой чистоты

Пробивалась, луч изначального Блаженства.

И радости небесные могли б земными быть, если б земля была чиста.

Божественностью затронутые чувства и сердца наши могли достичь

Какой то запредельной яркой, радости,

Какой то вибрации Абсолютной Сверхприроды:

И все могущества могли смеяться и соревноваться на земных дорогах трудных

И никогда не чувствовать жестокой боли острие,

И вся любовь могла играть – в помине нет природного стыда.

Но при дворе Материи она расположила свои мечты

И все еще закрыты ее двери к возвышенным вещам.

Эти миры могли почувствовать дыхание Бога на своих вершинах;

Какое то мерцание одеяния Трансцендентного присутствовало там.

Пересекая тишину молочную, извечную

Бессмертные фигуры воплощенной радости

Смотрели на широкие пространства возле сна Вечности.

Мистичный чистый голос, в блаженной тишине

Взывал к Любви, сладостной и непорочной,

Чтобы своим прикосновением медовым, заставить мир затрепетать,

Блаженными объятиями схватить Природу,

И сладкой, нетерпимой, мощью единения

Взять все существование в свои спасительные руки,

Склоняя к жалости его мятеж и беспризорность

Навязывая счастье отвергнутое ими.

Пение свадебное невидимому Божеству,

Рапсодия пылающая, белого желания

Соблазняла бессмертную музыку в сердце

И пробуждала экстаза дремлющий слух.

И в доме этом чувства острее, чище были,

И неземные руки могли хранить огонь желания;

Кто-то привлек просторное, освобожденное дыхание

В ритме восторга сердце ускорило свои удары.

И голос Времени пел песню радости Бессмертия.

На крыльях экстаза мгновения прилетали

Лиричных слез и вдохновения,

Краса немыслимая шла небесно-обнаженная   

Освобожденная от ограничений в просторах грез;

Крик Чудо – Птицы воззвал из тех небес

К бессмертному народу – опоре Света.

Творение выпрыгнуло прямо из рук Бога

Восторг и чудо бродили в тех путях.

Существовать – уже было восторгом высшим,

Жизнь – души счастливым смехом

И Радость была королем, а Любовь – министром.

Сияние духа было там воплощено.

А Жизни оппоненты были любовными друзьями

И крайности ее – гармонии  острыми краями:

Прощение с предложением чистоты пришло

И на груди материнской баюкало Бога:

Там слабых не было, там фальшь не может жить;

Невежество было лишь тонкой пленкой, защищавшей свет,

Воображение – свободной волей Истины,

И удовольствие – кандидат для небесного огня;

Был интеллект поклонником Красы,

И Мощь была рабом спокойного, духовного закона,

Власть положила голову на грудь Блаженства.

Непостижимая вершина славы там

Автономией Мудрости была, себе законом неподвижным,

Ожидания высшие от ее девственного солнца,

Просвещенные теократии прозревшей души

Короновались силой Трансцендентального луча.

Великолепие видения, могущество мечты

В сиянии солнца, освещенных королевствах, двигались торжественной походкой;

Сенат богов, наполненный собрался,

И жизненные силы господствовали на местах воли мраморной,

Высокое господство, автократия

И лавры силы, могущество непререкаемое,

Объекты все там были величавы и прекрасны,

Все существа несли печать там силы королевской.

Там олигархии сидели природного Закона.

И гордые, буйные головы служили одним спокойным бровям монаршим:

Черты божественной осанки обрели все души.

В интимности горячей и взаимной,

Там радость повелителя встречалась с радостью слуги

Навязанной Любовью в сердце Любви что повинуется

Тело Любви  замерло в ярме восторга.

И было все игрой и встречей царственностей,

И для служения восстают склоненные могущества поклонников.

Вручая Богу гордости, блаженства, души восхищенные свои:

Правитель тот, один со всеми вместе правит;

Тому, кто служит с открытым и спокойным сердцем

Повиновение – княжеский урок Его,

Его благородная корона и привилегия,

Его вера – высокий диалект природный,

Его служение – духовный суверенитет.

Там были области, где Знание объединяется с творческою Мощью

В ее высоком доме и делает ее своей:

Великий Просветитель, конечности мерцающие, он осветил объятиями своими

Наполнил их лучами своей страсти,

Все ее тело было его прозрачным домом

И вся ее душа – аналогом его души.

Апофеозом преображения, мудрости прикосновением,

Сияющим жертвоприношением стали ее дни,

Бессмертный мотылек в радости и в бесконечном пламени,

Она горела в его сладостном, огне невыносимом.

С завоевателем обвенчанная, пленница Жизни.

В его широком небе, она заново отстраивала мир свой;

Она дала скорость машины спокойному ритму ума,

Чтоб мысль жила необходимостью видения души,

Существование побудить знать и видеть.

Его величие ее очаровало, ее могущества цеплялись за него;

Она короновала королевскую Идею, в пурпурных одеяниях,

Она взяла волшебный змеевидный жезл хваткою мысли,

И формы его внутреннего видения орнаментом ритмичным расписала

Ее дела – живое тело его воли.

Пылающий рев, создатель вспышки,

Его победный Свет скакал на ее Силе бессмертной;

Мощный галоп кентавра  Бога проносил.

Жизнь вместе с Разумом взошла на трон, двойным могуществом.

Миры там были счастья великого, были и мрачные миры

Дела окрашены мечтой, смех – мыслями,

И своего желания могла дождаться страсть

Пока не скажет слух о приближении Бога.

И были там миры радости и детского веселья;

Беспечной юности ума и сердца

В теле нашли небесный инструмент;

Свой разожгли золотистый ореол вокруг желания

В конечностях священное животное освободили

Для божественной игры Любви, Блаженства, Красоты. 

И на лучистой почве, что пристально глядел в небесную улыбку

Жизненный импульс быстрый не ограничивался, и не тормозил 

Не ведал он усталости, и были счастливы те слезы.

Работа там была игрой, игра – единственной работой.

Задания райские – игра божественных возможностей:

Извечно чистая, вакханалия небесная,

Неудержима слабостью, как в смертных рамках

Жизнь была настроением вечного восторга:

И старость никогда не приходила, заботы никогда лицо не омрачали.

Влияя на безопасность звезд,

Гонка и смех бессмертных сил,

Обнаженные Божественные дети, резвились на игровой площадке,

Поражая ветер, великолепием и скоростью;

Приятелями делая своими шторм и солнце,

Соревнуясь с белогривым, волнующимся океаном,

Дистанцию убивая, до смерти растоптав колесами своими

Боролись на арене своих сил.

Своим сиянием повелевая, наподобие солнц

Они разжигали небеса славой своих рук

Разбрасывая, как божественную щедрость миру.

Настойчиво объясняя сердцу, совершенство восторга,

Несли гордость и господство своего очарования

Как знамя жизни на дорогах Космоса.

Соратниками светоносными  души идеи были;

Речами ум играл, бросая мыслей стрелы,

И чтобы знать, нуждался он не в этом трудном инструменте;

Знание было времяпровождением Природы, словно отдых,

И свежим, сияющим сердечным лучом облеченное,

Раннего Бога – инстинкта, ребенок - наследник,

Арендует у Вечности Время

И все еще дрожа, первым, творческим блаженством,

Они существование впитывали в юности своей души.

Изысканная и неистовая тирания,

И принуждение воли к удовольствиям мощное

Льет, улыбаясь, счастье сквозь миры.

Дыхание там царит высокой неподвижности,

Удачливой походкой дни в спокойной атмосфере,

Наводнили Вселенную любовью, и покоем.

Суверенитет неутомимости сладостно жил

Как песня удовольствия на Времени губах.

Спонтанный порядок обширный волю освободил,

Как солнце искренний полет души к блаженству,

Величие и широта не скованного действия

Свобода золотая, быстрого сердечного огня.

Там не было фальши от отдаления души,

Не проходило искажения слов и мыслей

Чтобы  у творения истину исконную отнять;

Все было истинным и естественным усилием.

Свобода там была правилом единственным, законом высочайшим.

В счастливой серии восхождений иль погружений в тех мирах:

В края любопытства, красоты и удивления,

В великолепия поля и в титанические силы,

Играла жизнь непринужденно с желаниями огромными своими,

Без паузы, она могла Эдемов тысячи построить,

Не ограничен был величия и милостей набор

Ее небесных вариаций.

И пробужденная с плачем неисчислимых душ,

Возникших из груди глубокой бесконечности,

Улыбалась, как новорожденное дитя, в любви, надежде,

В ее природе Нетленного обитала сила,

В груди своей Волю вечную несла,

Она не нуждалась в руководстве, но в сердце лучезарном:

Падением Бог не обесценил ее стопы;

Ночь чуждая не наступила, чтоб ослепить ее глаза.

Там не была задействована арена принуждения или ограда;

И действие каждое было радостью и совершенством.

Безудержна в своей фантазии быстрых настроениях

И в многоцветном бунте своего ума,

Инициирована божественными и могучими мечтами,

Магический строитель неисчислимых форм

Исследовал особенности ритмов Бога,

Из волн которого, она соткала свой удивительный, волшебный танец,

Диониская богиня восторга,

Творческого экстаза вакханка.



Он видел этот мир блаженства, и зов почувствовал его,

Но он нашел не к удовольствиям вход;

Через сознания пролив, где не было моста.

Еще темнее воздух окружил душу его,

Связанный с образом неспокойной жизни.

Вопреки разума стремлению и ожиданию чувств,

Печальной мысли, что прежним, серым опытом научена,

И зрению, замутненному заботой, сожалениями и сном

Казалось все это всего лишь яркой, вожделенной грезой

Задуманной в стремлении отдаленном сердца   

Или кого-то, кто под тенью земной боли ходит.

Хотя однажды, он ощутил объятия Вечности,

Так близко к страдающим мирам своей живой природы,

И там, где он стоял, было явление Ночи.

Едва-едва, так стиснуто заботой мира,

Могла тяжелая, плотная форма, что сделана для нашего существования

Вернуться к радости беспримесной для радости, свету для чистого света.

И для своих мучений воли, чтобы жить и думать,

Сначала  к смешанной боли и удовольствию разбуженная 

И неподвижная, все еще хранит привычку своего рождения:

Зловещая двойственность – наш способ бытия.

В незрелых началах этого тленного мира

Жизнь была ни сердечным желанием, и не игрой ума.

Когда в бессознательном пространстве была земля сотворена

Ничто не было спасено кроме материальной сцены,

Отождествленным с морем, небом или камнем

Ее юные боги тосковали по парению душ

В предметах спящие, безжизненные, смутные.

В необитаемом великолепии, и в этой обнаженной красоте

В безмолвии полном, среди неслышных звуков,

Тяжелым был груз разобщенности

Бога в мире, что не имеет нужд;

И некому там было чувствовать, иль получать.

Сплошная масса, которая не выносила биение чувства

И не могла вместить, их творческий простор стремления;

Не погруженный боле, в гармонию Материи,

Дух потерял покой первоначальный.

В беззаботном трансе, нащупывал источник зрения,

Страстью пылал к перемещениям сознательного сердца,

И голодая по радости, любви, речам и мыслям,

В немом, бесчувственном колесе дней и ночей

Томился  по ударам тоски и сожаления ответам.

Уравновешенное несознание было потрясено прикосновением,

Интуитивной Тишины с вибрацией имени,

Они взывали к Жизни, и призывали вторгнуться в бесчувственную форму

В объектах этих грубых, божественность пробудить.

Был слышен голос в немом кружении Земли,

Ропот, стенания в беззвучной Пустоте.

И казалось, что дышало бытие, где прежде не бывал никто;

Что-то было заперто в мертвых, бесчувственных глубинах

Чему в сознательном существовании отказано, потеряно для радости,

Вернулся, как кто-то спящий с незапамятных времен.

Осознающий реальность погребения своего,

И вспоминающий забытого себя, свои права,

Он тосковал о том, чтоб знать, наслаждаться, жить, стремиться.

Жизнь зов услышала и свой исконный свет оставила.

Из своего великолепного, сияющего мира изливаясь

В жесткий клубок или раскинувшееся смертное Пространство,

Здесь тоже великокрылый, грациозный Ангел проливал

Ее великолепие, быстроту и ее блаженство,

Надеялся светлой радостью наполнить новый мир.

Как приходит богиня к смертного груди

И ощущает дни его объятьями своими,

Она склонилась, чтобы сотворить свой дом в сферах преходящих;

В чреве Материи она зажгла огонь Бессмертия,

В бесчувственных пустотах пробуждала мысли и надежду,

Ее очарованием и красотой были поражены и нерв и плоть

Усилился восторг в земных не чувствующих рамках.

Живое, одетое деревьями, травами, цветами

Коричневое, тело Земли улыбалось небесам.

Лазурь лазури отвечала в смехе океана;

Создания новые, чувствующие, заполнили незримые глубины,

И слава жизни, быстрота бежали в красоте  зверей,

Решился человек и думал и встречал душой своею мир.

Но прежде чем пойти своим путем, волшебное дыхание

Оставило свой дар, что мог достигнуть закованных сердец,

Темное, неясное Присутствие вопрошало все.

Та тайная воля, что непосредственно Ночь облачает

И предлагает духу испытание тяжкое плотью,

Навязывая мистическую маску смерти и боли.

И ныне сосланная, в долгого страдания годы

Чудесный, окрыленный путник

Счастливей состояние свое не может вспомнить боле,

Но должно подчиниться инертному закону Бессознания,

Бесчувственному основанию мира

В котором, ограничения слепые наложены на красоту

А радость и печаль, между собой борясь, живут  и дружат.

Ужасное, неясное безмолвие упало на нее;

И упразднило ее влияние тонкое, духовное,

Убило ее блага, и детское, божественное счастье,

И вся ее слава обернулась в ничто,

А вся ее сладость -  в увечное желание.

Здесь удел жизни  – смерть кормить своим трудом.

Так, завуалирована была ее нетленность, что она казалась

Сознанием, нанесенным на бессознательные вещи,

И в смерти вечной эпизод,

Миф бытия, что должен смолкнуть навсегда.

Такой была мистерия зла в этой перемене.



Конец третьей песни. Второй книги.

               



   Песнь четвертая. Королевства Малой жизни.



Дрожащий, трепетный и неуверенный мир

Рожденный из той печальной встречи и затмения

Явился в пустоте, где ее нога ступила.

Неясность быстрая, движение ищущее.

Там была скрученная в полу сознании сила

С трудом пробужденная от бессознания сна,

С Неведением связанная, инстинктами ведомая,

Чтоб отыскать себя, найти в вещах себе опору.

Наследница потерь и бедности,

Одолеваема воспоминаниями, что исчезают схваченные,

Навещаемая возвышающей, позабытой  надеждой,

В слепоте, так словно бы стараясь нащупать руками,

Насытить болящую и бедственную брешь

Между земным страданием и блаженством, из которого упала Жизнь.

Мир, что вечно ищет упущенное что-то,

Охотится за радостью, той, что земля не сохранила.

Так близко к нашим воротам, его неутолимо беспокойство

Чтобы в покое жить на неподвижной, твердой почве:

Свой голод к голоду земли добавил,

Это дало закон, порожденный жаждой наших жизней,

И сотворило пропасть непостижимую, нужд нашего духа.

Вошло Влияние в смертные дни и ночи,

Обволокла тень рожденную временем расу;

В потоке беспокойном, где прыжки слепого пульса-сердца

И нервный ритм, ощущавший пробуждение чувств

Деля Материи сон с сознанием Ума,

Там заблудился зов, не знавший, почему это пришло.

Мощь запредельная затронула планету;

Возможный отдых более не продолжался;

Бесформенные сожаления пылали в сердце человека,

Плачь есть в его крови, по вещам более счастливым.

Он мог еще бродить по освещенной солнцем почве

С детским, боли не помнящим умом зверей

Иль жить счастливо, неподвижно, как дерево или цветок.

Та Мощь, что снизосошла на землю  для благословения,

Осталась на земле, чтобы страдать и устремляться.

Тот смех младенческий, звеня, со временем утих:

Естественная, человеческая радость жизни затемнилась

Печаль – кормилица его судьбы.

Животная, бездумная радость осталась позади,

Его прогулку ежедневную наполнили заботы, размышления;

Ради величия восставал и недовольства,

Он для Невидимого пробудился.

Искатель ненасытный, он должен все узнать:

Уже он исчерпал, поверхностные акты жизни,

Ему для изучения осталась скрытая реальность своего существования.

Он духом стал, становится умом и сутью.

И в хрупком своем доме он взрастает, Господин Природы.

Материя в нем пробуждается из долгого, невежественного транса,

Земля почувствовала в нем Божественную личность возникшую рядом.

Безглазая Сила, что видит не дальше своей цели,

И беспокойный голод – энергия Воли,

Жизнь бросает свое семя в ленивую форму человека;

И пробуждение это, от счастливого оцепенения Силы

Заставило почувствовать, искать, переживать.

В труде огромном Пустоты

Волнуя грезами своими, пустую повседневность

И кружение мертвое дремлющей вселенной

Могучий заключенный, боролся за освобождение.

Ожили с ней клетки инертные, с сожалением пробуждаясь,

В сердце зажгла она огонь потребности и страсти,

Среди глубокого покоя вещей бездушных

Возник ее великий голос труда, молитвы и борьбы.

Сознание ищущее на ощупь в безголосом мире,

Беспринципное чувство дано ей как дорога;

Была мысль удержана, теперь она не знала ничего,

Но все незнаемое было с ней, чтобы прочувствовать, объять.

И подчиняясь побуждению еще не рожденных вещей, стремящихся к своему рождению,

Она печать бесчувствия сломала, своей жизни:

Внутри субстанции могущества души, молчаливой и бездумной

Что не могла произнести того, что прозревала в глубине

Пробудилась нужда слепая – знать.

Ограничений своих цепь, она  взяла как инструмент;

Ее инстинкт -  куколка Истины,

Усилие и рост, и устремление незнания.

На тело, налагая желание и надежду,

Она сознание бессознанию навязала,

И принесла в Материи тупое упорство

Свое мучительное требование суверенного, потерянного права,

Неутомимый поиск свой, тревожащее сердце,

И странствий неуверенных шаги, свой крик о перемене.

Поклонник радости, без имени,

В храме восторга затемненном

Смутным и мелочным богам, она проводит тайный ритуал.

Но это жертвоприношение вечное напрасно,

И жрец – всего лишь маг невежественный, что творит

Мутации бесполезные на плане алтаря

И бросает слепые надежды в бессильное пламя.

Бремя мимолетных достижений тянет вниз ее шаги

Едва-едва под грузом этим, она может продвигаться;

Но к ней часы взывают, и путешествует она:

Идя от мысли к мысли, от желания к желанию;

И ее величайший прогресс – углубление нужд.

Материя не удовлетворена, к Уму она вернулась;

Она завоевала землю, ее поля, затем требует небес.

Неощутимый, прерывающий работу, что делает она

Тут возраст подступает, запинаясь, и над ее трудом проходит

Но все еще великий, свет преобразующий, вниз не снизошел

И никакой восторг не проявился, к ее падению прикоснувшись.

Только мерцание иногда расколет небеса ума

Доказывая неоднозначность провидения

Что ночь делает дорогой, к незнаемой заре

Иль ключом неясным, к какому-то божественному состоянию.

В Незнании начались ее труды,

В Невежестве она преследует незавершенную работу,

Для ощущения знания, но встречая отнюдь не Мудрости лицо.

Шагами бессознательными, неторопливо восходя,

Богов подкидыш, она бродила здесь

Как дитя – душа, оставленная возле Адских врат

В поисках Рая, пробираясь на ощупь сквозь туман.

И в этом долгом восхождении, он должен следовать ее стопам

Даже в слабости и в смутном подсознательном начале:

И только так может к земле последнее спасение прийти.

И только для того, чтоб смог узнать он, ту малоизвестную причину

Всего того, что держит нас в плену, и заслоняет Бога

В тюремном шествии закованной души.

В падении стремительном, сквозь опасные врата,

Рискнул он в серой, неясной пелене

Кишащей  инстинктами, из безмысленных глубин

Что вынуждают принять нас форму и выиграть свое место,

Жизнь здесь была намеком Смерти, Ночи,

И ела пищу Смерти, чтобы продлить дыхание свое;

Она была их сокровенной, беспризорницей удочеренной.

И принимая сверхсознание, в господстве темном и немом

Временный житель, она не надеялась больше ни на что.

Там, далеко от Истины и светлой мысли

Он видел место изначальной, рождением отделенной

Трона лишенной, страдающей и искаженной Силы.

Лицо нерадостное фальши делало правдивым,

Противоречие нашего божественного появления.

И безразлично к красоте и к свету,

И выставляет напоказ она позор животный свой

Беспомощный без маскировки, грубый, обнаженный,

Подлинный образ был распознан и отмечен

Изгнавшей ее силы из небес и надежды,

Падшая, торжествуя в мерзости своего состояния,

Когда-то полубожественная, ползала та сила,

Бесстыдное убожество ее звериных желаний,

Ее невежества вид изумленный,

Обнаженное тело ее нищеты.

Впервые вылезла здесь из норы, из грязи

Где лежала в бессознании, косная, немая:

Но оставась, все еще в оцепенении и узости своей,

И темнота в нее вцепилась, чтобы лицо не озарилось Светом.

Туда не приближалось спасительное прикосновение свыше:

Движение вверх, было чуждо ее взгляду,

Забывшая бесстрашие, божественность своей походки;

Отрекшись от счастья и от славы,

В опасных приключениях на Времени полях

Застряв, едва способная, все это вынести и жить.

Туман, широкий, неспокойный Пространства ищущего,

Лучей лишенный регион, окутал полосой неясной,

Казался безымянным, бестелесным и бездомным,

Запеленал лишенный видения аморфный ум,

Просил у тела душу объяснить.

Отвергнул ту молитву, и поиск вел за мыслью.

Еще не в силах думать, едва способен жить,

Открылся в этом странном и пигмейском мире

Где магии той несчастливой был источник.

В пределах смутных, где Жизнь Материю встречает

Бродил он средь вещей, наполовину видимых, наполовину состоящих из догадок,

Преследуемый, начинаниями не схваченными, и окончаниями утерянными.

Там  жизнь рождалась, но умирала прежде, чем начинала жить.

Там не было твердой опоры, ни постоянного значения;

Лишь только пламя, безумной Воли имело власть.

Сама себе неясна, и полу-ощутима, и омрачена

Как если б с Пустотой боролась.

В странном пространстве, где все было живущим чувством,

Главенствующая мысль не была ни правилом и ни причиной,

И только сердце по-детски незрело, рыдало об игрушках блаженства,

И детским, беспорядочным мерцанием, светился ум,

И произвольно, энергии бесформенные направлялись к формам

И принимали каждый пучок огня,  за руководство солнца.

Эта слепая сила не думая ступала;

Моля о свете, она следовала указаниям тьмы.

И бессознательная сила, нащупала подход к сознанию,

Материя была поражена Материей, мерцавшей чувством,

Слепой контакт, реакцию замедлил ритма наших искр

Инстинктов из покрывала ложа подсознания,

Собрались ощущения, бессловесная замена мысли,

Природе восприятие ответило на пробуждающий толчок

Но все еще был механическим ответ,

Толчок, прыжок, старт в Природной дреме,

И дерзкие, спонтанные импульсы, толкающие бег,

Не принимая во внимание движение никакое, кроме своего,

И темные, столкнулись с природой более темной, чем своя собственная,

Свободные в мире установленной анархии.

Нужда в существовании, инстинкт выживания

Поглощены напряжением опасного момента волей

Невидящее вожделение ощущали по пище извне.

Порывы Природы законом единственным были,

Боролась  сила с силой, но без результата;

Были достигнуты лишь некоторое понимание и управление

Чувства и инстинкты, знавшие не свой источник, а

Легкодоступные, чувственные удовольствие и боль,

И также скоро преходящи,

В грубом движении бездумных жизней.

Этот обширный мир не был столь необходим.

Лишь к бедности приводит эта воля и печальным результатам

Страдания бессмысленные и серая неловкость.

Ничто не виделось стоящим труда.

Но так не считал его духа пробужденный взор.

Как звезда одинокая он сиял, свидетельствовал,

Стоя отдельно, Света одинокий часовой.

В дрейфе и изобилии бессмысленной Ночи,

Одинокий мыслитель в мире бесцельном

Ожидая каких-то великолепных рассветов от Бога,

Он видел свое предназначение в работе Времени.

И даже в той бессмысленной работе, что велась 

Многозначительной волшебной волей, и изменением божественным.

Сначала извивается, космической змеиной Силой

Восстала из мистических колец Материи транса;

И голову свою приподняла в нагретой атмосфере жизни.

Еще не в силах сбросить с себя оцепенение ночного сна

Иль пребывать в чудесных блестках, лентах Разума,

И возложить на свой драгоценный капюшон, венец души

Иль выпрямится в сиянии духа солнца.

Пока были видны только уловки и усилия

Поползновения тайного сознания к свету

Сквозь вожделения слизь обильную и сражение чувств,

Под телесной коркой, тем временем сгущалась суть

Рабочий медленный и пылкий, в темноте,

В закваске мутной, страстной, изменчивой Природы

Фермент души творит из грязи.

Процесс небесный проходил под этой серой маскировкой,

Невежество падшее, в своем ночном покрове,

Трудилось, для достижения своей немой и недостойной цели,

Укрытия нужд Бессознания,

Чтоб выпустить Господню славу из грязи Природы.

И взгляд его, духовный, в воплощенной сфере,

Проникнуть мог сквозь серую, светящуюся дымку

Обследовать секреты, изменчивых потоков

Что клетки эти твердые и бессловесные могут оживить

Ведут и мысль, ведут стремление плоти

Страсть острую и голод этой воли.

Все это проследил он вдоль скрытого потока

Отметил эти действия почерком чудесным.

Присутствие мистичное изучено быть не могло и правилам не подчинялось,

Игры этой создатель луч и тень

В этой одновременно сладкой и горькой, парадоксальной жизни,

У тела просили интимности души

И быстрой вибрацией нерва,

Связующий пульс механичный со светом и любовью,

Взывает о спящей памяти духа

Из глубин сверхсознания под пеной Времени.

Понятия не имея о пламени своем и истине счастливой,

С тяжелыми глазами прибывая, едва способными видеть,

Они пришли замаскированные как чувства и желания,

И плавали как мусор на поверхности

И плавали, тонули в сомнамбулистических приливах и отливах.

Нечистые, деградировавшие мысли – есть ее движения,

Погружены всегда в размышления о небесной истине в глубинах жизни;

В ее глубочайших членах, этот огонь пылал.

Божественный восторг, в прикосновении творческого акта,

Потерянная память радости

Таится все еще в немых корнях смерти и рождения,

И красота бессмысленного мира отражает Божественный восторг.

Улыбка этого восторга – всепроникающая тайна;

Она цветет и в дуновении вздоха, в соке деревьев,

Ее оттенки великолепием расцветают в растениях и цветах.

Растения в полудреме пребывают, и когда жизнь разрушена

Они страдают, чувствуют, но двинуться не силах иль кричать,

И в звере, и в крылатой птице и в думающем человеке

В сердечном ритме эта музыка звучит;

И принуждает бессознательную ткань, чтоб пробудиться

Просить о счастье и заработать боль,

Дрожать от удовольствия и смеха краткого восторга,

И с болью трепетать и жаждать экстаза.

И непреклонный, безголосый с пониманием больным,

Так далеко от света, так спрятан в сердцевине бытия,

Рожденный удивительно во Времени от вечного Блаженства,

Он изнутри давил на сердце и нервы оживлял;

Тот напряженный поиск самого себя в нашем сознании слезами отдается;

То жало является причиной наших удовольствия и боли;

Инстинктом обладающие, но слепые к истине радости своей,

Желания души кидаются на встречу вещам преходящим.

И все стремление Природы править, не в состоянии противостоять,

Пришло, вздымающееся через кровь, ускоренное чувство;

Бесконечности экстаз его причина.

И это преобразовалось в нас, в конечную любовь и страсть,

В волю завоевывать и владеть, сражаться и хранить,

Чтобы расширить пространство жизни и простор, и наслаждений ряд,

Чтобы бороться, преодолевать, кого-то своей собственностью сделать,

И та надежда, чтобы свою радость, смешать с радостью других,

Тоскуя, чтобы обладать и обладаемыми быть,

Чтоб наслаждать и наслаждаться, чтоб чувствовать и жить.

Здесь была  ранняя и краткая попытка быть,

И скорый конец мимолетного восторга

Чей неудачный штамп преследует всю жизнь невежества.

На элементы все, свои привычки нанося,

Начало зла, темный фантом,

Подобно призраку преследует все то, о чем мечтаем мы и творим.

Хотя на земле есть основание надежное для жизни,

Процесс привычный или закон чувств,

Устойчивое повторение в потоке,

Все еще есть эти корни, одной той самой воли;

Те страсти - вещество того, что мы творим.

То первый крик был пробудившегося мира.

И это все еще цепляется за нас и закрывает Бога.

И даже, когда рождается причина, и форму души принимают,

В рептилии и в звере, в думающем человеке

Все это продолжается и отпечатывается на всей их жизни.

Была нужда и в этом, чтобы дыхание и жизненная сила проявилась.

Дух, в ограниченном и невежественном мире,

Это сознание заключенное так должен спасти,

Из маленьких потоков выдавив, на точках вибрирующих,

Из Бессознания, запечатанного Бесконечностью.

Затем долго эта масса собиралась, глядя на Свет.

Это Природа жизни связывала со своим истоком,

Захват внизу принудил к неподвижности ее;

Из бессознания глубин ее инстинкты пробудились;

Приблизив жизнь ее к мимолетному Нулю.

Под этим законом невежественного мира была сотворена.

В загадке темной Пустоты,

В страсти и само – потере Бесконечности,

Когда все было погружено в отрицающую Пустоту,

Небытия ночь не могла никогда спасения достичь

Если бы Бытие не погрузилось в темноту

Несущая с собой тройной, мистичный крест.

В пространстве – времени взывая к истине безвременной,

Блаженство превратилось в сожаление, а знание – в невежество,

Божественная сила обернулась в детскую беспомощность

Что может вниз спустить небесное свое священнодействие.

Противоречия найдены в основании жизни:

Вечность, божественная Реальность

Лицом к лицу столкнулась с противоположностью своей;

Существование стало Пустотой и Сознанием – Силой

Незнанием и прогулкой Энергии слепой

Экстаз принял фигуры боли мировой.

В непостижимом осуществлении закона,

Что Мудрость приготовила в своих отдаленных концах,

Спланировала так, что бы начать игру, что длится вечность.

Поиск слепой, борьба, и упускающая хватка,

В полу-видении Природы и скрытой Души,

В сумеречных комнатах, играя в прятки,

Игра любви и ненависти, страха и надежды,

Все продолжается в младенчестве ума,

Тяжелая и трудная возня саморожденных близнецов.

И наконец, в борьбе Энергия может возникнуть

И встретить безголосое существование в полях широких;

Тогда могли они увидеть и сказать, и грудь к груди

Войти в большее сознание и более чистый свет,

Объятия Двоих стремились к познанию друг друга,

Рассматривая теперь вблизи приятеля лицо.

И даже в этих бесформенных витках, он мог почувствовать

Материи ответ, на детское движение души.

В Природе, видел он могущественный, заключенный Дух,

И наблюдал рождение слабое огромной Силы,

Преследуя загадку эксперимента Бога,

Он слышал легкий ритм великой, нерожденной Музы.

Затем пришло горячее дыхание пробужденной Жизни,

И там возникли в смутной бездне вещей

Создания странные думающих чувств,

Существования полу-реальности и полусна.

Была здесь жизнь, что выжить не надеялась:

Существа были рождены, чтобы погибнуть без следа,

События, что были руками аморфной драмы

И действием, управляемым слепой творящей волей.

Ищущая Сила, в своей дороге к форме выход нашла,

Были построены образцы любви, удовольствия и боли

Фигуры символические для настроений Жизни.

И насекомых гедонизм дрожал и ползал

И нежился в солнечном свете в трепете поверхностном Природы,

И восторг дракона, агония питона

Ползли в болото, грязь, лизали Солнце.

Огромные, в доспехах силы потрясли почву ненадежную,

Великие, могучие создания с карликовым мозгом,

Племя пигмеев навязало свой мелкий образ жизни.

В модели карликовой человечества,

И спущена теперь Природа в экстремальный опыт,

И указание главное замысла капризного,

И яркий результат ее полусознательного возвышения,

От двойственных ступеней подсознания и абсурда

К массиву бесконечно малых форм,

К балансу тонкому души и тела,

Чтоб малость разума к порядку привести.

Вокруг него в биении секунд

Царство возникло животного эго,

Где действие есть все, а ум еще не полностью родился

И сердце контролирует безмолвная и невидимая сила.

Усилие трудится под светом Невежества,

Ее эксперимент животный начался,

Заполнена сознанием творящим ее мировая схема;

Но только внешне они были живы,

Всего лишь отвечали на прикосновение и поверхность

И нужды укол, их управляли жизнью.

А тело что не знало своей души внутри,

Там жило и томилось, имело возмущение и радости, и горе;

И был там ум, что встретил объективный мир

Как чужака или врага в своей двери:

И мысли эти были смешаны с потрясением чувств;

Он захватил не дух, который в форме содержался;

Вошел не в видящее сердце,

И наблюдал он не для силы, действующей позади вещей,

И изучал он не их скрытые мотивы

И даже не пытался найти значение этого всего.

И были существа там, которые носили человеческую форму;

Что жили, поглощая чувства сцены,

Но знать не знали кто они, и почему живут:

Имела содержание Жизнь, что бы дышать, переживать, действовать и ощущать,

Но цели никакой не ставила, что бы спасти радость Природы

И стимул, и восторг внешних вещей;

Отождествляясь с наружной оболочкой духа,

Они трудились для желаний тела, и больше не хотели ничего.

Вуалью скрытый зритель наблюдал из глубины

И взором внутренним своим не фиксировал себя

Не оборачивался, чтобы найти автора этого проекта,

Он видел только драму и сцену.

Там был не размышляющий стресс чувств более глубоких,

Рефлексов бремя еще не рождено:

И на Природу ум глядел недоуменным взором,

Он восхищался благами ее и опасался чудовищных ударов,

И думал не о магических ее законах,

И жаждал не Истины секретных благ,

Но делал записи он воплощенных фактов

И ощущения нанизывал на живую нить:

Бежал он и охотился, и нюхал ветер,

Или ленясь, инертный, на солнышке лежал, ласкаемый ветром:

Искал он увлекательных контактов мира,

Но лишь затем, чтобы кормить поверхностные чувства с помощью блаженства.

Они испытали трепет жизни, поверхностное прикосновение,

И позади, могли не ощущать прикосновение души.

Чтоб оградить собственную форму от вреда Природы,

Забота  их была такая, чтоб наслаждаться, выживать.

Заполнился узкий горизонт их дней

Вещами и созданиями, которые могли помочь и навредить:

И мировые ценности над самостью их малой нависали,

Отделены и стеснены в пространстве неизвестном,

Чтобы спасти свои мелкие жизни от окружающей Смерти

Они собрали малый круг обороны

Против осады огромной Вселенной;

Они охотились на мир, и сами были этой жертвой,

Но даже не мечтали никогда завоевать себе свободу,

Склоняя голову перед намеком Силы мировой и твердым, многочисленным табу

Скудную часть они собрали из ее богатых запасов;

Там был не код сознания, не жизни план:

Там  были образцы мышления малой группы

Застывший традиционный поведения закон.

Невежество души хранилось как призрак внутренний,

Привязанный к механизму неизменных жизней,

И чтобы обычные тусклые чувства и восприимчивый ритм,

Оказались в колее животного желания.

За каменными стенами, внутри они работали и воевали,

И действовали ограниченные эго малым благом

Или творили ужасные ошибки, боль жестокую

В  чувствующей жизни, не ведая, что творят болезнь.

И возбужденные от грабежа домов, счастливых, мирных

Пресытились убийством, грабежом, насилием и огнем,

Они сделали человеческую самость своей беспомощной добычей,

И пленников толпу  вели к пожизненному горю,

Или пытке, что становилось зрелищем иль праздником,

Смеясь и трепеща, терзая свои жертвы;

Собою восхищались, как будто бы богами и титанами

И воспевали гордо свои высокие и славные дела,

Своей великолепной силой и победами хвалились.

Животное под управлением инстинктов

Толкаемое жизненными импульсами, и принужденное простыми нуждами,

Сквозь очки своего эго, каждый видел свое:

Все цели служили и действиям группы.

Такими же, как сам, родичам, по крови или обычаям,

Что были его жизни частями, его дополнительными «Я»,

И его личная, туманная, путеводная звезда,

Побочный спутник его Солнца – Я,

Хозяин его жизненных условий,

И вождь стесненных масс людских

Пастырь их безопасности на земле жестокой,

Вокруг себя он собирал их, как незначительные Силы

Чтоб общим фронтом против мира встать,

Иль одинокий и слабый на равнодушной земле,

Как крепость для его беззащитного сердца,

Или еще, чтоб излечить свое одиночество телесное.

В отличных от себя, он чувствовал врага,

И чужака, что силой выделялся, он избегал, боялся,

А посторонний и соперник – чтоб ненавидеть и убить.

Иль жил он, как живет зверь одиночный;

И на войне со всеми, он шел своим путем.

В делах текущих растворился, мимо летящих днях,

Не думая чтоб заглянуть за проходящие часы,

Или мечтал, чтобы эту землю сделать лучшим миром,

Иль чувствовал какие-то прикосновения, божественного удивления в сердце своем.

То удовольствие, что дал момент текущий,

Желание схваченное, блаженство, переживание победы,

Движения и скорость, и сила, были радостью достаточной

Телесные стремления разделили и ссору и игру,

И смех и слезы, и нужду, называемой любовью.

В войне, в объятиях своих, эти желания жизни объединялись в Жизнь Всеобщую,

Борясь за разделенное единство

Взаимно радости и горе принося

В незнании Себя, он навсегда один.

Среди всего творения, с восторгом и надеждой

Незнание полу-пробужденное боролось там

Чтобы узнать от взгляда и прикосновения предел вещей.

Инстинкт был сформирован; и в памяти заполнил сон

И прошлое жило как будто бы в бездонном океане:

И обращала в полу – мысль, торопящееся чувство

Вокруг себя, нащупывая истину руками,

Схватила малость, которую могла достичь и обладать

И спрятала в своей пещере подсознания.

Там существо неясное должно взрасти в усилии и в свете

И вознестись к высоким достижениям наконец,

Взглянуть на Бога, на Вселенную вокруг,

Изведать поражения и прогрессировать в падении,

Бороться со средой и роком,

Страданиями познать всю глубину души

И от владения взрасти в своих собственных просторах.

Путь компромисса ею был оставлен, а другой еще не найден.

И не достигнуто еще ничто, чтобы начать,

И все еще казался завершенным ее круг силы.

Только она стучала, из неведения высекая искры

И только жизнь в состоянии думать, но не ум,

И только чувства ощущать могли, но не душа.

И только этот свет пылавшей Жизни хоть как-то согревал,

Немного удовольствия быть, какие то прыжки восторженного чувства.

Все было побуждением полусознательной Силы,

Дух распростершись, тонул в глубокой, плотной пене жизни,

Расплывчатое «Я» улавливаемое в формах вещей.

А позади всех ищущих движений, чтобы найти сосуд

Чтоб сохранить нектар винограда Бога,

На земной грязи разлито высшее Блаженство,

Опьяняющее изумленную душу и ум

Вино хмельное, первозданного восторга темноты ,

Неуловимое, бесформенное, пока еще в духовной форме,

И затемненное обитателями мира слепой сердцевины,

Божественная, нерожденная Воля, желание немое.

Творение третье проявило сейчас свое лицо.

Шаблон телесный, ранний ум был сотворен.

Проблеск света зажегся в темном Мире Силы;

Наследовал он мир, управляемый видящей Идеей

И динамическими указаниями мыслей к делам вооруженный:

Маленькое, думающее существо следило за работой Времени.

Из низов эволюция трудная   

Взывала к замаскированному вмешательству сверху;

Иначе бы эта великая, слепая и бессознательная Вселенная

Никогда бы не открыла свой скрытый ум,

Что в даже мигая работал в звере, в человеке

Тот Разум, что разработал космическую схему.

Сначала видел он лишь затемненную, неясную умственную силу

Движущуюся, скрытую Материей и бессловесной жизнью.

Тонким ручьем она струилась в жизненном просторе

Журча и перекатываясь под плывущим небом

Среди приливов и мерцания дрожащий след,

Проявилась всплеском чувств и в волнах ощущений.

И в самой глубине, среди бесчувственного мира

Эти волны теснились и пеной сознания сбегались

Сжатые в водоворот, сквозь узкий пролив,

Несущие переживания в этом наполненном ритме.

Этот поток, всплывая в высший свет,

Из омута глубокого рождения подсознательного,

Чтобы достичь высокого существования, что все еще не познано.

Там не было заботы о себе, и там отсутствовала цель:

Все было в беспорядке напряжения и поиском неясным.

И только к нестабильной поверхности взрастали

Ощущений, уколы и лезвия желаний

И прыжки страстей, эмоций краткий крик,

Случайная беседа плоти с плотью,

И ропот сердца бессловесный в стремлении к другому сердцу,

Мерцание знания, что не содержит формы мысли

Потоки воли подсознания иль голода веревки.

Все было тусклой искрой на пенном гребне:

Кружилось все и плавало в тенистом «Я»

В бессознательном наводнении Силы во Времени.

Затем пришло давление видящей Власти

Что все тащило в танцующей, мутной массе

Кружа вокруг единственной светящейся точки,

Центра, указующего в сознательное поле,

Фигура единого Света внутри.

Этот импульс освещенный, полу – чувствующего потока,

Даже иллюзии давал стабильность

Как если б океан служить мог твердой почвой.

Власть наблюдающая, странная, навязала этот взгляд.

В потоке этом создавала ограничения и форму,

Струе давала основание и берег.

Границы рисовала, чтоб уловить духовности бесформенность.

И мастерила жизни ум у птицы и у зверя,

Ответ рептилии и рыбы,

Кирпичик примитивный мыслей человека.

Конечное движение Бесконечности

Сквозь Времени просторы на крыльях принеслось;

Марш знания двигался в незнании

И в этой форме хранил душу отделенную.

Чтобы зарезервировать право быть бессмертным,

Но стену строил против осады смерти

И рычаг забросил, чтоб Вечность ухватить.

В Пространстве появилось мыслящее существо.

И в поле зрения разрушилась картина упорядоченного мира

Где существо имело камеру тюремную для видения и дел,

Прогулочный этаж, хотя и чист, но скуден,

Родилась личность – инструмент,

И разум в ограничения зажала

И согласилась в ограничениях узких жить его ища;

Свою связала мысль и видимые вещи,

Невидимого приключение запрещая,

Поход души сквозь неизведанную бесконечность.

И разума рефлекс, привычные очки Природы

Жизнь освещали, чтобы знать, фиксировать свои поля,

Принимая опасную краткость невежества

И недостаточную цель своей прогулки

И временную пользу рискованного случая

На выделенной территории своей судьбы.

Маленькая радость и знание удовлетворенное

То маленькое существо связало в узел

Висело на выпуклости своего существования,

На маленьком изгибе, высеченном в безмерном Пространстве,

Небольшой спирали  жизни, в просторах Времени.

И там была планирующая мысль, и воля, что стремилась,

Но в узких рамках и для мелких целей,

На вещи преходящие расточая неизмеримый труд.

Себя же сознавало творением из грязи;

И не просила большего закона, и не высокой цели,

И взглядом внутренним не обладало,  и не высоким взором.

Как школьник, отстающий на шаткой логики скамье

Которому, ошибающееся чувство проповедует,

И принимает внешность за лик Божественный,

Случайный свет – за марширующие солнца,

За небеса – полоску звездную сомнительной голубизны;

Существования аспекты притворялись полным целым

Там голос был, занятый обменом,

Рынок тривиальных дел и мыслей:

Растрачиваемая скоро жизнь и ум – раб тела

Здесь выглядели бриллиантовой короной труда Природы,

И крошечные эго принимали мир, как предназначенный

Насытить ненадолго желания краткие и карликовое вожделение,

В закрываемом смертью проходе, видели начало жизни и конец

Как если бы тупиковая аллея была творения знаком,

Как если б ради этого душа жаждала рождение принять

В стране чудесной само – творения  мира

В возможностях космических Пространства.

Это создание, стремящееся только чтобы выжить,

Прикованное, к хилым, однотипным мыслям

К нуждам телесным, к радости и боли,

Это пламя, взрастающее от смерти своих дров,

Оно разрасталось оттого, что схватывало и делало все своим:

Все собиралось и росло, и не давалось никому.

Лишь в логове своем и верило в величие

И удовольствие, и победу в малых полях силы,

Завоевание пространства жизненного, для себя и близких,

Животное, ограниченное своей экологическою нишею.

И знало оно в доме своем не Бессмертие;

И не имело более глубокой и великой причины, чтобы жить.

Оно было могущественным лишь в ограничениях;

И прозревало истину лишь для того, чтобы использовать ее вовне,

То знание было телесным инструментом;

Растворенное в мелких трудах в своем доме – тюрьме,

Оно вращалось вокруг тех же самых, неизменных точек

В том же самом кругу страстей и интересов,

Но мыслило себя хозяином тюрьмы своей.

Хотя для действий, не для мудрости сотворено,

И мысль была его вершиной – иль ободом для колеи:

Оно зрело образ внешнего мира

И видело свою поверхность, но более не знало ничего.

Из погруженности в долгие и путанные само исследования

Ум рос к высеченной ясности и точности,

Проблеску, скрытому в невежестве камня.

Во флагманстве узком, мышления ограниченного,

Привязанная к почве, и вдохновленная обычными вещами,

Привлечена к привычному и ограниченному миру,

Среди ее бесчисленных сюжетных мотиваций,

Миллионы ее масок и меняющиеся актеры,

Одной и той же самой пьесой монотонной являлась жизнь.

Там не было просторной перспективы духа,

Ни быстрого вторжения незнакомого восторга,

Ни далей золотых широкого освобождения.

То состояние мелкое походило на наши человеческие дни

Но в вечности застывшее, неизменного типа,

Движение мгновенное, обреченное длиться во Времени.

Существование, наподобие моста соединило бессознательные бездны,

Строение полуосвещенное в тумане,

Которое из формы Пустоты вздымалось к зрению

И выступало далее в пустоту Души.

Свет малый в великой темноте родился,

И жизнь не знала где она прошла и откуда появилась.

Вокруг все еще плавало в тумане неведения.



Конец песни четвертой.



               
               

  Песнь пятая. Божества малой жизни.



Застывшая и узкая сила с формами жесткими,

Он видел империю маленькой жизни,

В вечности угол несчастный.

Жила она на окраине Идеи

Как в раковине, защищенная Неведением.

Узнать надеясь тайну мира, затем

Он вглядывался пристально через конечность скудную взора своего,

Чтоб отделить от своей чистой поверхности, неясную

Ту Силу, что двигает, и Идею, что это сотворила,

На Бесконечности – внушительная мелочь,

Тот правящий дух этой малости,

Божественный закон, что этому дал право быть,

Тем требованиям к Природе и этим нуждам во Времени.

Он бросил взгляд свой пристальный в осаждающий туман,

В себе хранящий недугом освещенный, бедствующий континент

Невежества морями, небесами окруженный

Хранящий эту безопасность от Истины, Себя и Света.

Так как прожектор ударяет Ночи слепую грудь

Обители, деревья и людей фигуры проявляются

Как если бы явились глазу из Небытия,

Со всех таившихся вещей были сорваны вуали

И запечатлелись в его взгляде солнечно – белой вспышкой.

Плебс неотесанный, беспокойно суетясь

Кишел здесь своими сумеречными, незамеченными тысячами.

В тумане тайны, скрывающей мировую сцену

Те маленькие божества Времени подземных действий

Которые работали, отдаленные от глаз контролирующих Небес, 

Замышляли, неведомые создателям, которыми они двигали,

Те маленькие заговоры этих мелких регионов

Развлекались мелкими затеями, надеждой краткой

Нетерпеливыми и мелкими шагами, и малыми путями

И рептилии, погрузнувшие в темноте и в пыли,

То пресмыкание и позор ползучей жизни.

Множество пестрое, дрожащее,

Неразбериха странная магических умельцев,

Формующих пластичную глину жизни,  была видна,

Племя эльфийское, род элементалов.

Пораженные непривычным блеском,

Как если б имманентное в той тени поднялось

Бесы  с конечностями искривленными и вырезанными обличиями звериными,

Суфлеры – эльфы, сморщенные гоблины иль малая феерия,

И гении значительнее, но нищи и бездушны

Существа падшие, что утратили свою небесную часть,

И божества заблудшие, попавшиеся в прах Времени.

Воли невежественные и опасные, но силой оснащенные,

Полу – животное, полу – божественно настроение их, их форма.

Из этой серости, среды неясной

Их шепот проникает, давление невнятное,

И просыпается в уме, как эхо мыслей или слов,

К своему жалу импульса, санкцию сердца привлекают,

В Природе этой малой, творят свою работу

И наполняют эти силы и творения тревогой.

Ее семя радости они клянут плодом горя,

Извлекают с дыханием ошибки, свой, едва тлеющий свет

Ее поверхностные истины обращают к концам фальшивым,

Мелких эмоций шпоры, или водительство страстей

К бездне, или сквозь болото и трясину:

Или подстрекают с вожделением, иссушающим уколом,

Когда подталкивают на извилистый путь, ведущий в никуда

Повозку Жизни, ищущую выход из невежества.

Соревнование меж добром и злом – вот их закон;

Заманивая к неудаче, бессмысленным успехом соблазняя,

Они искажают все модели, и жульничают со всеми мерами вещей,

Делают знание ядом, достоинство – тупым шаблоном

И ведут бесконечные циклы желания

Сквозь видимость печального или счастливого случая

К неизбежной фатальности.



Там все было разыграно под их влиянием.

Но их императив и роль не одиноки там:

Везде где есть беспринципные жизни и бездушные умы

В малой, телесной самости есть эти все значения,

И где бы ни отсутствовали любовь, свет и величие,

Лукавые эти портные брались за свою задачу.

Свое влияние простирают ко всем полусознательным мирам.

Здесь также эти божества руководят сердцами человеческими,

Природы нашей сумеречный свет – есть их обитель потаенная:

Невежественное сердце примитивное, здесь тоже подчиняется

Внушениям завуалированным скрытого Ума

Что преследует знание наше с заблуждения светом

И становится между нами и  спасительной Истиной.

И разговаривает с нами голосами Ночи:

Наши темные жизни к большей тьме продвигаются;

Исследования наши прислушиваются к бедственным надеждам.

Возведена структура невидящей мысли

И здравый смысл использовался неразумной Силой.

Эта земля учитель наш и нянька не единственная;

Могущества миров всех здесь доступны.

И в своих собственных полях, следуют колесу закона

Лелеют безопасность избранного типа;

На земле, извлеченные из своих неизменных орбит

Их закон сохраняется, теряя застывшую форму вещей.

Они брошены в творческий хаос

Где все просит о порядке, но Случай правит всем;

В земной природе чужаки, они должны учиться земным дорогам,

Они должны объединиться, инородные или противостоящие:

Они работают, сражаются и с болью соглашаются;

Одни объединяются, другие разделяются, все расчленяется и заново сливается,

Но никогда мы знать не можем и жить воистину

Пока все не найдет свою гармонию божественную.

Нашей жизни неуверенный путь будет виться кругами,

Ума беспокойные поиски, всегда будут света просить,

Пока не узнают секрет свой, в источнике своем,

В свете  Безвременного и этого вне пространственного дома,

В радости Вечного, одного и единственного.

Но сейчас Свет всевышний далек:

Наша сознательная жизнь следует законам Несознания;

К невежественным целям и слепым желаниям

Наши сердца движимы неясной силой;

Даже завоевания нашего ума несут побитую корону.

Порядок, медленно меняющийся, парализует нашу волю.

Такой уж наш удел, до тех пор, пока наши души не станут свободны.

Затем могучая рука свернет Ума небесный свод,

И бесконечность примет конечности дела

Природа вступит в вечный Свет.

Только тогда закончится эта греза низшей жизни.



В исходной точке этого загадочного мира

Который выглядит одновременно машиной грубой и огромной

И медленным само открытием духа в вещах,

В этой вращающейся камере без стен

В которой везде Бог бесстрастный восседает

Словно не знающий себя, и нами невидимый

В чудесной тайне несознания,

Но все же здесь – все его дела и его воля.

В кружении этом, разрастании сквозь бесконечные возможности

Дух стал Материей и в вихре этом возлежит,

Спящее тело без чувства иль души.

Проявленная масса видимой формы

Поддержанная покоем Пустоты

Проявилось в Сознании вечном

Казалось внешним и лишенным чувства миром.

Там некому было смотреть и некому почувствовать;

Лишь Несознание чудесное,

Тонкое искусство волшебства, его задачей было. 

Для магического эффекта, изобретая пути,

Управляя чудесным устройством творения,

Бессловесной мудрости указания, отмечая механически,

Идею непреклонную используя без мысли,

Это было трудами Божественного разума.

Или осуществлением воли, какого-то всевышнего Непознанного.

Сознание все же, оставалось скрытым, в чреве Природы,

Неощутимым было то Блаженство, чей восторг пригрезил миры.

Существование было субстанцией инертной, Силой ведомой.

Сначала было лишь эфирное Пространство:

Его огромные вибрации кружились круг за кругом

Вселяя некую, невыразимую инициативу:

Поддержаны всевышним Дыханием изначальным

Экспансии и концентрации мистичный акт

Касание и движение создало в пустоте,

В абстракцию пустую внесли столкновение и сжатие:

Родитель расширения вселенной

В матрице распадающейся силы,

Растрачивая это, сохранял он бесконечность суммы.

В сердце Пространства он зажег невидимый Огонь

Тот, что словно сеятель могучий, разбрасывал миры, подобно семенам,

Кружащиеся в светоносном вихре звезд.

Океан электрической Энергии

Бесформенно формировал свои странные волны – частицы

Создавая их танцем эту цельную схему,

Свое могущество он в атоме закрыл покоиться;

Были созданы или подделаны массы и видимые формы;

Искры фотонов быстрых проявились потоком Света

И показал в мгновенной своей вспышке

Образной, этот космос очевидных вещей.

Так сотворен был этот мир реальный, невозможный,

Неоспоримое чудо и убедительное шоу.

Или так это кажется человеку с дерзким умом 

Который воспринимает свои мысли как арбитра Истины,

Свое личное видение – как имперсональный факт,

Свидетельствующее объективный мир,

Свои ошибающиеся чувства и своих инструментов искусность.

Так должен он трудиться, чтоб жизни ощутимую загадку извлечь

В сомнительном свете, из ошибки схватывать Истину

И медленно отделять образ от вуали.

Или еще, покинутое верой, в чувствах и уме,

Его знание, яркое тело невежества,

Он наблюдает во всех вещах, здесь странным образом оформленных

Непрошенную шутку обманывающей Силы,

Могущество Майи и притчу.

Это обширное и вечное движение уловлено и хранится

В мистичной и неизменной перемене

В движении непреходящем, что мы Временем зовем

И вечно возобновляет, свой повторяющийся ритм,

Эти подвижные круги, стереотип потока,

Объекты неподвижные в танце космическом

Это Энергии самоповторения кольца

Продленные духом размышляющей Пустоты,

Ожидали жизни и чувства и просыпающегося Ума.

Мечтатель немного изменил ту позу камня.

Когда Несознания скрупулезная работа была завершена,

И Случай принужден застыть законом неизменным,

Сцена была поставлена для сознательной игры Природы.

Затем был потревожен Духа неподвижный, бессловесный сон;

То Сила, оковы, тупо сокрушая, неторопливо выходила.

В  сердце Материи греза жизни пробудилась,

И воля жить двигала пыль Несознания,

Жизни каприз повел незаполненное Время,

Эфемерный, в вечности пустой,

И бесконечно малый в мертвой Бесконечности.

Дыхание более тонкое ускорило мертвой Материи формы;

Ритм мира изменился к сознательному крику;

Сила Змеиная слилась с неощутимой Силой.

Космос безжизненный усеяли жизни острова

И эмбрионы жизни сформировались в воздухе бесформенном.

Родилась жизнь, что следует Материи закону,

Своих шагов, не ведая мотивов;

Всегда изменчивая, но вечно та же,

Свой повторяла парадокс, что ей рождение дало:

Свои беспокойные и неустойчивые стабильности

В потоке Времени повторялись непрерывно

Движения целенаправленные в не думающих формах

Предавали небесное начало заключенной Воли.

И пробуждение, и сон лежали заключенные во взаимные объятья;

Неясны и беспомощны, пришли удовольствие и боль

Дрожащие в первом, едва заметном трепете Мировой Души.

А сила жизни, что крикнуть не могла иль двинуться,

Все же прорвалась в красоту, обозначающую некий восторг глубокий:

Невыразимая чувствительность,

Толчки сердца незнающего мира,

Бежали сквозь этот ступор дремы и вызывали там

Неясную, неуверенную дрожь, блуждающий ритм,

Раскрытие смутное, как тайные глаза.

Младенческое само – чувствование росло, и было рождено рождение.

И пробудилось Божество, но члены его дремлющие лежали;

Ее дом отказался раскрыть запечатанные двери.

Неощутимая для наших глаз, что видят только форму,

Действия, но не Бога заключенного в них,

Скрывала жизнь в своем оккультном пульсе взрастания и силы

Сознание с немым, полузадушенным биением чувств,

Ум подавляемый, что еще мысли не изведал

И дух инертный, что мог лишь быть.

Вначале, она не повышала голос, и не отваживалась на движение:

И наделенная силой мировой, инстинктов с усилием живущим,

Она только цеплялась своими корнями за землю безопасную,

Дрожала тупо от потрясения луча и ветра

И выпускала щупальца желаний;

Та сила – в ее стремлении к свету, к солнцу

Не ощущала тех объятий, что сотворили ее дыхание и жизнь;

И поглощенная, оттенками и красотой удовлетворенная, грезила она.   

И, наконец, Необъятность очарованная, вперед взглянула:

Возбуждена, вибрируя, голодная, она уловила ум;

Затем, медленное чувство задрожало, и выступила мысль;

Форму ленивую она принудила расти сознательно.

Из формы сознательной была высечена магия;

Вибрации транса придали ритм быстрого отклика,

И светлые, волнующие, они взбодрили мозг и нерв,

В Материи пробуждая духовную тождественность

И в теле освещали чудо

Любви сердечной и души свидетельствующий взор.

Гонимые незримой волей, они могли прорваться в

Фрагменты становления импульса обширного

Живые отблески, какой то тайной самости,

И те сомнительные семена, и форм усилие быть

Пробуждались из несознательного обморока в вещах.

Животное творение бегало и ползало

Летало и взывало между небом и землей,

От охотящейся смерти, еще надеясь жить,

Довольное, всего лишь возможностью вздохнуть.

Из зверя изначального затем был сформирован человек.

Мыслящий ум пришел, чтобы поднять жизненные настроения,

Тот инструмент остро отточенный, Природы смешанной, неясный,

Полу-свидетельствующий интеллект, полу-машина.

Водитель кажущийся колеса ее работ

Призванный, чтоб мотивировать, записывать ее кружения

Фиксировать этот закон для сил  ее непостоянных,

Та главная пружина машины утонченной,

Стремилась просветить, очистить пользователя своего

Поднимая к видению Силы внутри обитающей

Инициативу незрелую, поглощенную механизмом:

И тот поднял свои глаза; Небесный свет отразил Лицо.

Изумленная работами, сотворенными в ее мистическом сне,

Она на мир смотрела, который создала:

Теперь удивляясь, охватила великий компьютер;

Она сделала паузу, чтобы понять себя и свою цель,

Так, размышляя, она училась действовать, следуя сознательному правилу,

Мерою зримой направлялся ее ритмичный шаг;

Мысль обрамляла ее инстинкты рамкою воли

Идеей освещала ее потребности слепые.

Но массой ее импульсов и действиях рефлекторных,

На побуждениях Бессознания иль управляемом потоке

В мистерии шагов, бездумных, аккуратных

Она вонзала свой особый образ самости,

Живущий идол духа, фигура искаженная;

На действия Материи она закон шаблонный наложила;

Из химических составляющих сотворила она тело способное думать,

Существование сформировало из силы управляющей.

Быть тем, чем она не была, зажгло ее надежду:

К какому-то высокому Неведомому, она направила свои мечты;

Дыхание было ощутимо под Одним Всевышним.

Раскрытие смотрело вверх, на сферы высшие

И тени цветные рисовали на мертвой земле

Фигуры преходящие вещей бессмертных;

Иногда могла приходить вспышка небесная, быстрая:

Луч освещенный, солнечный, падал на сердце и на плоть

И прикасался с подобием света идеального

Того вещества, из которого сделаны земные наши грезы.

Любовь человеческая,  хрупкая, что длиться не могла,

И эго крылья мотыльковые, что поднять душу серафима,

Явилось очарование поверхностное краткого свидания

Потушенное дыханием скудным Времени;

Радость, что на мгновение забыла смерть

Пришла, редкий визитер, скоро преходящий,

И сделала все вещи кажущимися прекрасными на час,

Надежды, что вскоре увядают к реальности унылой

Землю обычную зажгли со своим кратким пламенем.

Творение незначительное и малое

Посетило, поднятое неведомой Силой,

Человека трудящегося, на его маленьком пути земном

Чтобы продлиться, наслаждаться, страдать и умирать.

Дух, что не погиб с дыханием и телом

Был там словно непроявленного Тень

И оставался позади той малой, личной формы

Не требовал еще этого земного воплощения.

Смиряясь с медленно движущимся трудом Природы,

Работы наблюдающий Неведения своего,

Неведомый, неощутимый, Свидетель могущественный живет

Ничто не выдает ту Славу, что обитает здесь.

Мистичным миром, правящую Мудрость,

Покой, слушающий Жизни крик,

Зрят спешащую толпу мгновения потока

По направлению к недвижному величию часа отдаленного.



Огромный этот мир вращается непостижимо,

В тени размышления Бессознания;

Оно скрывает ключ к внутренним, потерянным значениям;

Оно закрывает в наших сердцах голос неслышимый нами.

Духа таинственный труд,

Машина точная, как пользоваться которой, никто не знает,

Искусство, изобретательность без смысла

До мелочей, тщательно аранжированная жизнь

Играет вечно, свои немелодичные симфонии.

Ум учится и ничего не узнает, и поворачивается к истине спиной;

Он изучает внешние законы поверхностными мыслями,

Обозревает шаги Жизни и зрит Природные процессы,

Не видя, для чего она творит, и почему живем мы;

Он замечает ее неустанную заботу о необходимом средстве,

Ее замысловатость терпеливую прекрасных деталей,

Хитроумного духа смелый, находчивый план

В ее великой и бесплодной массе работ нескончаемых,

Фигуры целеустремленные складывает к своей бесцельной сумме,

И уровни свои друг на друга громоздит, крышу возвышая

На тот фундамент скрытый, что она положила,

Воображаемые цитадели вырастила в мифичном воздухе

Иль восходит лестницей грезы к таинственной Луне:

Создания преходящие ставят целью и достигают неба:

Оттуда прорабатывалась схема, мир – предположение

На том смутном этаже неопределенности ума,

Иль фрагментарное целое болезненно возводится.

Непроницаемый, мистически заумный

Этот обширный план, частью которого являемся мы все;

Его гармонии в разладе с нашим взором

Ибо не знаем той великой темы, которой подчиняются они.

Посредников космических загадочны работы.

Лишь пенный гребень широкого потока наблюдаем мы;

Орудия наши тем величавым светом не обладают,

И наша воля не в резонансе с вечной Волей,

Сердечный взор наш слеп и слишком страстен.

И неспособный разделить загадочный Природный такт,

Не приспособлен ощутить суть и пульс вещей,

Наш разум не в состоянии принять могучий жизни океан

И лишь считает его волны и изучает его пену;

Не знает он, откуда те движения берутся и пропадают как,

Не видит он, куда несется спешащий тот поток:

Стремится лишь направить эти силы

Надеясь, курс их повернуть к человеческим концам:

Но все значения эти приходят из запасов Несознания.

Невидимые здесь, действуют огромные, неясные энергии мировые

Лишь только токи, струйки есть доля наша.

Наш ум проживает вдалеке от Истинного Света

Хватая Истины фрагмент

В пространстве малом закутке,

Затока малая есть наша жизнь в том океане силы.

Движения нашего сознания имеют запечатанный исток

Но с тем тенистым местом сообщения не хранят;

Нет понимания, связующего наши дружественные части;

И наши действия являются из тайника, и упускаются умами.

Глубины наши глубочайшие, неведомы нам самим;

И даже тело наше – мистичный магазин;

Как корни нашей Земли таятся скрытые земным покровом,

Так же невидимы, лежат корни нашего ума и жизни.

Наши источники хранятся скрытые, глубоко внутри;

И души наши движимы силами, что приходит из-за той стены.

Могущества действуют, не рассуждая о значениях;

Используя бездумных наблюдателей, писцов,

Вот та причина, по которой мы чувствуем и мыслим.

Те троглодиты подсознания ума,

Так медленно и неумело объясняют заикаясь

Несут всего лишь свою малую, рутинную задачу

И заняты всецело записью в наших клетках,

Сокрытые в подсознания тайниках

Среди неясных, оккультных механизмов,

Ловят мистичную Морзянку, чей перелив размеренный

Передает послание вселенской Силы.

Шепот попадает во внутреннее ухо жизни

И эхом отдается в подсознательных пещерах,

Речь скачет, трепещет мысль, сердце вибрирует и воля

Отвечает, и ткани и нервы повинуются призыву. 

А жизни наши транслируют те откровения тонкие;

Все это есть коммерция секретной Силы.

Марионетка мыслящая – это жизни ум:

Выбор его – это работа сил элементальных

Которые не знают своего рождения, конца, причины

И даже мельком – огромного намерения, которому служат.

В тупой, унылой  низшей жизни человека,

Все еще полной мелкими и острыми, недостойными вещами,

Сознательную Куклу толкают сотнею дорог

И чувствуя толчок, она не знает направляющей руки.

Никто не может наблюдать, ту скрытой масками насмешливую труппу

В которой,  наши личности являются марионетками,

Наши дела – невольные движения в их объятиях,

А наша страстная борьба – сцена представления.

Сами не ведающие своего могущества источник,

Они играют свою роль в громадном целом.

Агенты тьмы, имитирующие свет,

Духи неясные, и движущие смутными вещами,

Невольно служат силе более могучей,

Энергии Ананке, организующие Случай,

Каналы своенравные, Воли колоссальной,

Неведомого инструменты, которые использую нас как свои инструменты,

Наделенные силой в низшем состоянии Природы,

В действия, что смертные считают своими

Вносят они Судьбы непостоянство,

Иль из Времени небрежного каприза творят рок,

И перебрасывают жизни человеческие из руки в руку

В непостоянной и извилистой игре.

Их суть бунтует против любой, более высокой Правды;

И лишь пред волею Титана, их воля простирается ничком.

Влияние их необычайно на человеческое сердце,

Во все движения нашей природы вовлечены они.

Мастеровые незначительные  жизни нижних этажей

И инженеры интереса и желаний,

Из примитивной приземленности и грязных вихрей

Реакций жестких материальных нервов

Громоздят они структуры воли эго

И скудно освещенные особняки наших идей,

Иль с рынками и фабриками эго

Окружают прекрасный храм души.

Минутные художники расписывающие малость,

Нашей комедии мозаику складывают они

Иль план трагедии обычной наших дней,

Устраивают действие и складывают обстоятельства

И ту фантазию настроением костюмируют.

Те неразумные суфлеры невежественного сердца человека

И репетиторы его запинок речи, воли,

Движители мелочного гнева, вожделения, злобы

И мыслей переменчивых, начал поверхностных эмоций,

Той тонкой иллюзии творцы с масками своими,

И декораторы оттенков серых сцены

Рабочие сцены проворные пьесы человеческой,

Что заняты всегда на этой тусклой сцене.

Не в состоянии сами нашу судьбу построить

Лишь как актеры говорим и исполняем свои роли

Пока игра не завершится и уходим мы

В более светлое Время и тонкое Пространство.

Так налагают свой закон пигмейский

Обуздывают восхождение медленное человека,

Затем прогулку краткую они смертью прерывают.

Творения эфемерного эта дневная жизнь.

Так продолжается, пока господствует человек – животное

И плотная, низшая природа заслоняет душу,

Так долго, пока разумный взгляд вовне направленный

Служит земным интересам и радует творение,

Неизлечимая мелочность будет сопровождать его дни.

Даже с тех пор как было рождено сознание на Земле,

Жизнь та же самая и в насекомом, обезьяне, человеке,

И суть ее не изменилась, пути ее – привычные маршруты.

Если новые замыслы, с более богатыми деталями взрастают

И мысль добавлена, заботы более запутанные,

Мало-помалу светлеет жизни лик,

Но даже в человеке сюжет убог и скуден.

И содержание грубое продлевает его состояние падшее;

Его успехи малые – есть поражения души,

Его радости мелкие подчеркивают горести частые:

Лишения и труд – вот тяжкая цена, что платит он

За право жить, и смерть – последняя зарплата.

Инерция,  что в несознании тонет,

И сон, имитирующий смерть, таков его покой.

Величие хилое творящей силы

Творит тот импульс к хрупким человеческим трудам

Который переживает все же, дыхание краткое своего творца.

Он грезит иногда от наслаждения богов

И зрит прощальный жест Дионисийский, - 

Величие львиное, что прослезило б душу

Если б сквозь его конечности парализованные и слабеющее сердце

Тот сладкий, радостный, могучий, сумасшедший вихрь пронесся:

Тривиальные развлечения стимулируют и тратят

Энергию, данную ему для роста и существования.

И врямя малое его разменивают по мелочам.

Партнерство краткое и множественные ссоры,

Любви немного с ревностью и ненависть,

Прикосновение дружбы среди безразличных толп

Рисуют его сердца план на крохотном проекте жизни.

И если вдруг, пробуждается великое, то хрупко так его умение

Чтоб проявить то напряжение кульминации восторга,

Его думы к вечности своей эфемерный взлет,

Искусства бриллиантовый блеск – это игра для глаз его,

Тот трепет, что поражает нервы – есть чары музыки.

Посреди изнурительного труда и забот хаотичных,

Тяготимый усилием толпящихся мыслей,

Он иногда протягивает к воспаленному лбу

Природы спокойные, могучие ладони, чтоб излечить свою боль жизни.

Он спасается ее тишиной от терзаний своих;

В ее спокойной красоте есть его чистейшее блаженство.

Новая жизнь восходит, он видит из широких перспектив;

Дыхание Духа двигает его, но вскоре отступает:

Силы его не приспособлены, чтоб сохранить того могущественного гостя.

И все тускнеет, превращаясь в условность и рутину

Иль возбуждение острое приносят ему радости живые:

А дни его окрасились оттенками красными борьбы

И в вожделения горячего сияние, и страсти малиновый румянец;

Сражение и убийство – есть игра его родовая.

Он не имеет времени, чтоб обратить глаза вовнутрь

И увидеть свою потерянную суть и душу мертвую свою.

Его порыв, кружась на ось короткую, посажен

Не может взвиться, но крадется, вдоль дороги своей долгой

Или нетерпеливый, от плетущегося Времени,

Творит великолепно суету, на медленном пути Судьбы,

Но его сердце, что бежит вскоре задыхается и устает и падает;

Иль вечно странствует и окончания не находит.

С трудом немногие могут взобраться к величественной жизни.

К низшей шкале настраивается все и уровень сознания.

В доме неведения обитает его знание

И даже раз, сила его не приблизилась к Всемогуществу,

Редки его визиты к небесному экстазу.

Блаженство, спящее в вещах, старается проснуться,

Прорваться в нем в малых радостях жизни:

Эта скудная милость – его стойкое состояние;

Оно освещает груз его многих слабостей

И примиряет его со своим мелким миром.

Простой посредственностью своей он удовлетворен;

Надежды завтрашние и мыслей старые круги,

Своих давних приятелей, интересы и желания

Он превратил в мощную, сужающуюся страховку – изгородь

Обороняя свою жизнь от Незримого;

Родство существования своего с бескрайним

Закрыл он от себя в сокровеннейшей самости,

Отгородившись от величия скрытого Бога.

Созданы было существо его, чтобы сыграть заурядную роль

В маленькой драме и на ограниченной сцене;

На узком участке он установил свою палатку жизни

Под широким взглядом звездного простора.

Он есть венец всего того, что сделано поныне:

Оправдан так творения труд;

И это мира результат, Природы равновесие последнее!

И если б это было всем и больше ничего не значило

И если б то, что видимо теперь, было всем тем, чем все мы быть должны,

И если это не стадия, которую мы оставляем

На нашей дороге из Материи к вечному Я,

К Свету, что миры сотворил, к Причине вещей

Наших умов ограниченный взор, легко б мог объяснить

Существование, как во Времени случайность,

Иллюзию иль феномен, причуду,

Парадокс созидательной Мысли

Что движется меж нереальными полюсами,

Бездушная сила, борющаяся, чтобы чувствовать и знать,

Материя, что рискнула посчитать себя Умом,

Несознание, чудовищно устраивающее душу.

И временами все выглядит нереальным и отвергнутым:

Словно живем мы в фикции наших мыслей

Составленным по рассказу – ощущениям причудливым путника,

Или уловленным по фильму записывающего мозга,

Фантазия иль обстоятельство космического сна.

Сомнамбула - лунатик под луной бродящий,

Как образ эго проходит сквозь невежественный сон

Подсчитывая мгновения  призрачного Времени.

В фальшивой перспективе эффекта и причины,

И веря в правдивость мирового пространства,

Оно бесконечно дрейфует от сцены к сцене,

Не ведая куда, к какому сказочному краю.

Здесь все сомнительно в существовании или снится,

Но кто сновидящий, откуда наблюдает он?

Он все еще неведом, иль смутно чувствуется он.

Иль мир реален, а сами столь малы мы,

И недостаточны для мощи нашей постановки.

И тонкий жизни завиток пересекает вихрь титана

Орбиты бездушной вселенной,

И в брюхе рассеявшейся кружащей массы

Выглядывает ум из малого земного шара

И удивляется тому, что есть он сам и всем вещам.

И все же,  в каком-то смещенном, субъективном зрении

Что странно сформировано в Материи слепом веществе,

Пунктирная минута малой самости

Становится фигурой – основанием сознательного мирового бытия.

Такова наша сцена в потемках нижних.

Это Материи знак бесконечности,

Таинственный контекст, картины показанной

Науке, великанше, измеряющей свои поля,

Как погружается она в исследовательские  записи свои

Просчитывает огромный, внешний мир свой,

К Разуму, ограниченному кругом чувств,

Или в широком, непостижимом Обмене Мысли

Мыслитель в тонких пространствах идеи,

Абстракции в пустоте – ее валюта

Но что за ценности лежат в ее основе, мы не знаем.

В несостоятельности этой лишь религия

Дарует свои сомнительные блага нашим сердцам

Или подписывает необеспеченные чеки на Запредельное:

И свой реванш, там наша нищета возьмет.

И дух наш отлетает, тщетную жизнь оставляя

В пустое неизвестное или берет с собою

Паспорт Смерти в бессмертие.



Но все  же, это только предварительная схема,

Фальшивая внешность, набросанная ограниченным чувством,

Ума само исследование недостаточное,

Попытка ранняя, первый эксперимент.

Игрушка для забавы младенческой земли;

Но знание не кончается в поверхностных тех силах

Что на краю живут, в Неведении

И не осмелятся взглянуть в опасные глубины

Или окинуть взором высь  Неведомого.

Там более глубокое есть зрение, изнутри

И когда мы покидаем малые имения ума,

Видение величественное, встречает нас на тех высотах

В светлом просторе духовного взора.

И наконец в нас просыпается Душа – свидетель

Что смотрит на истины незримые и изучает Неизвестное;

Затем все принимает новый лик чудесный:

Вибрирует мир с Богом – Светом в своей сердцевине,

Во Времени глубоком сердце живут и развиваются высокие мотивы,

Ограничения жизни рушатся, соединяясь с бесконечностью.

Широкая и путанная, но жесткая схема становится

Богов величественной неразберихой,

Игрой, работой, божественно двусмысленной.

Искания наши – кратко живущие опыты

Творимые безмолвной и непостижимой Силой

Испытывающей свои истоки, из бессознательной Ночи

Чтоб встретить свое сияющее  «Я» Истины, Блаженства.

Взирает на реальность сквозь видимые формы;

И трудится в нашем смертном уме и чувстве;

Среди Неведения фигур,

И в символических картинах, написанных словом и мыслью,

Она истину ищет, к которой указывают все фигуры;

Источник света она ищет, с лампою видения;

Работает, чтобы найти Деятеля всех трудов,

Неощутимого Себя, ведущего,

И неизвестного, высшего Себя,  который цель.

Не все здесь ослепшей Природы удел:

Мудрость и Слово с высот над нами наблюдают,

Свидетель, санкционирующий ее волю и труды,

Невидимое Око, в невидящем просторе;

Там есть Влияния от Света высшего,

Там мысли отдаленные и запечатанная вечность;

А солнцами и звездами мотив мистичный управляет;

В проходе этом от глухой, незнающей Силы

К сознанию бьющемуся и преходящему дыханию

Могучая Суперприрода ожидает Время.

А мир отличен от того, что ныне думаем и видим,

И жизни наши глубже тайны, чем мы себе пригрезить можем;

Наши умы стартуют в гонках Бога,

Наши души – представители личности Высшего,

Пересекают космическое поле узкими тропинками

Просящий скудной доли из рук Фортуны

И в нищего одежды облаченный, гуляет здесь Один.

И даже в театре этих мелких жизней

Позади действия дышит тайная сладость,

Потребность миниатюрной божественности.

Мистичная страсть из источников Бога

Через души пространства осторожно протекает;

Сила, что помогает поддерживать страдающую землю:

Невидимая близость и скрытая радость.

Там приглушенные раскаты звуков смеха,

Оккультного счастья шепот

Экзальтация в глубинах сна,

Сердце блаженства в мире боли.

Младенец, вскормленный скрытой грудью Природы,

Младенец, играющий в лесах волшебных,

Играющий на флейте  к восторгу духовных потоков

Ждет часа, когда откликнемся на зов его.

В этой облеченной плотью жизни

Душа, что искра Бога, жить продолжает

И прорывается порой через загаженный экран

И зажигает в нас огонь, что делает нас полубогами.

В клетках нашего тела таится Мощь

Что видит незримое и Вечность планирует,

Наши части мельчайшие имеют комнату для глубочайших нужд;

Туда Посланцы золотые тоже могут приходить:

И вырезана дверь в грязной стене себя;

Пересекая порог низкий, со склоненной головой

Экстаза ангелы и самоотдачи проходят,

И поселившись во внутреннем святилище грез

Творцы божественного образа живут.

Там Ягья огнекрылая и жалость,

И вспышки нежности, симпатий

Небесный свет бросают из сокровенных сердца уголков.

Работа делается в безмолвиях глубоких;

Духовного чувства чудо и слава,

Смех в пространстве вечном красоты

Преобразующий переживания мира в радость,

Населяет тайну глубин недостижимых;

Убаюканная ритмом Времени вечность дремлет в нас.

В герметично запечатанном сердце, счастливое ядро,

Недвижное за этим внешним обликом смерти

То вечное Существо готовит изнутри

Свою материю божественного счастья,

Свою область проявления небесного.

И даже в наш скептичный ум неведения

Предвидение приходит какого-то огромного освобождения,

И наша воля поднимает по направлению к этому медленные и формирующиеся руки.

В нас каждая часть желает своего абсолюта.

Наши мысли жаждут вечного Света,

Наша сила проистекает от Силы всемогущей,

Поскольку миры были сотворены из радости божественной, скрытой

Поскольку вечная Краса молит о форме

И даже здесь, где все сотворено из пыли бытия,

И сердца наши схвачены в ловушки образов,

И сами наши чувства слепо ищут блаженства.

Ошибки наши реальность распинают

Чтобы принудить ее родиться и божественное тело здесь,

Настоятельно воплощаясь в форме человека

И дышащее в конечностях, которых каждый может взять, коснуться,

Его Знание, на помощь приходит древнему Незнанию,

Своим спасительным светом бессознательной Вселенной.

И когда «Я» более великое приходит подобно океану вниз

Чтобы наполнить этот образ нашей мимолетности,

Захвачено будет все восторгом, преобразовано:

И в волнах недремлющего экстаза будут плыть

Наш ум и жизнь, и чувство и смех в свете

Другими будут, чем в трудном, ограниченном дне человека,

Тело захватит вихрь апофеоза,

Его клетки продолжат яркую метаморфозу.

Это малое существо Времени, эта душа затемненная,

Фигура карликовая, поставленная во главе темного духа

Взрастет из своей торговли жалкими грезами.

Его форма личности и его лицо – эго

Лишились своей смертной пародии,

Как глиняный тролль переделанный в бога

Сформированный заново в образ вечного Гостя,

И пламенеющий от райского касания

В розовом огне, сладкой милости духовной,

И в красной страсти своих бесконечных перемен,

Трепещущий, пробужденный, дрожа в экстазе.

Как если б изменив чары деформации,

Освобожденный от магии черной Ночи,

Отвергая служение смутной Пучине,

Узнает наконец он, кто живет внутри незримый,

Захваченный чудом в обожающем сердце

И Богу – Ребенку, на трон возведенному преклонит колени осознавая,

И трепеща с красотою, восторгом, любовью.

Но должны мы сначала достигнуть восхождения духа

Из того ущелья, в котором наша природа взрастала.

Парить должна душа, господствуя над формой

И восходить к вершинам вне полусна ума;

Нашим сердцам мы должны сообщить небесную силу,

Удивить животное богом оккультным.

Ягьи затем золотистый язык зажигая,

Взывая к силам светлой половины,

Мы будем лить безверие состояния смертного,

Делая пропасть дорогой для нисхождеия Небес,

Ознакомим наши глубины с Всевышним Лучом

Расколем тьму мистическим Огнем.



Рискнув еще в рождения тумане

Пересекая опасное марево, таящее в себе движение,

Он сквозь астральный хаос дорогу пробивал

Средь серых ликов демонических богов,

И вопрошаемый шепотом тех мерцающих призраков,

Осаждаемый колдовством их силы текучей.

Как тот кто не ведом никем, идет сквозь странные поля

Колеблясь он не знает ни куда идти, на что надеяться,

Ступает он на почву, что изменяется под стопами его

И путешествовал в каменной силе к скоротечному концу.

За ним след был исчезающей линией

Мерцающих точек в смутной необъятности;

И шорох бестелесный сопровождал его

Во мраке пораженном, ропщущем против света.

Препятствие огромное, это неподвижное сердце,

И то, как продвигался он, та непрозрачность наблюдающая множилась

Своей враждебной массой смерти и уставившись глазами;

Мерцала тьма как факел умирающий.

Вокруг него потушенный фантом светился

Населена тенистыми и ошибающимися формами

Тьма бес сознания смутная, безмерная пещера.

И солнечным светом, его только пламя духовное было.



Конец пятой песни, книги второй.




Песня шестая. Царства и Божества более Великой Жизни.          



Как тот, кто между тусклыми, отступающими стенами туннеля

По направлению к проблеску далекому отверстия пещеры,

На свет надеясь, ныне, проходит шагом более раскрепощенным

И ощущает приближение дыхания просторной атмосферы,

Так убегал он от анархии серой.

Пришел он в мир бесплотный,

Область бесцельная, рождения арестованного

Где бытие бегством спасается из небытия и решается

Жить, но силы не имеет долго это выносить.

Там, свыше в раздумьях, мерцало чело неба 

Нахмурилось, пересекаемое ветрами марева сомнений

Пустившись в приключение с голосом скитавшихся ветров

О направлении плача в пустоте

Подобно слепым душам, смотрящим на суть свою, что потеряли

И бродящих в мирах недружественных;

Крылья смутного вопрошания встречали сомнение Пространства.

После отказа рассветала надежда сомневающаяся,

Надежда самости и формы, и позволение жить,

Рождаться, тому, что никогда еще быть не могло,

И радость азартного ума, тот выбор сердца,

На милость неведомого, и руки внезапного удивления

И прикосновение убежденного восторга в неуверенных вещах:

К странному, нестойкому тракту подошел его путь

Где сознание играет с несознательным «Я»,

И рождение было попыткой, или эпизодом.

Очарование приблизилось так близко, что свои чары не могло хранить,

Стремящаяся Сила, что не могла найти свой путь,

И Случай, что выбрал странную арифметику

Но не в состоянии связать это с формой, сделанной им,

Множество, что свою сумму не могло хранить

Что становилась менее нуля, и больше единицы.

Достигая большого и смутного чувства

Что не заботилось о том, чтобы определить свой мимолетный смысл,

Трудилась жизнь в мистичной, странной атмосфере

Лишенная своих великолепных, сладких солнц.

В мирах воображаемых, еще не ставших истинными,

Томительно мерцающий на краю творения,

Кто-то скитался и мечтал, но чтоб достигнуть не останавливался даже:

Достигнуть – означало бы разрушить то волшебное Пространство.

Те чудеса страны волшебно – сумеречной,

Полны напрасной, странной красоты,

Причудливых реалий импульс,

Великолепия запечатанного выше смутные символы,

Будили страсть в глазах желания,

Склоняли поверить мысли влюбленной

Притягивали сердце, но к цели не вели.

Струилась магия, как движущиеся декорации

Которые пока, хранили свою убегающую тонкость

От экономных линий, набросанных абстрактным искусством

И в разряженном, скупом свете едва заметной кисти грез,

В серебряном окружении неуверенном.

Небес младенческий румянец, приближавшийся к утру,

Интенсивный огонь, зарожденный, но никогда не зажженный,

Ласкал тот воздух горячими намеками дня.

Тоскуя по очарованию несовершенства, совершенство

Просвещенное схвачено в Неведения ловушку,

Эфирные создания привлечены телесною приманкою

Невидимыми крыльями бьющие, к тем областям обещанным,

Пришли голодные по радостям конечной жизни

Но слишком много в них от божества, чтобы ступать по сотворенной почве

И разделить судьбу преходящих вещей.

Дитя невоплощенного Сияния

Поднятое в душу из мысли бесформенной

Преследуемое желанием нетленным,

Пересекало поле настойчивого взгляда.

Нестойкая Воля, что неудачу терпела, работала там:

Жизнь в поиске была, но никогда не находила.

Там ничего не в состоянии удовлетворить, но соблазняет все,

Казались существующими вещи, что целиком не проявлялись никогда,

Их образы были видны, что выглядели как дела живые

И символы скрывали смысл, что требовал открытия,

Бледные грезы вырастали в реальность для грезящих глаз.

Стремясь к рождению напрасно, в ту область души приходили,

И духи пойманы в ловушку, могли блуждать сквозь время все,

Но истины, живут которой, никогда не находили,

Бежало все, подобное надеждам, которое охотится на скрытый шанс;

Ничто не было твердым, ничто не ощущалось завершенным:

Все было ненадежным, как мираж и полу истинным.

Это казалось царством жизней, что не имеют основания.

Затем рассвет настал исканий более великих, раздалось небо,

Путешествие под крыльями медитирующей Силы.

Сначала пришло царство утренней звезды:

Сумеречная красота трепетала перед этим копьем,

И пульс обещания от более широкой Жизни.

Затем медленно восстало великое и сомневающееся солнце

И в этом свете, она мир самости творила.

И дух был там, что искал свое собственное, глубокое «Я»,

Но все же был доволен передними фрагментами

И частями живущими, что искажали целое

Но, собранные вместе, в один день, могли стать истинными.

Но все же, иногда казалось, нечто, наконец, было достигнуто.

Взрастающая воля – быть,

Текст живущего, и рисунок силы,

Почерк действия и песня сознательных форм

Наполненных значением, убегающих от хватки мысли

И населенных приглушенными, ритмическими криками жизни,

Могли писать себя на сердцах всех вещей живущих.

И в этом всплеске мощи тайного Духа,

В материи и Жизни ответ восторга,

Какое то лицо бессмертной красоты могло быть уловимо

Что дает бессмертие в радости мгновения,

Какое то слово, что могло воплотить высочайшую Истину

Взлетало из напряжения случайного души,

Какой-то оттенок Абсолюта мог в жизнь упасть,

Некая слава знания и видения интуитивного,

Некая страсть восторга Любви сердечной.

Жрец бестелесной Тайны

Помещенный в незримые, духовные ножны,

Та Воля, что преследует чувство за его пределами

Чтобы почувствовать свет и радость неощутимую,

Найдя наполовину путь свой в Несказанном покое,

Наполовину схвачено желания сладость запечатанная

Что рвется из груди тайного Блаженства,

Наполовину проявленная скрытая Реальность.

Душа освобожденная от своего плаща ума

Могла увидеть смысл истинный мира форм;

Освещенный видением в мысли,

Поддерживаемый понимающим пламенем сердца,

Это могла хранить в сознательном эфире духа

Божественность символической вселенной.

Та область вдохновляет нас надеждами обширными;

Силы ее подготовили площадки на нашей планете,

Знаки ее оставили свой образец на наших жизнях:

Она одалживает суверенное движение нашей судьбе,

Ее блуждающие волны – причина высоких приливов нашей жизни:

Все, что мы ищем, уже намечено там

И все что мы не знали и никогда не искали

Но все же в один день должно родиться в сердце человека

Чтобы само Безвременное могло в вещах осуществиться.

Воплощение в мистерии дней,

Вечный в открытой Бесконечности,

Возвышающаяся бесконечная возможность,

Взбирается вверх по нескончаемой лестнице мечты

Вечно в Существования сознательном трансе.

Всё по той лестнице поднимается к незримому концу.

Энергия мимолетной вечности творит

То путешествие, из которого, несомненно, нет возвращения,

Паломничество Природы к Неизвестному.

Как будто в своем восхождении к источнику потерянному

Она развернуть надеялась все то, что быть, когда-либо могло,

Ее высокая процессия идет с этапа на этап,

Скачок прогресса от ограниченного видения к более великому,

Процесс шагает от формы к форме, более обильной,

Формации безграничных Мысли и Силы.

Ее вневременная Сила, что лежала однажды на коленях

Безначального и бесконечного Покоя,

Сейчас отделена от бессмертного блаженства Духа,

Все типы радостей устанавливает, утраченных когда-то;

Настаивая на мимолетной субстанции в форме,

Достичь освобождения надеется через творения акт,

Чтоб перепрыгнуть бездну, которую не в состоянии заполнить,

Чтоб хоть немного рану разлуки залечить,

Бежать из тюрьмы мгновения малости

И встретить Вечности  безграничную ширь

В неясном поле времени, поделенном на части здесь.

Что никогда достигнуто быть не могло, она почти приблизила;

Она в часе вечность закрывает

И маленькую душу наполняет Бесконечным,

Склоняется Недвижный к ее магическому зову;

Она стоит на берегу в Бескрайнем,

Воспринимает Обитателя бесформенного во всех формах

И чувствует вокруг себя объятия бесконечности.

Ее задание конца не знает; она без цели служит

Но трудится ведомая безымянной Волей

Что приходит из какого то неведомого, бесформенного Простора.

Это – ее секрет и невозможная задача

Поймать безграничность в сети рождения,

В физическую форму дух поместить,

Невыразимому одолжить мысль и речь;

Ее толкали, чтобы вечно Непроявленного проявить,

Но все же, ее мастерством, невозможное сделано было:

Она следует своему подсознательному, иррациональному плану,

Изобретает устройства своего волшебного искусства

Чтоб новые тела найти для Бесконечного

И образы Невыразимого;

Она заманивает Вечного в руки Времени.

Даже сейчас сама не знает, что сделала она.

Все было сделано под маской, которая сбивает с толку:

И облик внешний отличен от скрытой истины

Та сторона несет подвох иллюзии,

Нереальность притворная, временем ведомая,

Творение незаконченное изменчивой души

В теле меняется вместе с обитателем.

Ее значения не важны, ее работа бесконечна;

На поле великом сознания бесформенного

В мелких конечных штрихах ума и чувства

Бесконечную Истину она бесконечно раскладывает;

Мистерия вечная воплощалась во Времени.

Величие, что ей пригрезилось, упущено ее делами,

Ее работа – это страсть и боль,

Страдание и восторг, ее проклятие и слава;

Она не состоянии выбирать, трудиться продолжает;

Сердце могучее ей прерываться запрещает.

Так долго, как существует мир, она поражение терпит

Взгляд Разума сбивая с толку, восхищая,

Глупость и красота несказанная,

Безумие грандиозное желания жить,

Отвага, горячка белая восторга.

Это – закон ее существования, ее единственный исток;

И насыщается она, но никогда удовлетворение не приходит,

Воля ее голодная обильная везде

Ее многообразные фантазии Себя

И тысячи моделей Реальности единой.

Она сотворила мир прикосновением грани бегущей истины,

Мир в грезу погружен, которую ищет,

Икону истины, форму мистерии сознания.

Не медлит он, как ум земной, заключенный

В границах твердых внешних фактов;

Отважился поверить в грезу ума и души.

На истины духовные охотник

Которые пока всего лишь мысли иль рассуждения, иль веры достояния

Словил в своем воображении и закрыл

Раскрашенную птицу рая в клетку.

Эта величественная жизнь в Невидимое влюблена;

Взывает к какому-то высочайшему Свету, вне ее досягаемости,

И может почувствовать Покой, что оправдывает Душу;

Касание спасительно ощущает, луч божественный:

И красота, и благость,  истина есть эти божества.

И это ближе к более высоким небесам, чем зрят глаза земные,

Тьма более зловещая, чем человеческая жизнь может нести:

Родство имеет с демоном и богом.

Странный энтузиазм ее сердцем двигал;

Она жаждет высот, и высшего страстно желает.

Она охотится за совершенным словом, за совершенной формой,

И прыгает к вершине мысли, вершине света.

Ибо Формы Лишенный принесен в форме тесной

И все совершенство окаймляет Абсолют.

Дитя небес, что никогда не видело свой дом,

В точке свой стимул вечный встречает:

И может лишь приблизиться, касаться, не в состоянии владеть;

И может лишь стремиться к какому-то яркому экстриму:

Ее величие, чтобы искать, творить.

На каждом плане это величие должно созидать.

И на земле, в аду, в раю – она все та же;

В каждой судьбе она берет свою могущественную часть.

Стражник огня, что солнца освещает,

В своем могуществе и славе она триумф встречает:

Противостоящая и угнетаемая, она несет в себе стремление родиться, Бога:

Дух выживает на земле небытия,

Мировая сила переживает мирового разочарования шок:

Безмолвная, но все же, она есть Слово, инертная – Сила.

Здесь падшая, рабыня смерти и невежества,

К вещам бессмертным она направлена стремиться

И продвигалась даже, чтобы узнать  Непостижимого.

Даже незнающий, недействующий, ее сон творит мир.

Когда она невидима, тогда ее труды самые могущественные;

Укрыта в атоме и в глыбе похоронена,

Страсть ее созидательная, быстрая  не может прекратиться.

И бессознательность – есть долгая, гигантская пауза ее,

Ее космический обморок – колоссальная фаза:

Во времени рожденная, она свое бессмертие скрывает;

В смерти, ложе своем, она ожидает часа подняться.

И даже отрицая Свет, что двигает ее вперед

И с умершей надеждой, она нуждается в своей задаче,

Даже когда ярчайшие звезды ее погасли в Ночи,

Взращенный лишениями и бедствиями

И болью для ее тела ручной работы, массажа, питания

Испытывающий муки ее дух невидимый все продолжал

Трудится, хотя и в темноте, чтоб созидать, хотя б и с болью;

Она несет Бога распятого на своей груди.

В бесчувственных, холодных безднах, где счастья нет в помине,

Замурована, угнетена сопротивляющейся Пустотой

Где ничего не движется, и стать ничем не может,

Она все же вспоминает, и все еще взывает к мастерству

Что удивительный Работник ей при рождении дал,

Придает сонной бесформенности форму,

Мир проявляет, где прежде ничего не обитало.

В тех областях, что в смерти круг заключены, склоняются

К Неведению темной вечности,

Дрожа в инертной бессознания массе,

Иль заключенная в кольца недвижной Силы,

От принуждения слепого Материи глуха, нема

Она отказывается спать неподвижно в прахе.

Затем, за бунт ее бессонный в наказание

Дано лишь твердое, механическое Обстоятельство

Как создание ее магического ремесла,

Она творит божественные чудеса прямо из грязи;

И в плазму она вкладывает свой бессловесный и бессмертный импульс,

Живущей ткани думать помогает, и к ощущениям приближает чувства

Шлет через нервы острые послания,

В сердце из плоти  любит чудесно,

Грубым телам дает душу, волю и голос.

Даже приказывает она как жезлом волшебным

Существам и формам и сценам бесчисленным,

Несущих факелы ее великолепия сквозь Время и Пространство.

Этот мир – ее долгое путешествие через ночь,

Планеты и солнца лампами ее дорогу освещают,

Наш разум – ее мыслей доверитель,

Наши чувства – ее свидетели трепетные.

Рисуя свои знаки средь вещей, наполовину истинных, наполовину ложных,

Там трудится она, чтоб грезами исполненными заместить

Память своей потерянной вечности.

Это – ее дела, в этом огромном мире – неведении:

Пока вуаль поднята, и пока ночь мертва,

Во свете или тьме она ведет свой неустанный поиск;

Время – ее дорога паломничества бесконечного.

Одно сильное чувство – причина всех ее трудов.

Ее вечный Возлюбленный – причина ее действий;

Из-за него она выпрыгнула из Просторов незримых

Чтоб двигаться здесь в совершенно бессознательном мире.

Эти действия – ее торговля со скрытым Гостем,

Его настроения она берет как формы для страсти сердца своего;

А в красоте она хранит сокровище – солнечный свет его улыбки;

Стыдясь своей богатой нищеты космической,

Она подлащивается дарами малыми своими к его могуществу,

Своими сценами удерживает постоянство его взгляда

И молит его странствующие мысли большеглазые обитать

В фигурах ее миллионоимпульсной Силы.

Лишь чтоб привлечь своего скрытого спутника

Хранить вблизи к своей груди, в своем покрове мировом

Чтоб из ее рук он не вернулся к своему бесформенному миру,

Ее, забота неотъемлемая и занятие сердца.

Но все же, когда он наиболее близок, она его далеким ощущает.

Ибо противоречие – ее закон природный.

Хотя она навечно в нем, он в ней,

Как будто бы, не ведая об этой вечной связи,

Воля ее направлена на то, чтоб Бога в своих трудах запечатлеть

Чтобы хранить его, в своей тюрьме лелеять

Чтобы во Времени снова, они бы разлучиться не смогли.

Она сначала сотворила великолепные палаты духовного сна

Интерьера глубокого комнату,

Где он дремлет, словно гость позабытый.

Но возвращается  она сейчас, чтоб разорвать забвения чары,

И дремлющего разбудить на скульптурном ложе;

Снова находит Присутствие в форме

И  в свете, что с ним пробуждается, открывается

Значение той спешки и задержек Времени,

Сквозь этот ум, что затемнял когда-то душу

Проходит блеск невидимого божества.

Сквозь светлые мечты духовного пространства

Она строит творение, как радужный мост

Между Безмолвием изначальным и Пустотой.

Сеть создана подвижной вселенной;

Она плетет ловушку для сознательного Бесконечного.

С ней знание, которое шаги свои скрывает

И выглядит Неведением, немым и всемогущим.

С ней есть та мощь, что делает истинными чудеса;

Невероятное – ее обычных фактов содержание.

Ее намерения, ее деяния проявляют тайны;

Рассматриваемые, они вырастают из того, чем прежде были,

И объясненные, кажутся все же, более необъяснимыми.

И даже в нашем мире царствует мистерия

Земное коварство завеса тривиальной простоты скрывает;

Ее величественные уровни сотворены из колдовства.

Загадка там показывает свою великолепную призму,

Там нет банальности глубокой маскировки;

Приходит все переживание, оккультное, глубокое,

И вечно новое, божественное чудо.

Там скрытое бремя, мистичное прикосновение,

Там тайна чувства скрытого.

Хотя земная маска ее лицо не облегает,

В себя она бежит, от своего собственного взгляда.

Все формы есть намеки, какой-то завуалированной мысли.

Чьи скрытые намерения таятся от ума преследования,

Но все же является чревом суверенного следствия.

Там каждое чувство и мысль являются действием,

И каждое действие – символ и знак,

И каждый символ скрывает живущую силу.

Она строит вселенную из истин и мифов,

Но то, в чем более всего нужда ее, она не в состоянии построить;

Проявленное все есть копия иль образ Истины,

Но та Реальность от нее скрывает свой мистичный лик.

Все остальное она там находит, но вечности недостает;

Оттуда все исходит,  упущена лишь Бесконечность.

Сознание, освещенное Истиной свыше

Было ощутимо, оно видело свет, но не Истину:

Оно хватало идею, из нее строило мир;

Оно творило там образ, и Богом называло это.

Но все же что-то истинное, вовнутрь направленное, там пребывало.

Те существа, что обитают в мире более великой жизни

С более великим воздухом, пространством более свободным,

Живущие не телом или внешними вещами:

Более глубокое существование было их местом самости.

В том напряженном владении сокровенности

Объекты обитали как друзья души;

Действия тела – второстепенный шрифт,

Поверхностное исполнение внутренней жизни.

Все силы – есть свита Жизни в том мире

И мысль и тело идут за нею как служанки.

Вселенская обширность ей дала комнату:

Все в своих действиях чувствует движение космическое

И является инструментом космической мощи.

Иль свою собственную самость они своей вселенной делают.

Во всех, кто поднялся к более великой Жизни,

Шепчет на ухо голос не рожденных вещей,

Их глазам, посещаемым неким высоким солнечным светом

Устремление являет образ короны:

Чтоб семя прорастить, что бросила она вовнутрь,

Ее творения живут, чтобы в самих себе достигнуть ее силы.

Каждый – величие растущее по направлению к высотам

Иль исходящий океан из внутреннего центра;

В круговых волнах силы концентричной,

Давясь, они глотают свое окружение.

И даже из величия того, многие творят тесную камору;

Закрыты в кратких перспективах и широтах узких

Они живут довольные, каким то малым, завоеванным величием.

Чтоб собственной империей малой управлять,

Чтоб быть фигурой в своем личном мире

И радости и горе окружения своими собственными делать

И ублажать свои желания жизни и мотивы

Для этой силы достаточна ответственность и пост,

Распорядитель Личности, ее судьбы.

Это была линия транзитная и стартовая точка,

И иммиграция первая в небесные владения,

Все те, кто превосходит ту бриллиантовую сферу:

Сродни нашей расе земной;

Та область граничит  с нашим смертным состоянием.

Тот мир более обширный, возвеличивает движения наши,

Его формации сильные строят наши растущие самости;

Его творения есть наши более яркие ответы,

Закончены те типы, которые мы только начинаем

И есть уже надежно то, чем мы стремимся быть.

Как если бы из вечных символов мысли

Целостных, не разрываемых как мы противоположными началами,

Они следуют незримому лидеру в сердце,

Они живут, повинуясь естественному внутреннему закону.

Хранится там величия запас, форма героя;

Душа – внимательный строитель своей судьбы;

Никто не безразличен, не инертен духом;

Свой выбор сделали они, они зрят Бога, которого обожают.

Битва – есть единение меж истинным и ложным,

Паломничество – обретение божественного Света.

Ибо даже Неведение стремится там знать

И светит блеском далекой звезды;

В сердце сна там есть знание

Природа там приходит к ним сознательною силой.

Идеал – это лидер, их царь;

Устремляясь к монархии солнца

Они взывают Истину стать их высшим правительством,

И воплощать ее в своих дневных делах

Ее душевным голосом свои мысли заполнять

И жизнь свою формировать ее дыхания формой,

До тех пор, пока не станут частью золотосолнечного божества.

Или они поддержат правду Тьмы;

За Небеса иль Ад они должны вести войну:

Воители Добра, они служат светлому началу   

Или солдаты Зла на попечении греха.

Добро и зло ведь равно правят

Где бы Знание не проявлялось отражением Неведения.

Все силы Жизни тянутся по направлению к своему Божеству

В просторе и отваге той атмосферы,

И каждый строит храм, свой культ распространяет,

И Грех там – тоже божество.

Утверждая великолепие и красоту закона своего,

Она провозглашает жизнь своим владением природным,

Принимает трон мира иль папскую мантию;

И почитатели ее священное право объявляют.

И чтут увенчанную красной тиарой Ложь

Поклоняются тени искаженного Бога,

Черную Идею допускают, которая выкручивает мозг

Или лежит с развратной Силой, что душу убивает.

Господствующая добродетель стоит в изначальной позе,

Иль титаническая страсть неустанную гордость подстрекает:

Цари, священники, жрецы, они – на алтаре Мудрости

Иль жизнь их – жертвоприношение идолу Власти.

Иль красота на них сияет, подобно странствующей звезде;

Слишком отдалена, чтобы достигнуть, воодушевленные, за ее светом следуют они;

В Искусстве и жизни они ловят Всепрекрасного луч

И делают мир своим лучистым, драгоценным домом:

Даже простые формы в чудеса одеты;

В каждом часе заключены очарование и величие

И пробуждают радость, что спит во всех сотворенных вещах.

Могучая победа, или могучее падение,

Небесный трон или адская яма,

Энергию двойственную они оправдали

Души свои отметили ее великолепной печатью:

Чтобы ни сделала с ними Судьба, они того заслужили;

Что-то они сделали, чем-то они были, они живут.

Материя там – есть души результат,  не ее причина.

В балансе противоположностей, в правде вещей земных

С грубым весом считаются менее, с тонким –  более;

На внутренних ценностях внешний план держится

Как выразительное слово трепещет мыслью,

Как устремляется действие со страстью души

Так очевидный, ощутимый замысел этого мира

Глядит, вибрируя назад, к какой то мощи внутренней.

Ум, не ограниченный внешним чувством

Дал образы неуловимого духа,

Импульсы мира, свободные от направления ощущались

И обращались в конкретную дрожь тела

Живые работы Силы бестелесной;

Здесь подсознательные силы, что действуют незримо

Или в засаде затаившись, ожидая позади стены

Выходят наперед, свой открывая лик.

Оккультное взрастало там, в открытое, и очевидное хранило

Скрытый поворот и неизвестное на плече своем несло;

Было почувствовано незримое и толкало видимые формы.

В единении двух встретившихся разумов

Глядела мысль на мысль и не нуждалась в речи;

И в двух сердцах эмоция  эмоцию объяла,

Друг друга трепет, нерва, плоти ощущали

Иль тая друг в друге росла необъятность

Как будто пылают два дома, соединяется с огнем огонь:

Терзалась ненавистью ненависть, любовь к любви врывалась,

Боролась воля с волей на невидимой арене ума;

И ощущения других, как волны проходящие насквозь

Оставляя дрожащим основание тонкого тела,

Их гнев спешил галопом в грубую атаку,

Ударами копыт, сотрясая почву;

И кто-то ощущал чужое горе, врывающееся в грудь,

Радость другого, ликуя, бежала через кровь:

Сердца могли притянуты быть близко через расстояния, голоса приблизить

Что говорят на берегу чужих морей.

Пульса удар – там взаимообмен живущий:

Существо ощущает бытие даже отдаленное

И сознание отвечает сознанию.

И все же единства окончательного там не было.

Была там обособленность одной души от многих:

И можно возвести внутри стену покоя,

Доспех сознания мог укрыть и защитить;

Существование могло быть замкнуто и одиноко;

И он в себе, один мог оставаться.

Тождественности не было еще, ни мира, ни единства.

Еще несовершенным было все, незавершенным, полу знаемым:

Превзойдено чудо Несознания,

Но чудо сверхсознания еще,

Незнаемое, само сокрытое, неощутимое, непостижимое,

Смотрело вниз на них, источник всего, чем они были.

Они приходили как формы бесформенной Бесконечности,

Жили как имена безымянной Вечности.

Там были оккультными начало и конец;

Средний период работал необъяснимый, оторванный:

Они были словами, что сказаны в просторе бессловесном Истины,

Они были цифрами, заполняющую бесконечную сумму.

Никто доподлинно не знал, ни мира, ни себя,

Или хранимой там Реальности живущей:

Что Ум там мог построить или взять – они лишь только знали

Из тайного, огромного запаса Сверхума.

Под ними Тьма, а свыше – сияющая Пустота,

В великом, восходящем Пространстве жили они неуверенно;

Мистерию объясняли таинством,

Загадочным ответом встречали загадку вещей.

Пока он продвигался в эфире двусмысленной жизни

Он вскоре сам стал загадкой для себя;

Как символы он видел все, искал их смысл.

Через истоки вздымающиеся рождения и смерти

И над сдвигающимися границами изменения души,

Охотник на созидательный след духа,

Он в жизни шел прекрасным и могучим следом

Преследуя ее грозный, запечатанный восторг

В опасном приключении без конца.

Сначала в тех шагах великих цель не проявлялась:

Он видел лишь источник всех вещей обширный здесь

Глядя по направлению к запредельному истоку, более широкому.

Ибо по мере того, как она удалялась от очертаний земных,

Все напряженней притяжение  ощущалось из Неизвестного,

И более высокое содержание освобождающей мысли

Влекло ее по направлению к чуду и открытию;

Туда пришло высокое освобождение от мелочных забот,

Могущественней образ желания и надежды,

Обширней формула, величественней сцена.

Она всегда кружилась вокруг некоего отдаленного Света:

Знаки ее все еще скрывали более, чем открывали;

Но связанные с каким-то зрением мгновенным, волей

Они теряли свое назначение в радости действия,

Пока не обнажился их бесконечный смысл, они оставались

Шифром, мерцающим нереальным значением.

Вооруженная магическим, одухотворенным луком

Она метила в цель, что оставалась невидимой

Всегда считалась отдаленной,  хотя и всегда близкой.

Как тот, кто объясняет, освещая темы,

Словаря, запутанного, магического текста,

Разглядывал он ее тонкие, запутанные, таинственные проекты

И скрытое, трудное доказательство ее ключей,

Прослеживал в чудовищных песках необитаемого Времени

Начал тех нить, ее титанических трудов,

И наблюдал её шараду действий в ожидании намека,

Читал отрицающий жест ее силуэта,

И уловить стремился в их обремененном смыслом

Танце – фантазии ее эпизодов

Удаляющегося в ритмическую мистерию,

Мелькание убегающих стоп на бегущей земле.

В лабиринте образцов ее надежд и мыслей

И окольных путей ее сокровенных желаний,

В тех составных углах заполненных ее снами

И кругов пересекаемых интригой неуместных окружностей,

Скиталец бродящий среди убегающих сцен,

Он потерял те знаки и гнался за каждой неудачной догадкой.

Он вечно встречал ключевые слова, не знающие своего ключа.

Солнце, что ослепило свой собственный видения глаз,

Бриллиантовый капюшон сияющей загадки

Освещал плотный, пурпурный барьер неба мысли:

Огромный, смутный транс ночи ее звезды показал

Как если бы поблизости сидящий, открыл окна щель,

Читал он вспышкой молнии, вспышкой заполняя

Метафизические главы ее романса

Поиска души утраченной Реальности

И вымысел ее искаженный достоверного духовного факта,

Ее капризы и причуды и скрытые значения,

Странности стремительные и неуловимые, и обороты тайные.

Великолепные одеяния ее таинственности

Что складками своими скрывают тело от зрения,

Странные, многозначительные формы вытканы на ее платье,

Ее, полные значения очертания душ вещей

Он видел фальшивую прозрачность оттенков ее мысли,

Ее богатые парчи вышитые с образной фантазией

Изменчивые маски и маскировки кружева.

Тысячу ликов истины, ставящих в тупик

Глядящих на него, из форм ее, незнакомыми глазами

И неузнаваемые бессловесные рты,

Говорили из фигур ее маскарада,

Или проглядывали из великолепного глубокомыслия

И тонкого великолепия ее драпировок.

В блеске внезапном Неведомого

Невыразимые звуки достоверными становились,

Идеи, что  казались лишенными смысла, вспыхивали истиной;

Голоса, что из незримых миров ожидающих приходили

Издавали слоги Непроявленного

Чтобы мистичного Слова тело облечь,

И диаграммы волшебные Закона оккультного

Запечатали некоей точной гармонией неразгаданной,

Или чтоб воссоздать геральдический герб Времени тайных вещей

Использовали цвета и фигуры.

В ее пущах зеленых и таящихся безднах,

В ее чащах радости, где опасность обнимает восторг,

Он мельком замечал скрытые крылья ее певцов надежд,

Мерцание голубого, золотого и алого огня.

На потаенных тропинках, обрамляющих ее случайные поля – дороги

И от ее озер спокойных, ручейков поющих

Он находил тот отблеск золотых плодов ее блаженства

И красоту ее цветов грез и музы.

Словно чудо сердечной перемены от радости

Он наблюдал в сиянии алхимическом ее солнц.

Малиновую вспышку цветка, расцветающего раз в столетие

На древе – жертвоприношении духовной любви.

Он ее видел в великолепии сонном ее полудней,

Непрестанный повтор сквозь часы,

Танец мыслей стрекозий над потоком мистичным

Скользил, но никогда не проверял своего журчания скорость,

И слышал смех розы ее желаний

Убегающей, словно от страстно протянутых рук,

Сладко звеня ножными браслетами фантазии.

Среди живых символов ее оккультной власти

Он двигался и ощущал их как близкие, реальные формы:

В той жизни более конкретное чем человеческая жизнь

Пульсировало сердце реальности скрытой:

Там воплощенным было то, что мы лишь думаем и ощущаем,

Собой очерчено здесь то, что принимает внешние заимствованные формы.

Товарищ Тишины на ее суровых высотах

Принятый ее могучим одиночеством,

Стоял он с ней на медитирующих вершинах

Где были жизнь и бытие священным

Подношением Реальности запредельной,

И видел ее выпускающей в Бесконечность

Своих хохлатых орлов значения,

Посланников Мысли к Немыслимому.

Отождествляемых в духовном видении и ощущении,

Как в дом, входя в ее глубины,

Он стал всем, чем была она или стремилась быть,

Он думал ее мыслями и путешествовал ее шагами,

Ее дыханием жил, рассматривал ее глазами

Чтобы суметь узнать секрет ее души.

Свидетель, покоренный своей сценой,

Ее великолепным фасадом пышным восхищался и игрой

Чудом ее богатства и тонкого искусства,

И трепетал от ее настойчивого крика;

Страстью охваченный, он докучал кудесникам ее могущества,

И ощущал возложенную на него внезапно мистическую волю,

Ее руки, что месили судьбу с яростной хваткой,

Ее прикосновения движущие, ее силы, владеющие и направляющие.

Но так же видел он, что душа ее внутри рыдала,

Ее поиски тщетные, что хватались за истину исчезающую,

Ее надежды мрачный взгляд, что с отчаянием дружит,

Та страсть, что обладает ее томящимися членами,

Грусть и восторг ее груди волнующийся,

Ее ум, что тяжко трудится неудовлетворенный своими плодами,

Сердце ее, что единственного Возлюбленного приковать к себе не может

Все время он встречал завуалированную и ищущую Силу,

Богиню в изгнании, строящую имитирующие небеса,

Сфинкс, чьи глаза глядят на скрытое Солнце.

Он рядом постоянно чувствовал дух в ее формах:

Силой ее природы было, присутствие страстное;

Это единственное реальное во внешних вещах,

И даже на земле, дух это жизни ключ.

Но того следа ее твердые поверхности нигде не носили.

В ее делах свой штамп не обнаружил.

Пафос утраченных высот – вот зов его.

Лишь иногда уловима линия тенистая

Что выглядит намеком завуалированной действительности.

Жизнь пристально смотрела на него со смутными и спутанными очертаниями

Преподнося картину, которую глаза не могут сохранить,

Рассказ, что все еще там не написан.

Как будто во фрагментарном полу потерянном проекте

Значения жизни убегали от преследующего глаза.

Гримаса жизни скрывает жизненную самость реальную от взгляда;

И смысл жизни тайный внутри записан, свыше.

Та мысль, что придает значение этому живет далеко в запредельном;

Это не видно в ее незаконченном проекте.

В надежде тщетной прочитать парадоксальные обозначения

Или найти то слово полу разгаданной шарады.

И только в той, более великой жизни загадочная мысль

Намеком открывается, какого-то объясняющего слова,

Что делает земной миф рассказом внятным.

И что-то, наконец, было видимо, что выглядело истине подобно.

В атмосфере полумрака мистерии опасной

Тот глаз, что смотрит на половину темную истины

Образ создал среди живых, смутных очертаний

И вглядываясь сквозь дымку тонких оттенков

Он видел полу ослепшую божественность скованную

Изумленную миром, в котором двигалась,

Все еще сознающее какой-то свет оживляющий душу.

Привлеченный к странным, отдаленным мерцаниям,

Ведомый звучанием флейты отдаленного Игрока

Искал свой путь средь жизненного смеха, зова

И указующего хаоса мириада ее шагов 

К какой-то тотальной, глубокой бесконечности.

Вокруг столпился лес ее обозначений:

Читал он наудачу прыжками – стрелами Мысли

Что попадает в цель предположением или случайностью блестящей

Ее изменчивые, цветные дорожные огни идеи

Ее сигналы неуверенного, поспешного события,

Иероглифы ее символического представления пышного

Ее отметки межевые в запутанных во Времени путях.

В своих лабиринтах подступов и отступления

К каждой стороне она его притягивает и противостоит,

Но, оказавшись слишком близко, она его объятий избегает;

Она его ведет всеми путями, но нет бесспорного пути.

Очарованный многоголосным чудом ее пения

Влекомый ее колдовством настроений

И движимый ее случайным прикосновением радости и горя,

Он в ней себя теряет, но и ее не обретает.

Из ее глаз ускользающий рай над ним насмехается:

Он грезит о ее красе, что сделалась его навечно,

Он грезит о своем господстве, осуществленном над членами ее,

Он грезит от магии ее груди блаженства.

В ее просвещающем почерке, ее причудливом переводе

Чистого,  изначального, Божественного текста,

Он мыслит прочесть Писание Чудесное,

Иератическим ключом к неизвестным блаженствам.

Но Слово Жизни скрыто в этом способе письма,

Песнь Жизни теряет свою божественную ноту.

Незримый, пленник в доме звука,

Дух, потерянный в великолепии грезы

Слушает тысячеголосую оду иллюзии.

Плетение тонкое чар скрадывает сердце

Или яркая магия расцвечивает ее оттенки и цвета,

Но все же, они пробуждают трепет мимолетного очарования;

Странствующий марш, пробитый блуждающим Временем,

Они зовут к короткому восторгу неудовлетворенному

Иль погрязают в наслаждении ума и чувств,

Но упускают души просветляющий отклик.

Слепой пульс сердца, что достигает радости сквозь слезы,

Стремится к вечно недосягаемым вершинам,

Экстаз невоплощенного желания

След ее голоса последнего восхождения в небеса.

Преобразованы последние страдания памяти

В след убегающий печали застарелой:

Слезы ее обращены, чтобы украсить болью бриллиантовой,

Магический песни венец ее сожаления.

Кратки ее обрывки счастья

Что прикасаются к поверхности, затем проходят или умирают:

Потерянная память эхом отзывается в ее глубинах,

Ее бессмертное стремление, завуалированный зов самости;

Пленник в смертном, ограниченном мире,

Дух, израненный жизнью, рыдает на ее груди;

Страдание лелеемое – ее плач глубочайший.

Скиталец по жалким, безнадежным направлениям,

По звуковой дороге расстроенного голоса

Покинутый кричит забытому блаженству.

Заблудившись в пещерах эхо Вожделения,

Ведет он призраков умерших надежд души

Живыми хранит голоса преходящих вещей

Иль медлит на сладких блуждающих нотах

За удовольствием охотясь в сердце боли.

Рука Судьбы коснулась струн космических

И то вторжение беспокойного напряжения

Покрывает внутренней музыки спрятанный ключ

Что ведет неслышные поверхности каденции.

Но все же эта радость жить и создавать

И радость любить и трудиться, несмотря на все неудачи,

И радость искать, невзирая на то, что все, что находим обманывает

И все, что мы знаем, предает нашу веру;

Но все же что-то, в глубинах этих достойно этой боли,

Страстная память навещается огнем экстаза.

И даже горе было скрытой радостью в своих корнях:

Воистину нет ничего напрасного, чтобы ни сделал Единый:

В наших сломленных сердцах, мощь Бога выживает

И звезда победы все же освещает нашу безнадежную дорогу;

Смерть наша сотворена проходом к новым мирам.

Это придает музыке Жизни звучание возвышенное.

Она всему одалживает своего голоса славу;

Небесные восторги шепчут ее сердцу и уходят,

Земные, преходящие стремления кричат и плачут с ее губ и увядают.

Один лишь Богом данный гимн,

Что с ней пришел из ее духовного дома, ее искусство избавляет

Но стал на пол пути и ослабел, тихое слово

Пробужденное, в какой-то паузе глубокой ожидающих миров,

Протянуло шепот в вечной тишине:

Но не пришло дыхание от высшего покоя:

Роскошное вступление занимает слух

И сердце слышит и душа приемлет;

И незаметно этой музыке вторит

На преходящее расточая вечность Времени.

Тремоло голосов часов

Забвением покрывает высокого предназначения тему

Что само воплощенный дух пришел сыграть

На клавикордах обширных Силы – Природы

И лишь могучий шепот здесь и там

Извечного Слова, блаженного Голоса

Или прикосновения красоты преображающей сердце и чувство,

Великолепие блуждающее и тайный крик,

Взывают к сладости и силе не слышимой боле.

Здесь брешь, здесь останавливаются и увязают жизненные силы;

Эта нехватка нуждается в магическом умении:

Это желает сделать все остальное кажущимся тонким и нагим.

И полувзгляд рисует ее действий горизонт:

Ее глубины помнят о том, что сотворить она пришла,

Но ум забыл или ошиблось сердце:

В Природы бесконечных очертаниях потерян Бог.

Чтоб в знании суммировать всеведение,

Воздвигнуть Всемогущество в деянии,

Создать здесь своего Творца, было ее самонадеянным желанием сердца,

Космическую сцену захватить совершенным Богом.

Трудясь, чтоб трансформировать еще далекий Абсолют

Во все наполняющее богоявление,

В провозглашение Невыразимого,

Она желает проявить здесь славу Абсолютной силы,

Чтоб равновесие обратить в творения ритмичный взмах,

Небо покоя обручить с блаженства морем.

Огонь, чтоб в вечность Времени призвать,

Чтоб радость тела сделать живой такой же, как восторг души,

Землю она поднять желает по соседству с небесами,

Трудится жизнь, чтобы сравняться с Высшим

И примирить Вечное и Бездну.

Ее прагматизм, трансцендентная Правда

Тишину наполняет голосами богов,

Но в крике том потерян Голос одинокий.

Ибо видение Природы возвышается вне действий ее.

Свыше видит она жизнь богов в небесах,

Полубога выступающего из обезьяны

Это все, что она может в наших смертных основах.

Здесь полубог, полутитан – ее вершины:

Эта величественная жизнь колеблется меж небом и землей.

И в снах ее преследует парадокс мучительный:

Ее энергия, капюшоном скрытая, невежественный мир побуждает

Взглянуть на радость, которую объятия ее отбросили:

В ее объятиях он не может вернуться к своему истоку.

Огромна ее мощь, бесконечен путь ее обширных дел,

Его значение потеряно и заблудилось.

Хотя она несет в своей тайной груди

Закон и кривую путешествий рожденных всех вещей

Ее ученость кажется частичной, намерения – мелки;

На почву устремления вступают ее пышные часы.

Неведение тяжкое обременяет крылья Мысли,

Ее мощь попирает то существо одеяниями своими,

Ее деяниями его бессмертный взгляд заключен в темницу.

В ее владения наведывается чувство ограниченности

Ибо нигде не обеспечено согласие иль мир:

При всей глубине и красоте ее трудов

Там не хватает мудрости, что полной делает свободу духа.

Старо, повяло ныне очарование ее лица

И от него сокрыты ее быстрые, скрупулезные умения;

Его широкая душа просила более глубокой радости, чем ее.

Он бегства искал из ее замысловатых линий;

Но ни ворота из слоновой кости, ни из рога

Он не нашел подземный ход видения духовного,

И не было там выхода из этого пространства, подобного грезе.

И наше существо должно вечно двигаться сквозь Время;

Смерть нам не помогает, на прекращение надежда напрасна

Воля тайная принуждает нас продолжать.

Нашей жизни покой – в Бесконечности;

Она закончить не может, ее конец есть жизнь Всевышняя.

Смерть – это врата, не цель нашей прогулки:

Какой-то древний, глубокий импульс, трудится продолжает:

Наши души влекомы, как скрытою сворою,

Несут от рождения к рождению, из мира к миру,

Деяния наши продолжаются после падения тела

Старое, извечное, безостановочное путешествие.

Не обнаружена тихая вершина, где Время может отдохнуть.

То был поток волшебный, что достигал не моря.

И как бы далеко не шел он, где бы ни поворачивал,

То колесо трудов, бежало вместе с ним, опережало;

Всегда была дальнейшая задача, что делаться должна.

Ритм действия, крик поиска

Всегда росли в том беспокойном мире;

И сердце времени заполнил шорох деловой.

Все было выдумкой, движением непрестанным.

Сотни путей чтоб жить были испытаны, но тщетно:

Тождественность, что суммирует тысячи форм

Старалась убежать из этой долгой монотонности

И вещи новые творить, что вскоре становились подобно тем же самым.

Любопытные декорации глаз соблазняли

И ценности романов, подновляли древние темы

Чтоб ум в заблуждение ввести идеей перемены.

Картинка другая, по сути, та же самая

Являлась в смутном окружении космическом.

Лишь дом другой с лабиринтом

Творений, их событий дел,

Город движения обусловленных душ,

Рынок творения и товаров ее,

Предложен был уму трудящемуся и сердцу.

Окружностью заканчивался там, где начался

И продублирован вперед идущий, извечный марш

Прогресса к совершенству неизвестного пути.

Каждая финальная сцена ведет к последующему плану.

И все же, каждая новая отправная точка казалась последней,

Вдохновленным Евангелием, теории последней вершиной,

Провозглашающей панацею от всех болезней Времени

Или несущей мысль в своем окончательном полете в зените

И возвещающее высшее открытие

Каждая скоротечная идея, структура бренная,

Оглашает бессмертие своих правил,

И претендует быть совершенной формой всех вещей,

Последний конспект Истины, Времени золотое достижение.

Но бесконечно ценного ничего не было достигнуто:

Мир, всякий раз заново творимый, не завершенный никогда

Всегда полу-попытки громоздил на потерянные усилия

И зрел фрагмент как Целое вечное.

Вздымающаясся в бесцельность тотальность сделанных вещей

Существование казалось напрасным действием необходимости

Борьбой вечных оппозиций

В объятьях тесных схватки антагонизмов,

Игра без исхода или идеи,

Голодный марш жизней без цели,

Или написанной на голой доске Пространства,

Тщетной и повторяющейся суммой душ,

Надеждой павшей, светом не светившим никогда,

Труд незавершенной Силы

Привязанной к своим деяниям в вечности тусклой.

Там нет конца, или еще никто не мог быть виден:

Хотя и побежденная, жизнь должна продолжать бороться;

Всегда она корону видит, не может ухватить;

Ее глаза сосредоточены вне состояния падшего ее.

Там все еще вибрирует в груди ее и наших

Слава, что была однажды, и которой нет сейчас,

Или взывает к нам из за пределов чего-то неосуществленного

Недостижимое еще величие из за запинающегося мира.

В памяти, за нашим смертным чувством

Греза упорствует  великой, счастливой атмосферы

Дыша вокруг сердец свободных любви и радости,

Нами забытой, бессмертной в утраченном Времени.

Призрак блаженства преследовал ее глубины облюбованные;

Потому что она все же помнила, хотя сейчас и далека,

Свое царство золотой беззаботности и довольного желания

Свои красу и мощь, и счастье

В сладости блаженства пылающего,

В царстве бессмертного экстаза

На полпути меж Бездной и Бога тишиной.

Мы храним это знание в наших скрытых частях;

Пробудившись к мольбе мистерии неясной,

Встречаем мы глубокую, незримую Реальность

Куда правдивей, мирового лика существующей истины:

Преследуемые своими «Я», теперь мы не состоянии воскреснуть

И движимы Духом, которым мы еще стать должны.

Как тот, кто потерял царство своей души,

Мы оглядываемся к какой-то божественной фазе нашего рождения

Иной чем это несовершенное творение здесь

И надеемся в этом или божественном мире

Все же вновь обрести из под охраны Небожителей

То, что утратили из-за забывчивости своих умов,

Нашего существа естественное счастье,

Нашего сердца восторг мы разменяли на горе,

Телесный трепет мы обменяли на простую боль,

Блаженство, к которому стремится наша телесная природа

Стремится так, как неприметный мотылек – к сияющему Свету.

Жизнь наша – марш к победе прежде не одержанной.

Это волна существования по восторгу томящемуся,

Это жаждущие суматохи неудовлетворенные силы,

Эти длинные и далекие ряды вперед устремленных надежд

Возводят боготворящие глаза к голубой Пустоте, называемой небом

Взглядом ища Руку золотую, что прежде никогда не приходила,

Пришествие, которого все творение ожидает,

Прекрасный облик Вечного

Что на дорогах Времени появится.

Но все же до сих пор, мы говорим себе, разжигая веру,

«О, несомненно, однажды, на крик наш он придет,

Однажды, он заново жизнь нашу воссоздаст

Произнесет магическое заклинание мира

И совершенство принесет в схему вещей.

Однажды, он к жизни снизойдет, к земле,

Оставляя тайну вечных дверей,

В мир, что о помощи кричит ему,

И истину внесет, что полной делает свободу духа,

И радость, что есть очищение духовное души,

Ту мощь, что есть распростертые руки Любви.

Однажды он поднимет своей красы ужасную вуаль,

Восторг навяжет бьющемуся в ритме сердцу

И обнажит свое тайное тело блаженства и света».

Но сейчас мы напрягаемся, чтобы достичь неизвестной цели:

И нет конца рождению и поиску,

И нет конца умиранию и повторам;

Жизнь, что достигает своей цели, более великих целей просит,

Жизнь, что не достигает, умирает, снова  жить должна;

Пока не отыщет себя, она не может прекратится.

Должно быть сделано все то, ради чего и жизнь и смерть сотворены.

Но скажет ли кто-то, что даже за всем этим последует отдых?

Иль там покой и действие являются одним и тем же

Глубоко в груди всевышнего восторга Бога.

В высоком состоянии, где более нет неведения,

Движение каждое – волна мира и блаженства,

Отдохновение Бога – недвижная созидательная сила,

Действие – рябь в Бесконечности.

Преображения солнца еще может сиять

Ночь может обнажить свою сердцевину мистического света;

Тот парадокс само отрицающий, несущий самому себе страдания

В мистерию самосветящуюся может обратится,

Путаница эта – в радостное чудо.

Затем Бог сможет быть видимым здесь, принять здесь форму;

Будет раскрыта тождественность духовная;

Проявит жизнь свое правдивое, бессмертное лицо.

Но беспредельный труд – сейчас ее судьба:

В своей повторяющейся десятичности событий

Рождение и смерть являются указателями непрестанного повторения;

Тот старый знак вопроса, стоящий на полях каждой последней страницы,

Каждого тома истории ее усилий.

Хромающее Да, через эпохи те, все путешествует еще

Сопровождаемое вечным Нет.

Все выглядит напрасным, однако нескончаема игра.

Бесстрастно обращается вечно кружащееся Колесо,

Жизнь не имеет выхода, освобождения смерть не приносит.

Тюремщик самому себе,  существо живет

Хранит свое бессмертие бесполезное.

Исчезновение отвергается,  единственный уход от реальности.

Ошибка богов этот мир сотворила.

Иль безразличный Вечный, наблюдающий Время.



Конец Шестой песни.

               

               




               

Песнь седьмая. Нисхождение в ночь.



Ум, избавленный от жизни, спокойным стал, чтоб знать,

Сердце, отделенное от слепоты и боли,

Печати слез, границ невежества,

Он обернулся, чтоб найти обширную причину мировой ошибки.

Смотрел в другую сторону от зримого лица Природы

И посылал свой взгляд в Простор необозримый,

Пугающая, неизвестная Бесконечность,

Спящая позади бесконечного круга вещей,

Которая несет вселенную в своих безвременных просторах

И рябь существования – есть наши жизни.

Из этого дыхания несознательного, строятся миры

Материя и ум – могущества и символы,

Наши пробужденные мысли – продукт ее снов.

Была разорвана вуаль, что покрывает Природные глубины:

Исток он видел продолжающейся боли мира

И пасть, черной впадины Неведения;

Зло, сохранившееся в корнях жизни

Подняло голову свою, в его глаза взглянуло.

На тусклом берегу, где умирает субъективное Пространство,

С застывшего гребня, обозревая все, что есть,

Мрачное, пробудилось Незнание,

Ее широкие и чистые глаза дивились на Время и Форму,

Уставились на выдумки Живущей Пустоты

И Бездну, откуда исходят наши начала.

За ней показалась из серости вырезанная маска Ночи

Наблюдающая рождение всех сотворенных вещей.

Могущество скрытое, осознавало свою силу,

Неясное, везде таящееся Присутствие,

Рок противостоящий, что угрожает всем вещам сотворенным,

Смерть, как символ темного семени жизни,

Казалась порождающей и убивающей мир.

Затем из мрачной мистерии бездн

И из Маски полой груди

Что-то кралось вперед, что казалось бесформенной Мыслью.

Фатальное влияние незаметно в творения проникло

Чье летальное прикосновение преследует бессмертный дух,

На жизнь возложен был охотящейся смерти палец

И покрыта мраком  ошибки, горя и боли

Души естественная воля к истине, радости и свету.

Обвила деформация то, что требовало быть

Существа тем самым поворотом, Природы истинным мотивом.

Враждебный и извращающий Ум за работой

В каждом углу укрывался сознательной жизни

Развращал истину ее собственными формулами;

Захватчик слуха души,

Поражающий знание оттенком сомнения

Пленил оракулов богов оккультных,

Стер указательные надписи паломничества Жизни,

Отменил эдикты твердые, что выгравированы на скале Временем,

И на фундаментах Закона космического

Воздвиг пилоны бронзовые своего беспорядка.

Даже Свет и Любовь, от скрытой опасности чар

Обернулись из блестящей природы богов

В падших ангелов и солнца обманывающие,

Сами стали опасностью и соблазном,

Порочной сладостью, влиянием гибельным в небесах рожденным:

Его сила могла деформировать самые божественные вещи.

Ветер скорби повеял над миром;

Ложью всякая мысль была осаждена, поступок каждый

Нес штамп дефекта или разочарования,

Высокие попытки все – падением или успехом тщетным,

Не мог никто знать причины своего падения.

Серая Маска шептала, хотя не было слышно ни звука,

Но все же в невежественном сердце семя посеяно

Что пробивало черный плод страдания, смерти и болезней.

Из холодных степей сурового Незримого

Невидимые, носящие Ночи серую маску,

Прибывали темные ужасные посланцы,

Захватчики из опасного мира силы,

Посланцы абсолютного зла.

В тишине голоса говорили невнятно,

Руки, которых не видит никто, сажали фатальное семя,

Была не видима форма, но сделана все же работа ужасная,

Декрет стальной, записанный искривленными заглавными буквами

Навязывал закон греха и рок враждебный.

Жизнь глядела на него, изменившимися и мрачными глазами:

Он видел ее красоту и сердце устремленное в вещах

Что довольствуется маленьким счастьем,

Отвечая малому лучику истины и любви;

Он видел ее золотой солнечный свет и далекое небо ее голубое,

Детей очарование и любовь друзей

И женщин красоту и добрые сердца людей,

Но видел также ужасную Силу, что управляет ее настроениями

И страдания, что разбрасывает на своих дорогах,

Рок, ожидающий незримых шагов человека

И ее злой и тяжелый, последний дар смерти.

Дыхание разочарования и упадка

Разлагающее, ожидало зрелости Жизни

И делало гниющим полновесное зерно Души:

Прогресс стал Смерти поставщиком.

Мир, что держался закона убитого Света

Лелеял гниющие трупы мертвых истин,

Приветствовал искривленные формы как свободные вещи, новые и правдивые

Смаковал красоту из уродства и зла

Гостями себя чувствуя на пиршестве богов

Испорченное пробуя подобно пище сдобренной специями.

Тьма, устоявшаяся в тяжелой атмосфере;

Охотилась за ясною улыбкой губ Природы

Доверие естественное убивала в ее сердце

И страхом искаженный взгляд вкладывала в ее глаза.

Вожделение, что извращает духа природное благо

Заменило сфабрикованными добродетелью и пороком

Души спонтанный и открытый импульс:

Поражая Природу ложью дуальности,

Их двойственные ценности разжигали запретный интерес,

Делали зло освобождением от фальшивого добра,

Эго, откармливали на добродетели и грехе

И делали каждого инструментом ада.

В грудах отходов монотонной дороги

Лежать остались старые, простые восторги

На пустыре нисхождения Жизни к Ночи.

Вся слава жизни потускнела, запятнана сомнением;

Вся красота закончилась в стареющем лице;

Вся сила была приравнена к проклятой Богом тирании

И Истина нуждалась в вымысле ума:

Преследование радости было теперь изнурительной охотой;

Вопрошающее Неведение оставило всякое знание.

Как из темного чрева он увидел всплывающее

Тело и образ Незримого, темного

Скрытого за красивой поверхностью жизнью.

Его опасная коммерция – есть причина страдания нашего.

Его дыхание – яд тонкий в человеческих сердцах;

Все зло стартует от этого двусмысленного лика.

Опасность ныне посещает простую атмосферу;

Мир рос и полнился зловещими энергиями,

Куда б ни обратил свои глаза о помощи или надежде,

В поле и дом, на улицу, лагерь и рынок,

Встречал он незаметные и крадущиеся явления и уходы

Вооруженных, тревожащих, воплощенных Влияний.

Марш  образов богинь, нагих и темных

Воздух беспокоил грандиозной неловкостью;

Ужасные шаги проходили невиданно близко;

Формы, что были угрозами, завладели грезой и светом,

И зловещие существа миновали его на дороге

Даже взгляд которых был бедствием:

Очарование и сладость грозная и непредвиденная,

Лица, что поднимались, соблазняя губы и глаза

К нему приближались, вооруженные красотой как ловушкой,

Но в каждой черте хранили фатальное значение

В любой момент могли опасно измениться.

Но он один распознал ту скрытую атаку.

Вуаль лежала на внутреннем видении,

Была там сила, которая скрывала свои ужасные шаги;

Все было оклеветано, но все же сама мысль была правдивой;

Все было окружено, но ничего не знало об осаде:

Потому что никто не мог видеть авторов своего падения.

Осознавая все еще скрываемую некую темную мудрость,

Он следовал дорогой неясных шагов потрясающих

В ночь возвращаясь, из которой они пришли.

Он ничейного тракта достиг, которого никто не строил.

И всякий мог туда войти и никто – остаться надолго.

Это были нечеловеческие земли атмосферы зла,

Полнились соседством без единого дома,

Земля пограничная меж адом и землею.

Там нереальность была господином Природы:

Это было пространство, где ничего истинного быть не могло,

Ибо не было ничего, на что оно претендовать хотело:

Высокое явление окутывало благовидную пустоту.

Но все еще ничто не признавало своего притворство

Даже себе в полном сомнений сердце:

Обширный обман был законом вещей:

Они могли жить только обманом.

Необоснованным Ничто гарантировать

Фальшивость форм, которые Природа взяла

И сделала так, что казалось они, живут и существуют.

Заимствованная магия тащила их из Пустоты;

Они принимали форму и вещество, что были не их

Показывали цвет, что хранить не могли,

Зеркала для фантома реальности.

Каждый радужный блеск был великолепной ложью;

Красота нереальная украшала чарующий лик.

Ничто не могло быть уверенным в существовании прежнем:

Радость растила слезы, и добро поддерживало зло,

Но никогда, никто блага не собрал от зла:

Любовь заканчивалась рано в отвращении, восторг болью убивал,

Истина взрастала в фальшь и смерть руководила жизнью.

Сила, которая смеялась над бедами мира,

Ирония, что соединяла противоречия мира

И швыряла их для борьбы в объятия друг друга,

На лицо Бога помещала сардонический рот.

Равнодушное, это влияние входило повсюду

И ставило раздвоенный копыта след на той груди;

Извращенное сердце и странная, мрачная улыбка

Насмехалась над зловещей комедией жизни.

Возвещая пришествие опасной Формы

Грозная поступь смягчала свои ужасные шаги

Чтобы никто не мог понять, иль быть на страже;

Никто не слышал, пока не сомкнулась ужасная хватка.

Иль возвещало все еще пришествие божественное,

Воздух пророчества ощущался, небесная надежда,

Как песнопение слышалась, и виделась как новая звезда.

Демон был виден, но окутанный светом;

Казался он небесным, помогающим ангелом:

Неправду он вооружал Писанием и Законом;

Он обманывал мудростью, развращал добродетелью душу

И к вечным мукам вел путем небесным.

Он давал обильное чувство силы и радости,

И когда предостережение раздавалась внутри,

Сладким голосом он успокаивал слух,

Иль ум пленял его собственно сетью;

Его безжалостная логика, делала так, что ложь казалась правдой.

Изумляя избранного навыком святым

Он говорил так, точно голос Бога.

Тот воздух полон был ухищрений и измен;

В том месте правду говорить было тактической уловкой;

В улыбке таился подвох, и творила опасность

Своим покровом безопасность, веру – вратами входа своего:

Смеясь, ложь приходила с глазами истины;

И каждый друг мог обернуться врагом или шпионом,

Чья-то рука пожимая, скрывала в рукаве кинжал

Объятия могли быть железной клеткой Рока.

Агония и опасность выслеживали свою трепещущую жертву

И мягко говорили с ней, как с робким другом:

Атака бросалась внезапно, незримая и страстная;

На каждом повороте в сердце прыгал страх

Выкрикивал страдающим, ужасным голосом;

Взывал к кому-нибудь спасти, но близко никто не подходил,

Все осторожно проходили, потому что всегда смерть была рядом;

И все же предосторожность казалась напрасной тратой внимания

Ибо все что сторожилось, оказывалось в смертельных сетях,

И когда после неопределенности долгой, приходило спасение

И несло избавление счастливое, обезоруживая силу,

Это было улыбающимся проходом к еще более жуткой судьбе.

Там перемирия не было и места безопасного для отдыха;

Никто не отваживался спать иль руки опустить:

То был мир битвы и сюрпризов.

Все, кто там был, жили лишь для себя;

Все воевали против всех, но с ненавистью общей

Обращались на разум, что искал кого-то высшего блага;

Истина была в изгнании, чтоб не отважилась сказать

И ранить своим светом сердце темноты,

Или нести свою гордость знания, кощунствовать

Над установленной анархией укоренившихся вещей.

Затем сцена поменялась, но сохранила свое ужасное нутро:

Изменив свою форму, жизнь той же самою осталась.

Столица была там, без Государства:

Он не имел правителя, и лишь боролись группировки.

Он видел город древнего Неведения

Основанный на почве, которая на знала Света.

Там каждый, шел одиноко в собственной тьме:

Лишь на дорогах Зла они согласны различаться,

Жить своим собственным путем и своей сутью

Иль утверждать общую ложь и заблуждение;

Там Эго было господином, на своем павлиньем сидении

И Ложь сидела за ним, его царица и супруга:

Мир к ним повернулся как к Небесам, к Богу и Истине.

Несправедливость оправдывала декретами твердыми

Суверенные гири Ошибки легализованы как ее ремесло,

Но все эти гири были фальшивы, и ни одной не было верной;

Она всегда наблюдала за равновесием и за мечом,

Чтобы ни одно святотатственное слово не могло обличить

Священные формулы ее старого беспорядка.

Своеволие, обернутое в высокие вероисповедания, проходило свободно

И Дозволение шествовало гордо, разглагольствуя о порядке и правах:

Там не было Алтаря поставленного Вольности;

К затравленной свободе истинной питали отвращение:

Гармония и Терпимость в помине не видны нигде;

Каждая группа провозглашала свой нагой и гнетущий Закон.

Рамки этики раздували словами писаний

Или теория страстно верила и превозносила

Табличку казавшуюся священным кодом Небес.

Формальная практика одевала в броню и подковы

Давала жестокому и грубому воинскому роду

Вытянутым из диких пещер земли

Суровую и гордую осанку жесткого благородства,

Негибкую и внушительную гражданскую позицию.

Но все их личные дела опровергали эту позу:

Полезность и сила были их Правом и Истиной,

Ненасытность, орлиная когтями вцепилась в вожделенное благо,

Все кто слабей, были добычей, которую долбили клювами, когтями рвали.

В таинственности своей сладкой, приятного греха

Они Природе подчинялись, не моралисту Богу.

Торговцы несознательные в узлах крайностей,

Сами творили то, что в других бы преследовали;

Когда глядят своими глазами, на ближнего порок,

Они негодованием пылают, добродетельным гневом;

Не помня о своих проступках, скрытых глубоко;

Толпе подобные, камнями соседа побивают, уличенного в грехе

Прагматичный судья внутри отсылал фальшивые декреты,

Формулировал худшие беззакония на фундаменте объективности,

Лишь обосновывал деяния недобрые, степень санкционировал

Интерес и желания меркантильного эго.

Так был сохранен баланс, тот мир мог жить.

Их пыл фанатичный толкал безжалостные культы,

Чужая вера бичевалась до крови как ересь;

Они допрашивали, пленяли, пытали, сжигали, иль карали

И принуждали душу от правды отказаться или умереть.

Среди ее мировоззрений сталкивающихся и воюющих сект

Религия на троне восседала запятнанном кровью.

Сотни тираний притесняли, убивали

Единство учреждали на силе и обмане.

Там только то, что было видимым, ценилось как реальное:

Тем идеалом был циничного ничтожества удар;

Освистанный толпой, и передразненный просвещенными остряками,

Духовный поиск, отверженный скитался

Мечтателя само обманывающего паутина мыслей

Или безумная химера иль хитрость лицемера,

Свой страстный инстинкт проложил сквозь темные умы

И терялся в круговороте Неведения.

Ложь была там правдой, а  истина – ложью.

Здесь должен был путник возвышающей Дороги –

Ибо дерзнули королевства Ада взволновать Небесный путь –

Паузу делать, иль медленно следовать сквозь то опасное пространство,

С мольбою на своих губах и Именем Великим.

Если б не пробовал с остроконечным лезвием различения всего,

Он мог бы попасть в бесконечные сети фальшивости.

Он зачастую должен оглядываться через плечо

Как тот, кто чувствует дыхание врага на своей шее;

Еще подкрадывающийся сзади, предательский удар

Может повергнуть и пригвоздить к не освященной почве,

Пронзить его спину заостренным колом Зла.

Так может кто-то пасть на Вечного дороге

Расплатившись во Времени шансом единственным духа

И весточки нет от него, чтоб достигла богов ожидающих,

Отмечен как «пропавший без вести» в реестре душ,

Имя его – ярлык провалившейся надежды,

И положение угасшей, вспоминаемой звезды.

В безопасности были лишь те, кто Бога в сердце хранили:

Доспехи их – доблесть, вера – их меч, они должны идти,

Рука готова поразить, глаза – разведать,

Копье внимания бросающие вперед,

Герои и солдаты  армии Света.

И даже так, с трудом, ужасную опасность миновали,

Избавлены в спокойной, чистой атмосфере,

И наконец они осмелились дышать и снова улыбаться.

И снова они двигались под настоящим солнцем.

Хотя Ад и диктует правила, дух все же власть имеет.

Эту незаселенную землю он прошел без дебатов;

Его делегировали высоты, его желала Бездна:

Никто не стоял у него на пути, голос ничей не запрещал.

Ибо легок и быстр путь вниз бегущий,

И ныне по направлению к Ночи повернуто его лицо.

Еще большая тьма ожидала, более худший регион,

Если что-то может быть хуже там, где все – крайности зла;

Но все же по отношению к прикрытому неприкрытое, обнаженное хуже.

Там Бог, Истина, всевышний Свет

Никогда не были, иль не имели силы более.

Как если б кто-то скользнул в глубокий транс момента

Над границей ума в другой мир,

Он пересек границу, тайный след которой

Не в состоянии  видеть глаз, лишь чувствует душа.

В бронированные, жестокие владения он пришел

И видел самого себя  скитающегося, словно потерянная душа

Среди замаранных стен и диких трущоб Ночи.

Вокруг него толпились серые и нищие лачуги

Соседствующие с гордыми дворцами искаженной Силы,

Нечеловечекие кварталы и демонические районы.

Гордое в злом сжимало свое ничтожество;

Невзгоды преследующие великолепие подавляли те свирепые

Сумрачные окрестности города грезы – жизни.

Там Жизнь показывала зрителю – душе

Глубины тени ее странного чуда.

Богиня без надежды, сильная и падшая,

Неясная и деформированная какими-то ужасными чарами Горгоны,

Словно шлюха, императрица в притоне

Нагая и бесстыдная, торжествуя, она поднимала

Свое злое лицо опасной красоты и шарма

И притягивая паникующего к потрясающему поцелую

Поражала великолепием своих фатальных грудей,

Манила к своей бездне падения духа.

Сквозь его поле зрения она умножалась

Как в съемке фильма иль движущемся изображении

Великолепие непреклонное ее роскоши ночных кошмаров.

На темном окружении бездушного мира

Она инсценировала между зловещим светом и тенью

Свои глубинные драмы печали

Написанные на агонизирующих нервах живого:

Эпосы ужаса и мрачного величия,

Кривые статуи бросались в жизненную грязь и застывали.

Избыток отвратительных форм и отвратительных дел

Сковал жалость в очерствевшей груди.

В балаганах греха и ночных посещений порока

Титуловал бесчестьем телесной похоти

И низкие фантазии, выгравированные в плоти,

Превращали вожделение в декоративное искусство:

Злоупотребляя даром Природы, ее извращая умение

Увековечивали зерно посеянное живущей смерти,

В грязный бокал лили вино вакханалий,

Вручали сатиру жезл бога.

Нечистые, садистские, с гримасничающим ртом,

Серые, гниющие выдумки отвратительные и жуткие

Приходили, транслируемые из бездн Ночи.

Ее изобретательность, искусность в чудовищном

Нетерпимо ко всем естественным формам и равновесию,

Зияние нагих, напыщенных линий,

Давало карикатуру застывшей реальности,

И арт – парад потусторонних, перекошенных форм,

И уродливые маски непристойные и ужасные

Растаптывали до мучительного состояния разорванное чувство.

Поклонница неумолимого зла,

Она делала подлость великой и разврат возвеличивала;

Сила драконья энергии рептилий

И странные прозрения пресмыкающейся Силы

И величие змеиное в ложе трясины

Тянули преклонение к мерцанию тины.

Природа вытянутая из своей формы и основы

Была изогнута в неестественной позе:

Отвращение симулировало желание инертное;

Была сотворена агония для приправы пищи блаженства,

Ненависти было доверена работа вожделения

И пытка приняла форму объятий;

Страдание ритуальное освящало смерть;

Поклонение предлагалось Небожественному.

Эстеты новые Адского искусства

Тренировали ум любить то, чем отвращается душа,

Лояльность навязывали трепещущим нервам

И принуждали вибрировать не желающее тело.

Настолько сладка и слишком гармонична, чтоб оживить

В том состоянии, что загрязняет сердцевину существа,

Красота была запрещена, сердечные чувства притуплены в спячке

На их месте лелеялась дрожь ощущений;

Так пробовался мир для струй чувственного зова.

Судьей здесь был материальный, холодный интеллект

И нуждался в чувственных уколах, толчке и плети

Чтобы эта твердая сухость и мертвые нервы смогли ощущать

Какую-то силу и страсть, острие жгучее жизни.

Философия новая создала теорию правила зла,

Упиваясь мерцающим разложением декаданса,

Или давала питоньей Силе мотивированную речь

Вооружала знанием животное первобытное.



Лишь размышляя, склонился над жизнью и Материей,

Ум, измененный по образу животного, стоящего на задних лапах;

Он продирался в яме, чтобы до истины добраться

И освещал свой поиск подсознания вспышками.

Оттуда пузырясь вздымалась, омрачая воздух более высокий,

Гниющие и мерзкие секреты Бездны:

Реальной жизнью это называли и позитивным фактом.

Это теперь составляло атмосферу зловонную.

Страсть дикого животного кралась из Ночи

Чтоб свою жертву наблюдать глазами завораживающими:

Вокруг него словно огонь языками плюющийся

Там развалясь смеялся животный экстаз;

Там воздух был заполнен грубыми, свирепыми стремлениями;

Толпясь и жаля чудовищным роем

С гудением пагубным втиснулись в его ум

Мысли, что в состоянии отравить небесное дыхание Природы,

Принуждая неохотные веки на взор нападать

Делая, что проявляли мистерию Ада.

Все, что там было, из этого образца было сделано.

Раса владела, населяла те части.

Демонов сила скрывалась в человеке

Что вздымается, зажатая законом человеческого сердца,

Пораженная спокойными и суверенными глазами Мысли,

Может в огне и землетрясении души

Подняться и, взывая к своей родимой ночи,

Разум перевернуть, жизнь захватить

И копытом своим отпечатать на сотрясаемой почве Природы:

Это было для них, своего существа пылающей сутью.

Могучая энергия, чудовищный бог,

Для сильного – жесткий, неумолимый для слабого,

Он пристально глядел на безжалостный, жестокий мир сотворенный

Из под каменных век своей закрепленной идеи.

Его сердце было пьяно вином ужасного голода,

Трепет восторга чувствовал в страданиях других

И смерти, разрушения грандиозной музыке внимал.

Силу иметь, быть господином, было единственным благом и добродетелью:

Для проживания Зла, он требовал целого мира,

Для партии своей – суровый, тоталитарный регион

Жестокого предначертания дышащих созданий.

Все было сформировано по плану одному, по одному стандарту

Под черной диктатуры бездыханным весом.

На улице и в доме, в советах и дворах

Встречал существ он, кто выглядел живущим человеком

И речью поднимались  на высоких крыльях мысли

Но были пристанищем всему, что ниже человека, подло

И ниже чем нижайшая рептилия ползло.

Разум, предназначенный для приближения к богам

И поднятый к шкале небесной прикосновением ума

Усугублял лишь своим просвещающим лучом

Их нерожденной природы лукавую чудовищность.

И часто, изучая знакомое лицо

Столкнувшись радостно на каком-то опасном повороте,

Надеясь взгляд света признать,

Его видение предупрежденное духа внутренним оком

Там открывало внезапно Ада торговую марку,

Иль видело с внутренним чувством, что ошибиться не может,

В подобии прекрасной иль мужеской форме

Демона, гоблина и вурдалака.

Наглость силы властвовала холодного, каменного сердца

Могущество повиновалось одобренное законом Титана,

Ужасающий хохот гигантской жестокости

И довольные, свирепые дела насилия великана людоеда.

В этом обширном и циничном логове мыслящих зверей

Он вглядывался тщетно, стараясь найти след жалости или любви;

Там не было прикосновения сладости нигде,

И только Сила и прислужники ее, ненависть и алчность:

Страдающему там не было подмоги, и не спасал никто,

Никто не смел сопротивление оказать иль слово благородное сказать.

Вооруженная под покровительством Могущества тиранов,

Эдикты подписывая своего ужасного правления

Употребляя кровь и пытку как печать,

Провозглашала Тьма свой лозунг миру.

Рабские шоры молчания в уме утверждала

Иль повторяла эти уроки заученные,

Когда венценосная, владеющая благом жезла пастыря,

Фальшь возвела на трон боязливых и распростертых сердец

Культы и кредо, которые организуют смерть живую

И убивают душу на ложном алтаре.

Обмануты все были, или служили своему обману;

В той душной атмосфере жить, правда не могла.

Несчастье верило там, в свою собственную радость

Слабость и страх обнимали свои ничтожные глубины;

Все то, что низко, и служит основанием для гнусных мыслей,

Все то, что бедно, мелочно и серо,

Дышит спокойно в своем воздухе родном

И сожаления не ощущает о божественном освобождении:

Высокомерные, насмехаясь над более просветленным состоянием

Народы бездны презирали Солнце.

Самовластие огражденное исключало свет;

Волей своей, утвердившись, чтоб быть своею собственною серою сутью:

Как уникальный, великолепный образец превозносила свои нормы:

И утешало голод свой грезами грабителя;

Словно короной, рабства крестом щеголяла,

За  мрачную и жесткую самостоятельность свою цеплялось.

Ревела бычья глотка с наглым языком;

Своим жестким и бесстыдным ропотом заполнила Пространство

Грозящая всем тем, кто к истине прислушаться пытался

Вакансией на монополию потрепанного уха;

Согласие оглушенное свой голос отдавало,

В ночи выкрикивало хвастливые догмы

Хранили для падшей души, однажды считавшей богом

Гордость своего вопиющего абсолюта.

Тех царств угрожающих, открыватель одинокий

Охраняемых от солнца так, как города термитов,

Сдавленного среди толпы бродяг и шума и вспышек,

Уходящего от сумерек, к сумеркам более глубоким и опасным,

Он  с силами боролся теми, что крали свет в его уме

И отбивался от их цепкого влияния.

Он вскоре появился в пространстве тусклом, лишенном стен.

Ибо ныне пути населенные были оставлены позади;

Он проходил меж берегами широкими убывающего вечера.

Вокруг него взрастала утомительная духовная пустота,

Угрожающая пустошь, зловещее одиночество

Что оставило ум обнаженным перед невидимой атакой,

Страницей пустой, на которой все, что пожелает, могла написать бесконтрольно,

Послания совершенно чудовищные. 

Путешествующая точка на вниз идущих дорогах Сумерек

Среди полей бесплодных и амбаров и ютящихся лачуг

И нескольких деревьев призрачных и искривленных,

Он встретился лицом к лицу с сознанием пустоты и чувством смерти.

Но все еще была там Жизнь враждебная, незримая

Чья к смерти устремленная гармония сопротивлялась истине и свету

Оживляла унылую брешь в нереальности.

Он слышал голоса ужасные, что отвергали;

Атакуемый мыслями, толкущимися подобно призрачным ордам,

Добыча для глазеющих фантомов мрака

И террор приближающийся со своей смертельной пастью,

Ведомый странной волей вниз, вечно вниз,

А небо свыше – коммюнике Судьбы,

Он дух свой от отчаяния защитить стремился,

Но ужас ощущал надвигающейся Ночи

И Бездну, поднимающуюся чтоб затребовать его душу.

Затем закончились обители творений и их форм

И одиночество его обернуло в свои безголосые складки.

Внезапно все исчезло словно вытравленная мысль;

Пустой, внимающей бездной, стал его дух

Лишенный мертвых иллюзий мира:

Ничто не покинуто было, даже злое лицо.

Он был наедине с серой Ночью питона.

Безымянное Ничто, сознательное, плотное, немое,

Которое живым казалось, хотя без тела иль ума,

Все существа желало уничтожить

Чтобы оно могло навеки быть нагим и единственным.

Как в неощутимых, бесформенных челюстях зверя.

Зажатый, удушаемый тем жаждущим и липким пятном,

Притянутый  к какому-то гигантскому и черному рту

Глотающему горлу и огромному брюху судьбы,

Исчезло его существо из своего собственного видения

Влекомое по направлению к безднам, что жаждали его падения.

Бесформенная пустота угнетала его сражающийся мозг,

Его плоть онемела от мрачной и холодной тьмы,

Нашептываемые серые внушения охлаждали его сердце;

Сила змеиная влекла из его теплого дома

И к затуханию тащила в унылой пустоте

Цеплялась жизнь за свое место нитями тяжелеющего дыхания

Объято его тело было недобрым языком.

Существование задыхалось, пытаясь выжить;

Надежда задушенная погибала в пустой душе,

Вера и память  отмененные умерли

И все, что помогает духу на его пути.

Там полз сквозь каждый напряженный и болящий нерв

За собой оставляя трепещущий и жалостный след

Безымянный и невыразимый ужас.

Как приближается море к жертве связанной и неподвижной,

Так приближение неумолимой Вечности встревожило его

Вечно безмолвный ум

Боли нечеловеческой и нестерпимой.

Он это должен вынести, его надежда небесная отдалилась;

Он должен всегда существовать, без угасания покоя

В замедленном, страдающем Времени и мучимом Пространстве,

Ничто страдающее – его бесконечное состояние.

Безжизненная пустота ныне была его грудью,

И в месте том, где была когда-то сияющая мысль,

Осталась лишь, словно бледный неподвижный призрак

К надежде, вере неспособность

И ужасающая убежденность побежденной души

Бессмертная все же, но утерявшая свое божество,

Потерявшая Себя и Бога, касание миров счастливых.

Но он крепился, напрасный ужас успокаивал, терпел

Удушающие кольца агонии и страха;

Затем вернулся мир и суверенный взгляд души.

Пустому ужасу Свет спокойный отвечал:

Неумирающий и нерожденный, неизменный,

Могучий и безмолвный Бог проснулся в нем

И встретил боль, опасность мира.

Он овладел приливами Природы взглядом:

Он встретил своим духом обнаженным Ад нагой.



Конец седьмой песни, второй книги.



               


Песнь восьмая. Мир Лжи, Мать Зла и сыновья Тьмы.



Затем он смог увидеть Ночи потаенное сердце:

Тот труд в совершенном забытьи

Явил безмерность ужасной Пустоты,

Была там бездушная пустая Бесконечность;

Природа, что отрицала Правду вечную   

Напрасно хвастая свободой своей мысли,

Господствовать надеялась сама, и Бога упразднить.

Там суверенный Гость отсутствовал, как и свидетельствующий Свет;

И помощи лишенная, свой мрачный мир будет творить.

Ее огромные глаза слепые на мир взирали из деяний демонов,

Ее глухие уши слышали лишь ложь, что ее же уста изрекали немые;

Ее фантазия больная обширные творила формы,

Ее безумная чувственность дрожала высокомерием ожесточенным;

Порождая безжалостный жизни закон

Зло и боль, стали причиной чудовищной души.

Анархия взросла бесформенных глубин 

Титан великий и демонические силы,

Мировые Эго терзали страсти, воля, мысли,

Просторные умы и жизни без духа внутри:

Строители нетерпеливые дома ошибок,

Вселенского  невежества вожди и беспокойства

Спонсоры смерти и печали

Воплощенных идеалов тьмы и Бездны.

Субстанция тени в пустоту пришла,

Расплывчатые формы рождены в бездумной Пустоте

Потоки встретились и создали опасное Пространство

В чьих черных складках Существо Ад представило.

Его глаза пронзали трехуровневый мрак

Отождествляли взгляд свой с ее взором слепым:

К неестественной темноте, привыкнув, они смотрели

Как нереальное, сделалось реальным и сознательную Ночь.

Неистовый, свирепый и ужасный мир,

Древнее чрево огромных  бедственных грез,

Свернулось словно личинка в неизвестность

Ту, что хранит прикосновение звезд лучей Небесных

То были ложной Бесконечности врата,

Вечность губительного абсолюта,

И отрицание необъятное духовных вещей.

Однажды все само осветилось в духовной сфере

В свою противоположность обратившись:

Существование сжато, в беспредметной пустоте

Тот ноль, что все же являлся источником миров;

Бессознание проглатывало космический Ум

Производило вселенную из своего летального сна;

Блаженство впавшее в черную кому, не сознающее,

Обратно свернулось в себе, и вечная радость Бога

Через фальшивые, колючие образы горя и боли

Все еще скорбно распятая на кресте

Осталась в почве немой, бесчувственного мира

Где смерть – агония, рождение – пронзительная боль.

Чтобы все вскоре вновь изменилось к блаженству.

Сидела мысль, жрица порочности,

На черном троне тройственной Змеи

Читая вечного сценария двойственные знаки

Колдунья переворачивала божественные рамки жизни.

В проходах темнеющих светились лампами злобные глаза

И фатальными голосами пели из аспид,

В странном и неясном адском храме

Скандируя магическое, сверхъестественное Слово.

Зловещая, глубокая Инициация

Ритуал совершала своих Мистерий.

Страдание там были ежедневною пищей Природы

Манящей в измученные плоть и сердце,

И пытка была формулой восторга,

Экстаз небесный имитировала боль.

Там Благость, Бога неверный садовник,

Поливал добродетелью всемирное дерево-анчар

С тщанием, следя за внешними словами и делами

Лицемерные цветы свои прививал на хронический недуг.

И все возвышенные вещи служили противоположности своей;

Культ демона поддерживали формы Бога;

Райские лица становились маской и ловушкой Ада.

Там в сердце тщетное проявление,

В делах огромных вписывало суть

Он видел рассеянные, неограниченные формы

Сидящие со Смертью, которая проглатывает все вещи, что были рождены.

Застывшее, холодное лицо со страшными и неподвижными глазами,

Ужасный трезубец в ее руке тенистой

На все творение, раскинулся, она пронзала его с помощью судьбы.



Когда ничто не сохранилось кроме Материи без души

И сердцем Времени было бездушное дупло,

Тогда впервые Жизнь к неощутимой Бездне  прикоснулась;

Пустоту совершенную к надежде и горю пробуждая

Ее луч бледный поразил не постигнутую Ночь

Где спрятал Бог себя от своего собственного взгляда.

Во всех вещах она искала их дремлющую, мистическую правду,

Невысказанное слово, что вдохновляло бессознательные формы;

Она нащупывала в его глубинах невидимый Закон,

Затерянный в смутном подсознании его ума

Стараясь обнаружить путь для  существования духа.

Но из Ночи другой ответ пришел.

В той нижней матрице уж было семя,

Немая, не испробованная шелуха извращенной истины,

Клетка бесчувственной бесконечности.

Рождение чудовищное приготовило свою космическую форму

Невежества, зародыша титанического Природы.

Затем в фатальный, колоссальный час

Нечто, вдруг выпрыгнуло из совершенного сна Бессознания,

Неохотно произведенного из немой Пустоты,

И против звезд подняло свою зловещую голову;

Всю землю затмевая своим огромным телом Рока

На небеса дохнуло холодом угрозы этого лица.

Безымянная Мощь, темная Воля воспряла

Огромная и чуждая нашей Вселенной.

В непостижимом назначении ничто примерить не могло

Форму одежд Пустого Не Существования,

Безграничное Незнание бессознательных глубин

Укрыло вечность отрицанием.

Ищущий Ум заменил видящую Душу:

А жизнь взрастала в огромную и голодную смерть,

Блаженства дух был изменен в космическую боль.

Гарантией нейтралитета  самоскрытого Бога заручившись

Противостоящая сила завоевала Пространство.

Суверен, управляющий ложью, смертью и горем,

С ожесточением утверждал свою власть на Земле;

С дисгармонией изначальному стилю

Судьбы, ее архитектурного проекта,

Он подменил первоначальную космическую Волю

Привязывал к борьбе, превратностям  ужасным

Долгого, медленного процесса адепта Силы.

Ошибки он внедрял в  материю вещей,

Творил Невежество из всемудрого Закона

Он сбивал с толку уверенное ощущение жизни скрытых чувств,

Держал в безмолвном сне Материи гида интуиции,

Искажал инстинкт насекомых, зверей

Уродовал человеческой, рожденной от ума гуманностью.

Так тень пересекая пала на Луч прямой.

Свет истины был затемнен в пещере сердца

Невидимо никем, пылал на тайном алтаре

За тайной тихою покрова

Сопровождая Господа святыни,

Так была рождена страшная Энергия антагонизма

Что подражала вечной Матери могущественной форме

Светящейся бесконечностью притворяясь

С серым искаженным силуэтом в ночи.

Арестовывая страсть, поднимающейся души,

Усиливая жизни медленный, дрожащий темп.

Ее руки, отклоняющий и придерживающий вес

Положен на тайный изгиб эволюции:

Извилистую линии ее обманывающего ума,

Боги не видели, и человек бессилен;

Частицу Бога – душу угнетая у себя внутри

Обратно к зверю, человека принуждала пасть.

Но все же, в ее ужасном, сформированном инстинктами уме

Она почувствовала, как Кто-то в сердце Времени растет

И видит – Бессмертный сияет сквозь форму человека.

Встревоженная о своей власти, наполненная яростью и страхом

Вокруг она рыщет, во тьме, на каждый проблеск света

Брошенный из духа одинокого укрытия.

Войти, надеясь с яростью, поступью тайною

К колыбели и убить божественное Дитя.

Неисчислимы ее силы и уловки;

Ее прикосновение – очарование и смерть;

И свою жертву убивает, ее же собственным восторгом;

И даже Благо она делает крючком тянущим в Ад.

Из-за нее мир к своей агонии бежит.

Как часто пилигрим на Вечности дороге

Неважно освещенной из-за облаков бледной Луной Ума,

Или в извилистых, окольных скитаниях одиноких,

Или в пустыне заплутавший, где нет зримого пути,

Падает, побежденный ее львиным прыжком,

Отравленный обжигающим дыханием

И растет влюбленный в сокрушающий рот,

Однажды, компаньон священного Огня,

Смертный, гибнет по отношению к Богу, Свету,

Соперник, управляет сердцем, мозгом,

Природа враждебная Матери-Силе.

Суть жизни – «Я», сдает инструменты

Титану и демоническим влияниям

Что усугубляют земную природу и лишают основы

Ведомый страхом пяти наблюдателей, теперь он мыслей гид;

И тихий ропот пораженческий его – убийца веры

И, обитающее в груди или извне шепчущее,

Лживое вдохновение темное и падшее,

И новым порядком подменяет божественный.

Тишина опускается на духа высоты,

Бог удалился из скрытой святыни,

Холод и Пустота становятся палатой Невесты;

И нимб златой не виден боле,

И не пылает белый луч духовный 

И Голос тайный успокоился навеки.

Затем Ангелом не дремлющим на Башне сторожащей

Имя выбрано из книги записей;

То пламя, что пело на Небесах потоплено, погасло и безмолвно;

В конце концов, разрушено все в поэме души.

Это трагедия внутренней смерти

Когда утрачен божественный элемент

И только ум, и тело живут, чтоб умереть.



Ибо Дух позволил ужасным посредникам

И энергиям, тонким и огромным,

Которые себя щитом Невежества укрыли.

Отпрыски бездн, агенты темной Силы,

Ненавистники света, нетерпимые к миру.

Изображая в мыслях сияющего Друга и Руководство,

В сердце же, противостоя Вечной Воле,

Они набросили вуаль в оккультном плане, на возвышающего Повелителя Гармонии,

Его прорицания мудрые сделаны нашими оковами;

Они замкнули двери Бога ключами религий

И поставили вне Закона его неустанную Милость.

Вдоль всех границ Природы, они поставили свои посты

Чтобы перехватить караваны Света;

Где бы  Господь не творил, там они вмешиваются.

На сердце Мира тусклое наложено ярмо;

И ритм его ударов замаскирован под наивысшее  Блаженство,

И заперли периферию блестящего Ума

Препятствуя чудесным прохождениям небесного Огня.

Всегда так выглядело, что авантюристы темные побеждали;

Они наполняют Природу институтами зла,

Победы Истины в поражения обращают,

Законы вечные провозглашают ложью,

Утяжеляют кости Судьбы магией лжи;

Святыни мира они оккупировали, узурпировали его троны.

В презрении от убывающих шансов Бога

Они творение требуют, как завоеванное ими поместье

И себя коронуют стальными Лордами Времени.

Адепты иллюзии, маски,

Создатели падения Природы и боли

Они возводят свои алтари триумфа Ночи

В глиняном храме жизни земной.

В свободных районах священного Пламени,

Пред ризами в мистичном ритуале

Лицом к покрову тусклому, за который никто проникнуть не может,

Нараспев произносит торжественный гимн, увенчанный митрой священник,

Их жуткое присутствие, призывая в свою грудь:

Приписывая им ужасное Имя

Он распевает слоги магического текста

И вызывает незримого общения акт,

Пока промеж благовоний и молитвы бормотанием

Все свирепые бедствия, которые терзают мир

Смешались, пенясь в кубке человеческого сердца

И проливались на него как освященное вино.

Себе, взяв божественные имена, они ведут и управляют.

Противники Наивысшего, они пришли

Из мира своего, силы и бездушных мыслей,

Чтобы служить враждою космической схеме.

Ночь – их убежище и стратегическая база.

Против меча Огня, сияющего Ока,

Возвели бастионы, они живут в массивных крепостях мрака,

Спокойны и уверенны в лишенной солнца личности:

Ни один блуждающий Небесный луч, туда войти не может.

Вооруженный и защищенный своими летальными масками,

Как будто в творческой студии Смерти,

Тьмы гигантские сыны, сидят и составляют план

Драмы земной, их трагедии сцене.

Все те, кто желает возвысить этот падший мир, должны прийти

Под опасные своды их власти;

Ибо даже сияющие дети богов

Затемнять – это их привилегия и ужасное право.

Никто небес достичь не может, кто не прошел сквозь ад.



На это тоже путешественник миров должен осмелится.

Воин в той схватке незапамятной дуэли,

Он вступил в безмолвную, отчаявшуюся Ночь

Своей  просветленной душой, бросая вызов тьме.

Тревожа своими шагами преддверие мрака

Он вошел в жестокое печальное царство

Населенное душами не ведавших вкуса блаженства;

Невежественные как люди, от рождения слепые, которые не знали света,

Они могли приравнивать наихудшую беду с высочайшим благом,

И добродетель в их глазах была лицом греха

А зло и нищета – их состоянием естественным.

Администрации зловещей уголовный кодекс

Творящий горе и боль общим законом,

Утверждая декрет всеобщей безрадостности

Переменил жизнь в стоическое таинство

И пытку – в ежедневный фестиваль.

Акт выговора счастья состоялся;

Радость и смех, были объявлены как смертные грехи:

Невопрошающий ум считался разумным содержанием,

Апатия тихая тупого сердца – как покой:

Там не было сна, отдыхом единственным было оцепенение,

Смерть приходила, но не приносила ни передышки, ни конца;

Душа жила всегда в пребывающих страданиях.

Все более углубляясь, он изучал то царство боли;

Вокруг него рос ужас мира

От одной агонии к другой – более ужасной,

И в ужасе великая, жуткая радовалась

Довольна бедствием чьим-то.

Там мысль и жизни были наказанием долгим,

Дыхание бременем и бичом – надежды  все,

Тело – полем пытки, неловкостью массивной;

Отдых был ожиданием между болью и болью.

То был закон вещей, который никто даже не грезил изменить:

Твердое, мрачное сердце; жесткий, неулыбчивый ум

Счастье отвергали, как приторную сладость;

Спокойствие было скукой и тоской:

Лишь благодаря страданиям жизнь обретала краски;

Она нуждалась в специях боли и соли слез.

И если кто-то мог прекратить существовать, все было хорошо;

Иначе лишь ощущения свирепые какой-то вкус давали:

Бешенство ревности пылая грызло сердце,

Жало убийственной злобы, похоть и злость,

Шепот, что заманивает в яму и предательства удар

Бросавший живые точки в тупые, болящие часы.

Наблюдать драму несчастья,

Создания корчащиеся под бороной судьбы

Трагичный взор печали в ночь

И ужас и колотящееся сердце страха

Были ингредиентами в тяжелой чаше Времени

Что нравились и помогали наслаждаться этим горьким вкусом.

Из эдакой субстанции жесткой был сотворен ад жизни долгий:

Там  темного паука были нити паутины

В которые была схвачена душа, сосредоточена и трепеща;

Это была религия, это было законом Природы.

В часовне прихода несправедливости

Чтоб поклониться черному, безжалостному образу Силы

Необходимо было на коленях пересечь жестокосердные каменные дворы,

Тротуар, подобный полу злой судьбы.

Каждый камень был лезвием острым безжалостной силы

И скреплен застывшей кровью из пытаемых грудей;

Сухие, сучковатые деревья, вставали словно умирающие люди

В судорожных позах агонии,

И из каждого окна зловещий священник всматривался

Воспевая «Te Deums» для резни венчающей милости,

Вырванные с корнем города, дома людские взорваны,

Сожженные, скорчившиеся тела, массовое убийство бомбежки.

«Враги наши пали, пали!» они поют,

«Все те, однажды вставшие нашей воле поперек, повержены, мертвы;

как мы велики, как милостив Ты».

Так мыслили они, чтобы достичь бесстрастный трон Бога

И Им командовать, которому все действия их противостоят,

Свои деяния возвеличивая, чтобы его небес коснуться,

И сделать его своих преступлений сообщником.

Там никакая уступающая жалость быть не могла,

Но лишь сила безжалостная и стальные настроения влияние имели,

Суверенитет незапамятный ужаса и мрака:

Это приняло форму темного Бога

Почитаемого несчастьем терзающимся, которое он же сотворил,

Держал он в рабстве мир печальный,

И несчастные сердца, прикованные к непрекращающемуся горю

Восхищены стопами, которые их втаптывали в грязь.

Это был мир ненависти и сожаления,

Горе и ненависть были единой отрадой,

Злоба и горе других – это было как пир;

Усмешка горькая кривила рот страдающий;

Трагичная жестокость видела свой зловещий шанс.

Ненависть была черным архангелом в том царстве;

Она горела, мрачным рубином в сердце

Душу сжигая своими злобными лучами,

И упивалась в своей жестокой бездне могущества.

Эти страсти источали казалось даже объекты, -

Ибо переполняли ум в бездушное

Что отвечало со злобой на то, что получало, -

И против своих пользователей использовали зловредные силы,

Без рук вредили и странно, внезапно убивали,

Предназначение их – быть инструментами невидимого рока.

Или себя они творили тюремной стеной роковой

Где осужденные пробуждены на протяжении тех часов ползущих

Отсчитанных ударами зловещего колокола.

И злое окружение ухудшало злые души:

Сознательны были все вещи и все порочны.

В этой области адской, он отважился настаивать

Даже в глубочайшей яме и темнейшей сердцевиной,

Тревожил его мрачный фундамент, осмеливался спорить

С его привилегированным древним правом и абсолютной силой:

Он в Ночь бросался, чтобы узнать сердце ее ужасное,

В Аду искал он корень и причину Ада.

Его мучительные бездны открывались в его собственной груди;

Прислушивался к гулу наполнявшей его боли,

Ударам сердца фатального одиночества.

Свыше был холод вечности глухой.

В неясном и огромном пассаже Рока

Он слышал Голос гоблина, ведущий, чтоб убить,

Встречал лицом к лицу чарующий Знак демона,

И пересекал засаду противостоящей Змеи.

В дорогах угрожающих, в мучительных уединениях

Скитался в одиночестве, через пути заброшенные

Где красный Волк ждет за ручьем лишенным брода

И Смерти черные орлы кричат над обрывом,

Встречал руки беды, которая охотится за сердцем человека

Хлопая, преследует в степях Судьбы,

В полях сражений тщетных Бездны

Боролся в покрытых тенью битвах, немых, безглазых безднах,

Переносил атаки Ада и удары Титана

И получал жестокие, внутренние раны, что заживают медленно,

Заключенный покрытой капюшоном магической Силой,

Захваченный и влекомый в летальные сети Фальши,

И зачастую удушаемый в петле горя,

Иль брошенный в ямы сомнений и ошибок,

Глотая, выпил ее яд, пока он не иссяк.

В мире, куда  надежда никакая не могла проникнуть, и радость ни одна прийти

Страдая, он выносил испытание господства абсолютного зла,

Но все же, сохранил нетронутой сияющую истину духа своего.

Не способный к движению или к усилию,

В пустом отрицании Материи, заключенный в тюрьму и слепой,

Пригвожденный к темной инерции нашей основы

Он свято хранил меж руками своими, мерцающую душу.

Его существо отважилось пуститься в безумную Пустоту,

Нетерпимые бездны, что не знали ни мысли, ни чувства;

Мысль прекратилась, чувство пало, душа его пока видела и знала.

В атомном покрытии Бесконечности

Рядом с началами немыми потерянного «Я»,

Он ощущал небольшую, курьезную тщетность 

Творения вещей материальных.

Или задавленный в дупле Бессознания сумерками,

Он звуком измерял мистерию бездонную и темную

Громадных и бессмысленных глубин

Откуда из мертвой вселенной жизнь, сражаясь, возвысилась.

Там, в совершенном тождестве, умом утраченном

Он чувствовал запечатанное чувство бесчувственного мира

И мудрость несказанную в непознаваемой Ночи.

В бездонную тайну он вошел

Где тьма выглядывала из ее матраца, серого, нагого,

И стоял на последнем, замкнутом этаже подсознания

Где Существо спит и своих мыслей не осознает

И строит мир не зная, что оно творит.

Там, ожидая часа своего, лежит неведомое,

Там запись исчезнувших звезд.

Там в полудреме космической Воли

Он видел тайный ключ к изменению Природы.

Был свет с ним и незримая рука

Была положена на боль и на ошибку

Пока они не стали трепещущим экстазом,

Сладости шоком от объятий рук.

В Ночи он видел Вечного тенистую вуаль,

И смерть познал как погреб дома жизни,

И в разрушении почувствовал творения поспешный шаг,

Познал утрату, как цену за небесное приобретение

И ад  - как путь кратчайший к небесным воротам.

Затем, в оккультной фабрике Иллюзии

И в Бесоззнания магической типографии

Разорваны были форматы первобытной Ночи

И разбиты стереотипы Неведения.

Живая, глубоким, духовным дыханием дыша,

Природа перечеркнула, свой жесткий механичный код

И статьи, связывающие контрактом душу,

Отдала Фальшь обратно Истине ее истерзанную форму.

Аннулированы оглавления закона Боли,

И на их месте возникли сияющие символы.

Невидимый палец искусного Писца писал

Своей  интуитивной каллиграфией быстрой;

Земные формы были сотворены его божественными документами,

И мудрость воплотила то, что ум проявить не мог,

Несознание изгнано из безгласной груди мира;

Изменены были зафиксированные схемы рассуждающей Мысли.

Пробуждая сознание в инертных вещах,

Он налагал на темный атом и тупую массу

Почерк алмазный Нетленного,

Надписывал на тусклом сердце падших вещей

Победную песнь свободного Бесконечного

И Имя, основание вечности

И прослеживал на проснувшихся, торжествующих клетках

В символах Невыразимого

Лирику любви, что ждет во Времени

И мистичное содержание Книги Блаженства

И послание Огня сверхсознательного.

Затем чистая забилась жизнь в телесных формах;

Мерцание адское умерло и больше не могло убить.

Ад раскололся поперек своего крутого фасада

Как если б магическое здание было разрушено,

Открылась ночь и растворилась словно бездна грез.

В брешь существа исчерпанного как пустое Простанство

В котором она заполняла место отсутствующего Бога,

Пролился широкий, интимный и блаженный Рассвет;

Излечены были все вещи, что сотворило разорванное Время

И сожаление, печаль жить больше не могли в груди Природы:

Исчезло разделение, ибо присутствовал там Бог.

Душа своим лучом освещала сознательное тело,

Материя и дух смешались и были едины.



Конец Восьмой песни.



 
  Песня девятая. Рай Богов Жизни.



Вокруг него сиял великий и счастливый День.

Блеск какой-то Бесконечности восторженной,

Он хранил в великолепии своего золотого смеха

Области сердечного счастья, полностью свободного,

Опьяненные вином Бога,

В свет погруженные, постоянно божественные.

Фаворит и друг близкий Богов

С радостью повинуясь божественной команде,

Он был сувереном своего восторга

И хозяином царства своей силы.

Уверенный в блаженстве, для которого сотворены все формы,

Недвижим страхом и горем, и ударами Судьбы

И не потревожен дыханием мимолетного Времени

Не осаждаем обстоятельствами враждебными,

Он дышал в сладкой, надежной, беспечной легкости

Свободный от бренности тела, привлекающей смерть,

Далекий от опасной зоны запинающейся Воли.

Он не нуждался в том, чтоб сдерживать свои страстные удары;

Дрожал от объятий теплого, удовлетворенного чувства

И быстрого натиска чуда, и пламени и крика

Жизненного импульса красного великолепной гонки,

Он жил в драгоценности – ритме смеха Бога

И лежал на груди вселенской Любви.

Влияниям не подверженный, нескованный ничем Дух Восторга

Пас его солнечные стада и лунные табуны

Вдоль скорости лиричной и без горестных потоков

В неземном аромате асфодели.

Тишина счастья окутывала небеса,

Сияние беспечное улыбалось на высотах тех;

Неразличимый шепот восхищения

Дрожал в ветрах и прикасался к почве зачарованной;

Непрестанно в руках экстаза

Повторяя свою сладкую ноту невольную

Рыдание восторга плыло вдоль часов.

Продвигаясь под сводами славы и мира,

Путник на ровном плато и на размышляющем гребне,

Как тот, кто видит в очках Мирового Мага

Чудесный образ спасения убегающей души

Он за собою оставлял сцены бессмертной радости

И вглядывался пристально в бездонную красу, блаженство.

Вокруг него был свет сознательных светил

И размышляющее удовлетворение великих, символических вещей;

Для встречи с ним толпились равнины покоя бриллиантовые,

Горы и лиловые долины Блаженства,

Глубокие расщелины радости и водопады поющие

И леса трепещущие уединения пурпурного;

Под ним лежали словно, мерцающие мысли драгоценные

Погруженные в грезы города царей Гандхарвов.

Пересекая вибрирующие тайны Пространства

Неясная и счастливая музыка сладко подступала,

Незримыми руками ударяемый, он слышал сердцу близкий

Арфы крик, оставленный менестрелями небесными,

И голоса мелодий неземных

Поющих славу любви вечной

В той бело-голубой, Райской атмосфере.

Вершина и суть всего этого чудесного мира,

Отдельно стояли высокие безымянные Елисейские холмы,

Пылающие словно заря в вечернем трансе.

Как словно к некой новой, неизученной глубине,

К покою радостному погружали свое основание;

Их склоны опускались через торопливые смех и голоса,

Пересеченные множеством ручьев поющих,

Поклоняясь голубым небесам своим счастливым гимном,

Вниз, к лесам тенистой тайны:

И поднятые в ширь мистерии безгласной

Их пики вздымались по направлению к величию, за пределы жизни.

Сияющие Эдемы, витальных  богов

В свои бессмертные гармонии его приняли.

Все вещи были совершенны там, что во Времени цветут;

Красота была там родным слепком творения,

Мир был трепетной, сладострастной чистотою.

Любовь исполнила там свои золотые и розовые грезы

Ее короновали Сила и могучие мечтания;

Желание взобралось, быстрое и  всемогущее,

И наслаждение имело стать богов;

Гуляла Греза вдоль путей широких звезд;

Обычные, сладостные вещи превращались в миражи:

Настигнута внезапными чарами духа,

Пораженная алхимией божественной страсти,

Индивидуальность боли принуждена изменить в интенсивную радость

Излечивая противостояние меж раем и адом.

Все видения высокие природы воплотились там,

Ее блуждающие надежды достигли, ее золотистые соты

Схвачены стремительным языком поедателя меда,

Его догадки жгучие изменились в экстатические истины,

Его могущества, тяжело дыша, успокоились в бессмертном покое

И освободили ее огромные желания.

В том раю совершенного сердца и чувства

Ни одна низкая нота не могла прервать очарования бесконечного

Ее сладости пылкой и непорочной;

Ее шаги уверены в своем интуитивном движении.

После муки долгой душевной борьбы

Наконец был найден покой и отдых небесный

И, объятые потоком магичным часов беспечальных,

Были исцелены израненные члены его бойцовской натуры

В окружающих руках Энергий

Что не терпят пятен и не боятся своего блаженства.

В сценах, запрещенных для наших бледных чувств

Среди чудесных ароматов и удивительных оттенков

Он встретил формы, что обожествляют зрение,

И музыку, что обессмертить может ум

И сделать сердце широтою, словно бесконечность

Слушал и пленялся неслышными

Каденциями, что пробуждают слух оккультный:

Их слышит приходящими из невыразимой тишины

Трепещущие красотой бессловной  речи,

И мыслями великими, глубокими настолько, чтоб голос отыскать,

Мысли, чьи желания заново вселенную творят.

Градация чувства, что феерическими стопами взбирается

К высотам счастья невообразимого,

Изменило ауру его существа в радостном горении,

Его тело мерцало словно небесная раковина;

Его врата в мир были сметены морями света.

Его земля, наделенная компетенцией небесной,

Силе дала приют, что не нуждалась ныне

В пересечении закрытую границу ума и плоти

И контрабандой доставлять божество человечеству.

И более не ускользала от всевышнего требования

Способности неутомимой к блаженству,

Могущество, которое могло исследовать вселенную свою

И красоту и страсть, глубин ответ

И не страшилось забытья тождественности удовлетворенной

Где дух и плоть во внутренний экстаз вступают

Раздор аннулируя между собой и формой.

Оно извлекало из видения и звука духовную силу,

Делало чувство дорогой для достижения неощутимого:

Оно дрожало во влияниях высших

Что строят субстанцию жизни более глубокой души.

Перерожденная стояла земная природа. Небес товарищ.

Компаньон подходящий для внешних Царей,

Сравнимый с божествами живущих Солнц,

Смешался он с играми лучистыми Нерожденного,

Незримого Актера слышал шепот

И голосу его внимал, что похищает сердце

И тянет его к груди желаний Бога,

И ощущал этот счастья мед

Текущий через его вены словно реки Рая,

Делал тело чашей нектара Абсолюта.

В мгновеньях внезапных, проявляющих пламя,

В страстных ответах полуоткрытых

Достиг он края экстазов неведомых;

Прикосновение высшее удивляло его торопящееся сердце,

Объятия Удивительного вспомнились

И вниз прыгали намеки белого счастья.

Вечность вплотную подступила, как Любовь

И возложила свою руку на тело Времени.

Дар небольшой пришел из Необъятностей,

Но в жизни, этот радости дар не имеет измерения;

Все Запредельное, несказанное, там отражается.

Гигантская капля непостижимого Блаженства

Обрушилась на его члены и вокруг его души

Стала феерическим океаном счастья:

Он утопая погрузился в сладкие и пылающие просторы:

Жуткий восторг, что в состоянии потрясти смертную плоть,

Он упоение испытывал, в котором боги пребывают.

И наслаждение небесное очистило его в своих волнах

И обернуло его силу в неумирающую мощь.

Бессмертие захватывало Время и Жизнь несло.



    Конец песни девятой.

               

 
  Песнь десятая. Царства и Божества малого ума.



Отныне  это тоже должно быть превзойдено и оставлено,

Как и все, пока Всевышний не будет обретен

В котором мир и личность взрастут едиными и истинными:

Пока То не достигнуто, странствия наши прекратится не могут.

Всегда безымянная цель манит за пределы,

Всегда зигзаг богов восходит

И указывает вверх, взбирающийся Огонь духовный.

Это дыхание сотен оттенков счастья

И это чистый, возвышенный образ радости Времени,

Качаемого на волнах безупречного счастья,

Стучавшего в одиноких ритмах экстаза,

Это деление неделимого духа

Схваченного в страстном величии экстримов,

Чье ограниченное бытие возносится к зениту блаженства,

Счастье наслаждаться одним прикосновением к вещам всевышним,

Запечатанное в свою маленькую бесконечность,

Свой бесконечный временем сделанный мир смущающий Время,

Небольшой результат обширного восторга Бога.

Мгновения тянулись по направлению к вечному Сейчас,

Часы открывали бессмертие,

Но, удовлетворенные своим возвышенным содержимым,

Они прекращались на пиках, чьи вершины расположились на пол-пути к Небесам

Указующим на высоты, на которые они никогда не всходили,

К той грандиозности, в воздухе которой они не могут жить.

К своим высотам приглашая и безупречным сферам,

К своим надежным и прекрасным крайностям

Это создание, которое объемлет свои границы, чтоб безопасность ощутить,

Высоты те отклоняли великий зов приключения.

Слава и сладость удовлетворенного желания

Сковали дух в золотых постах блаженства.

И это не могло быть обителью широты души

Которая нуждалась во всей бесконечности для дома своего.

Память, пушиста как трава, и смутная как сон,

Красота и зов слабеющие, упали позади

Подобно сладкой песне слышной угасающей вдали

На долгой и возвышенной дороге к Безвременному.

Спокойствие белое пылало сверху.

Дух размышляющий глядел на внешние миры

И словно бриллиантовое восхождение небес

Проходящее сквозь чистоту к невидимому Свету

Большие, светящиеся области Ума из неподвижности сияли.

Но он сначала встретил простор серебристо-серый,

Где День и Ночь венчались и были единым целым:

Это был тракт тусклых, переменчивых лучей

Отделяющий Жизни чувственный поток от Мысли самоуказания.

Коалиция неуверенностей

Осуществляла там правление нелегкое

На почве хранимой для сомнения и разумного предположения,

Рандеву Знания с Неведением.

На своей низшей оконечности влияние с трудом сохраняя

Ум, что едва видел, и медленно отыскивал;

К нашей земной природе близка его природа

И родственна нашим рискованным и смертным мыслям

Что смотрят из почвы к небу, и с неба на землю

Что за пределами не ведают, ни того, что снизу,

Они себя лишь ощущают и вещи внешние.

И это было значением первым нашего медленного восхождения

Из полу-сознания животной души

Живущей в спрессованном объеме форм и событий

В области, которую не может понять иль изменить;

Лишь действует и смотрит на данной сцене



И ощущает, печалится и радуется пока.

Идеи, что ведут затемненный воплощенный дух

По тем дорогам страдания и желаний

В мире, что борется, чтоб Правду приоткрыть,

Здесь обнаружить свою силу быть и Природы силу.

Здесь мастерятся формы невежественной жизни

Что видят эмпиричный факт, как установленный закон,

И трудятся ради часа, но не для вечности

Своими достижениями торгует, чтоб встретить зов момента:

Медленный процесс материального ума

Который служит телу, хотя должен бы управлять, использовать

И для того, чтоб знать, нуждается в ошибающемся чувстве,

Рожден был в той светлой неясности.

Продвигаясь запаздывая от хромающего старта,

Ковыляющая гипотеза на аргументе,

Свои теории на трон возводящая как бесспорности,

Рассуждает от полузнания к неизвестному,

Всегда конструируя свой хрупкий дом мысли,

Всегда губящий паутину, которую ткал,

Мыслитель сумеречный, которому собственная тень личностью кажется,

Двигаясь от минуты к минуте краткой живет;

Король, зависящий от своих сателлитов

Подписывает декреты министров невежественных,

Судья, в полу-владении своих доказательств,

Претендующий голос постулатов неопределенности,

Знания архитектор, но не его исток.

Это могущественный раб своих инструментов

Считает свое состояние низкое высочайшей вершиной Природы,

Не сознающий свою долю во всех сотворенных вещах

В высокомерии своем надменно скромный

Считает себя порождением из грязи Материи

И принимает творения свои как свою причину.

К вечному свету и знанию предназначенный вырасти,

От совершенной наготы человеческой начинается наше восхождение;

Из малости тяжкой, земной должны мы вырваться,

Мы должны исследовать свою природу с огнем духовным:

Ползание насекомого – прелюдия нашего славного полета;

И состояние наше человеческое баюкает будущего бога,

Наша тленная хрупкость – бессмертную силу.

На пылающей вершине этой бледной, мерцающей области

Где блеск рассвета резвился с естественными сумерками

И помогал Дню расти и Ночи – слабеть,

Убегая по широкому и мерцающему мосту,

Он прошел в область раннего Света

И регентство наполовину взошедшего Солнца.

Из этих лучей родилась полная орбита нашего ума.

Назначенного Духом Миров

Медитировать с незнающими глубинами,

Прототипом ловкого Интеллекта

Уравновешенного пополам крыльями мысли и сомнения

Трудившегося непрерывно меж бытия скрытыми концами.

Дышала Тайна в подвижных действиях жизни;

Кормилица скрытая Природных чудес;

Она формирует жизни чудеса из грязи Материи:

И вырезает форму образцов вещей,

И устанавливает шатер ума в Просторе смутном, невежественном.

Хозяин - Маг меры и устройства

Что сделал вечность  из повторяющихся форм

И мысли – зрителю странствующему

Назначил место на несознательной сцене.

На земле, волей этого Архи – Разума

Энергия бестелесная взяла одеяния Материи;

Протон и фотон служили Глазу образы творящему

Чтоб тонкие вещи изменить в физическом мире

И невидимое проявилось как форма

И неощутимое было почувствовано как масса:

Магия восприятия объединилась с искусством концепции

И одолжила интерпретирующее имя каждому объекту:

Идея была замаскирована в телесном артистизме,

И в странной мистификации закона атомного

Были созданы рамки, в которые чувство могло положить

Свою символическую картину вселенной.

Даже более великое чудо было сделано

Посредством света соединились силы тела,

Грезы и сон растения и древа,

Животного вибрирующее чувство, мысль в человеке,

К сиянию Луча всевышнего.

Умение это поддерживая право Материи думать

Прорубало чувствующие проходы в плоти для ума

И находило содержание для Несознания чтоб знать.

Предлагая свои малые площади и объемы слова

Для реальности, как символические замены,

Мумифицированный, мнемонический алфавит,

Помогал незримой Силе прочитать ее труды.

Сознание похороненное поднялось в ней

И ныне она грезит о себе, как о человеке пробужденном.

Но оставалась все еще Неведением подвижным;

И Знание пока не могло прийти и твердо ухватить

Это огромное изобретение выглядящее как вселенная.

Специалист логики жесткой машины

Навязывал душе свою искусственную жесткость;

Помощник изобретательного интеллекта,

Он резал Истину на удобные для управления кусочки

Чтоб каждый мог иметь свой рацион из мысли – пищи,

Затем, своим искусством заново строить Истины убитое тело:

Услужливый, фальшивый, точный робот

Заменил духа прекрасное видение вещей:

Полировальная машина делала работу бога.

Никто не находил истинного тела, его душа казалась мертвой:

Никто внутреннего взгляда не имел, что видит Истину как целое;

Все прославляли сверкающие заменители.

Затем, с тайных высот, вниз, нахлынула волна,

Бриллиантовый хаос бунтарского света;

Он вверх смотрел и видел слепящие вершины,

Он внутрь смотрел и пробуждал спящего бога.

Воображение звало свои сияющие отряды

Что осмеливались углубиться в неоткрытые сцены

Где все было таящимся чудом, которого еще никто не знал:

Поднимая свою прекрасную и волшебную голову,

Она сговаривалась с размышлением, вдохновения сестрой

Наполнить мыслей небеса мерцающим туманом.

Ошибка яркая бахромой окаймляла ризы таинственного алтаря;

Взрастала Тьма, баюкая мудрости оккультное солнце,

Миф знания, вскармливая своим блистающим молоком;

Младенец следовал от тусклых к лучистым грудям.

Работала так Сила, воздействуя на взрастающий мир;

Свое тонкое мастерство удерживая от полноценного  сияния,

Лелеяло детство души и вымыслом кормила

В своем нектарном, сладком соке

Кормившим его незрелую божественность, гораздо более богатым

Чем основной продукт или сухая солома Разума пашни,

Которая  нагромождала корм неисчислимых фактов,

Пища плебейская, в которой мы сегодня процветаем.

Так проливались вниз из царства раннего Света

Эфирные мысли в Материи мир;

Его златорогие стада собирались в земной каверне – сердце.

Его утренние лучи освещали глаза наших сумерек,

Его образования юные продвигали ум земли

Трудиться, грезить и воссоздавать,

И чувствовать прикосновение красоты, знать мир и себя:

Ребенок Золотой начал думать и видеть.



В тех ярких царствах располагаются передовые шаги Ума

Во всем невежественный, но жаждущий узнать все,

Там  начинает свой медленный любознательный запрос;

Всегда исследуя, хватает окружающие формы,

Всегда надеется найти вовне величественные вещи.

Пылкий и мерцающий золотыми огнями зари,

Внимательный, живет на острие изобретения.

Но все же, что бы ни делал он – это уровень младенца,

Как если б космос был младенческой игрой,

Ум, жизнь – игрушки Титана–крохи.

Работает как тот, кто строит крепость – имитацию

Пока чудесным образом стабильную,

Построенную на песках, на побережье Времени,

Среди  безбрежного моря оккультной вечности.

Великое Могущество выбрало маленький, острый инструмент,

Осуществлялась страстно напряженная игра;

Учить Невежество  ее задача трудная,

Стартует ее мысль из изначальной Пустоты незнающей

Она сама должна узнать то, чему научит,

Знание пробуждая из его сонного логова.

Потому что к нам знание как гость не приходит,

Позванный в наши палаты из внешнего мира;

Обитатель и друг нашей тайной сути,

Спрятан за нашими умами, упавший спящим

Пробуждается медленно под порывами жизни;

Могучий демон несформированный лежит внутри,

Призвать, дать ему форму – это Природы задача.

Все было хаосом, смешением истины и лжи,

Среди Неведения глубоких туманов искал ум;

Он смотрел вовнутрь себя, но Бога не видел.

Промежуточная материальная дипломатия

Отвергала Истину, чтоб жить могли мимолетные истины

И Божество скрывала в вероучениях и догадках

Чтобы Мир – Невежество расти мог в неторопливой мудрости.

Это был беспорядок, созданный суверенным Умом,

Глядящий с мерцающего гребня в Ночь.

В ее попытках первых изменить Несознание:

Чуждые сумерки смущают ее лучистые глаза;

Ее стремительные руки должны научиться осторожному рвению;

Лишь медленное продвижение может вынести земля.

Но все же ее могущество было отлично от незрячего, земного

Принужденная творить инструментами к рукам приспособленным,

Изобретенными жизненной силой и плотью.

Земля все постигает, через сомнительные образы,

Она все узнает в потоках зрения опасных,

Маленькими огоньками, зажженными прикосновением ищущей мысли.

Не приспособлена  к души прямому внутреннему взору

Она видит урывками и спаивает знания клочки,

Делает Истину девочкой – рабыней своей нищеты,

Исключая мистичное единство Природы

Режет на кванты и массу движущееся Все;

Для измерения она берет свое невежество.

В своем владении понтифик и пророк,

Величественная Сила со своим наполовину вставшим солнцем

Работала в ограничениях, но своим владела полем;

Благодаря привилегии мыслящей силы она знала

И требовала младенческого суверенитета зрения.

В ее глазах, хотя и окаймленных черной бахромой был свет,

Архангела взор, который знает, вдохновенный свои дела

И формирует мир в своем далеко-видящем огне.

В своей собственной области она не спотыкается не падает,

Но продвигается в ограничениях тонкой силы

Через которые Ум может шагнуть по направлению к солнцу.

Кандидат на высшее господство,

Она прорубала проход к Свету, через Ночь,

И не пойманного искала Всеведущего.



В три тела воплощенная, карликовая тройственность была ее самостью.

Первое, из трех наименьшее, но в конечностях сильное,

Низколобое, с квадратной и тяжелой челюстью,

Пигмейская мысль, нуждающаяся чтобы жить в границах

Вечно согбенная, чтобы ковать факты и форму.

Поглощена, заключена во внешнем зрении,

За свой стандарт берет надежное основание Природы.

Техник блестящий, примитивный мыслитель,

Кузнец, приковывающий Жизнь к колеям привычки

Послушный тирании грубой Материи,

Узник форм, в которых работает,

Себя привязывает к тому, что создает.

Раб фиксированной массы и абсолютных правил,

Он видит как Закон привычки мира,

Он видит как Истину привычки Ума.

В своей области конкретных событий и образов

Вращаясь в кругу изношенных идей

И вечно повторяя старые, знакомые действия,

Живет, довольствуясь простым и хорошо известным.

Он любит землю старую, что была его местом обитания:

Питая к переменам отвращение, как к дерзкому греху,

И недоверчивый к каждому новому открытию,

Лишь продвигается осторожно шаг за шагом,

И как смертельной бездны боится неведомого.

Своего невежества благоразумный казначей,

Он прочь бежит от авантюры, моргает на надежду славную,

Предпочитая вещей безопасную опору,

Опасной радости простора и высот.

Медлительные впечатления мира, на ум трудящийся,

Запоздало впечатываются почти неизгладимо,

Их нищетой, увеличивая свое достояние,

Воспоминания, старые, надежные – вот основной запас его:

Он видит абсолютным то, что чувство может ухватить:

Факт внешний считает как единственную истину,

Мудрость отождествляет с приземленным взглядом, 

Вещи, давно известные и постоянно совершаемые действия

Для его обладания хватающего словно балюстрада

Безопасности на Времени ступеньках опасных.

Доверие к этому небес – установленные древние дороги

И неизменные законы, человек права не имеет изменить,

Священное наследство от великого мертвого прошлого

Или одна та дорога, что Бог для жизни сотворил,

Жесткая форма Природы никогда не менялась,

Часть огромной рутины вселенной.

Улыбка от Хранителя Миров

Послана вниз, от древнего Ума хранящего – Земле,

Чтобы все могло стать в своем застявшем, неизменном типе

И  со своей мирской позиции больше не сдвигаться.

Кто-то это кружение видит, верный предначертанной задаче,

Неустанный в предназначении круга традиций;

В крушении и разложении офисов Времени

Хранит он плотную охрану пред стенами обычая,

Или в округе древней Ночи смутной

Дремлет на маленьких камнях внутреннего дворика,

И лает на каждый недружественный свет,

Как на врага, который мог бы в дом к нему вломиться,

Сторожевой пес дома духа обнесенного чувствами

Против захватчиков из Невидимого,

Кормящийся остатками от жизни и Материи костями

В своей конуре объективной уверенности.

И все же, за этим состоянием – космическая мощь:

Величие размеренное хранит свой план более обширный,

Непостижимое тождество ритм задает поступи жизни;

Неизменные орбиты звезд, бороздят инертный Космос,

И миллионы видов следуют единому, безмолвному Закону.

Огромная инертность – это защита мира,

Ведь даже в изменениях он сохраняет неизменность;

В инерцию революции погружается,

И в новом платье, свою старую возобновляет роль:

Энергия действует, стабильность есть ее печать:

На груди Шивы пребывает тот громадный танец.

Феерии дух пришел, следующий из трех.

Наездник горбатый на диком Красном Осле,

Поспешный Разум спрыгнул вниз львиногривый

Из Пламени великого, мистичного, что миры окружает

И своим страшным острием съедает сердце существа.

Оттуда протянулось пылающее видение Желания.

Тысячи форм несло, и принимало бесчисленные имена:

Множества нужда и неуверенности

Колола вечно, чтобы преследовать Единого

На неисчислимых дорогах, пересекая Времени просторы

Сквозь цепи нескончаемых различий.

Пылает в сердце каждого огнем неясным.

Мерцающее сияние на мутном потоке,

Огнем вздымалось к небесам, и опадало, поглощалось бездной и тонуло к аду;

Взбиралось, чтоб притащить Истину вниз, в грязь

И для нечистых целей использовало сияющую Силу;

Хамелеон огромный золотой, и голубой, и красный

Обращаясь в серого и черного, и буро-коричневого,

Голодный, он уставился,  с пятнистой ветки жизни

Чтоб щелкнуть насекомых радостей, свою излюбленную пищу,

Нечистое пропитание в роскошном оформлении

Кормя страсть великолепную своих оттенков.

Огненная змея с хвостом из серой тучи,

Следующая размышляющая дрема за сверкающими мыслями,

Поднятая голова с множеством оттенков свисающих гребешков,

Облизывала знание дымным языком.

Водоворот, всасывающий в пустой воздух,

Основывался на вакансии колоссальных требований,

В Ничто рожденное в Ничто возвращающееся,

Однако, все время невольно направлял

По направлению к скрытому Нечто, что является Всем.

Пылко желая отыскать, и неспособный что-то сохранить,

Блестящая нестабильность была его знаком,

И ошибаться – его прирожденная наклонность, ответ его природный.

Однажды, преклоненный перед не рассуждающей верой

Он мыслил правдивым все то, что его собственным надеждам льстило;

Он лелеял золотые ничто, рожденные из желания,

И  нереальное хватал для пропитания.

Во тьме он открывал светящиеся формы;

Всматриваясь в тень, повисшую в полу-свете

Он видел раскрашенные образы, нацарапанные в пещере Фантазии;

Или вращался в кругах ночи предположений

И в камеру воображения ловил

Яркие сцены обещания, удержанные вспышкой мимолетной,

Фиксировал в воздухе жизни стопы спешащих грез,

Хранил отпечатки прошедших Форм и Сил, капюшоны носящих

И вспышки – образы истин полу-зримых.

Полный желания прыжок, чтобы схватить и овладеть

Не возглавляемый ни разумом, ни видящей душой

Был его первым естественным движением и последним,

Чтоб невозможного достичь, жизненную силу расточал:

Прямые, ясные дороги презирал, бежал изгибами блуждающими

И оставлял то, что завоевал, ради еще не испытанных вещей;

Видел нереализованные цели, как сиюминутную судьбу,

И пропасть выбирал, для своего прыжка по направлению к небесам.

Его система – авантюра в жизненной игре,

И принимал удачливые прибыли, как результат надежный;

Ошибка не в состоянии обескуражить его самоуверенный вид;

Не ведая всей глубины закона бытия дорог,

И неудача не в состоянии замедлить его феерической хватки;

Единственный шанс оправдывал все остальное.

Попытка, не победа, была очарованием жизни.

Неуверенный победитель, ставок ненадежных,

Инстинкт – мать его, жизненный ум – прародитель,

Бежит в этой гонке, приходит последним иль первым.

И все же его труды были не напрасны, ни малы и полностью законны;

Он вскармливал часть силы бесконечности

И создавать мог возвышенные вещи, какие его воля пожелает;

Страсть схватывала то, что спокойный разум упускает.

Внутренний взгляд импульса пролег прыгающей хваткой

На небеса, которые в ослепительной дымке скрывала высокая Мысль,

Улавливал мерцания, что проявляло таящееся солнце:

Он пробовал пустоту и находил там сокровище.

Полу-интуиция озаряла его чувства;

Бросал трезубец молний и попадал в невидимое.

Видел во тьме и рассеяно моргал на свету,

Неведение было его полем и неизвестное – призом.

    Из всех этих Сил, последняя была самая могучая.

Прибыла позже из далекого уровня мысли

В избранный иррациональный мир Случая

Где все ощущалось грубым и делалось слепо,

И все же бессистемность казалась неизбежной,

Пришла Разумность, приземистая, божественная мастерица,

К своему узкому дому на острие Времени.

Адепт чистых изобретений и проекта,

С задумчивым лицом закрытым, внимающими глазами,

Она заняла свое устойчивое и постоянное место,

Сильнейшая, мудрейшая из троллеподобных Трех.

Вооруженная своими линзами, линейкой и щупом,

Она глядела на предметную вселенную

На множества, что в ней живут и умирают,

И на тело Пространства, и на убегающую душу во Времени,

И взяла в свои руки и землю и звезды

Чтоб попытаться что-то сделать из этих странных вещей.

В своем трудящемся, целеустремленном уме,

Изобретая свой чертеж реальности

И геометрические кривые графика – времени,

Она множила свои отрезки Истины:

Нетерпеливая к загадке, неизвестному,

Не терпящая беззакония и исключительности,

Навязывающая осуждение проявлению Силы,

Навязывающая ясность непостижимому,

Она стремилась заключить мистичный мир в объятия правил.

Она не знала ничего, но надеялась познать все вещи.

В областях темных подсознания однажды опустевших от мысли,

Ниспосланный Разумом всевышним

Чтоб бросить луч свой на неясные Просторы,

Несовершенный свет ведущий ошибающуюся массу

Силой чувства, идеи и слова,

Она выкапывается из Природного процесса, субстанции, причины.

Всю жизнь гармонизировать контролем мысли,

Она с огромным напряжением пытается еще;

Невежественная во всем, кроме своего ищущего ума,

Она пришла, чтоб от Неведения мир спасти.

Суверенная труженица, на протяжении веков

Блюдущая и возобновляющая все что есть,

Уверена в себе, она взяла гигантскую ношу.

Там, низко наклоненная, сидит могучая фигура,

Склонившись под дуговыми лампами своей домашней фабрики

Среди стука и звона своих инструментов.

Серьезный взор в ее созидательных глазах

Принуждая  пластичное вещество космического Ума,

Она устанавливает жесткое изобретение своего мозга

В образец внешней неподвижности:

К космическому требованию немому безразлична,

Не сознающая такие тесные реальности,

Той несказанной мысли, безголосое сердце,

Она сгибается, чтобы ковать свои кредо и железные кодексы

И стальные структуры, чтоб жизнь заточить

Модели механические всех существующих вещей.

Для зримого мира, она прядет задуманный мир:

Она прядет жесткие, но невещественные нити

Сквозь газовую ткань словесной  паутины абстрактной мысли,

Свои системы сегментарные Бескрайнего,

Свои теодицеи и космогонические карты (схемы оправдывающие существование Бога)

И мифы, которыми она необъяснимое разъясняет.

Волей помещает в тонком воздухе ума

Словно карты в школе интеллекта висящие,

Широкую Истину, втискивая в узкую схему,

Свои бесчисленные воюющие строгие философии;

Из Природного тела феномена

Она вырезает острым лезвием Мысли жесткие линии,

Подобно рельсам для силы Мирового Мага, бегущей по ним,

Своей науки абсолютной и точной.

Но огромных и голых стенах, незнания человеческого

Она писала вокруг глубоких и немых иероглифов Природы

Ясным демотическим стилем

Обширную энциклопедию своих мыслей;

Алгебру знаков своей математики,

Свои числа и формулы непогрешимые

Она возводит, чтоб вывести вою сумму вещей.

Бежит во все стороны, как будто в космической мечети

Прослеживая стихи писаний своих законов

Затейливый орнамент узорчатых арабесок,

Искусство ее мудрости, мастерство ее преданий.

Это искусство, мастерство, единственная ее опора.

В ее трудах высоких беспримесного интеллекта,

В ее отвержении ловушки чувств,

Стен разума крушение там не наступает,

Не прыгает рассекая воздух вспышка абсолютной силы,

И нет зарницы света, небесной убежденности.

Миллион лиц носят ее знание здесь

И каждое лицо увенчано тюрбаном сомнения.

Ныне все под вопросом, все сводится к ничто.

Когда то монументальная в своем массивном ремесле

Ее великие и древние писания исчезают

И на их месте стартуют точные, эфемерные знаки;

Это постоянное изменение детализирует прогресс в ее глазах:

Ее мысль – это бесцельный, бесконечный марш.

Там нет вершины, на которой она может встать

И единым взглядом окинуть Бесконечности целое.

Игра неубедительная – это Разумности труд.

Любая сильная идея может использовать ее как свой инструмент.

Принимая каждое задание, она защищает свой случай.

Открытая каждой мысли, она не может знать.

Извечный Адвокат восседал как судья

В доспехи логики неуязвимые облачены

Тысячи бойцов за Истины завуалированный трон

Установленный на высоком седле аргумента

Что б скрещивать всегда словесные пики

В турнире издевательском, где выиграть никто не может.

Исследуя содержание мысли своими негибкими тестами

Уравновешена она сидит в пустой, просторной атмосфере,

Чиста и отчужденна в своей безучастной позе.

Ее суждения кажутся абсолютными, но ни одно не бесспорно;

И Время отменяет все ее вердикты в апелляции.

Хотя, подобно солнечным лучам в нашем тлеющем уме

Ее знание притворяется упавшим с чистых небес,

Эти лучи – освещение фонаря в Ночи;

Она бросает мерцающую одежду Неведения.

Но потеряла  ныне свое старое, суверенное требование

Чтоб управлять высокой областью ума в своем праве абсолютном,

Чтоб мысль сковать логики коваными, непогрешимыми цепями

Иль видеть истину нагой в яркой, абстрактной дымке.

Раб и хозяин явного феномена,

Она путешествует по дорогам ошибающегося взгляда

Иль смотрит на установленный механистичный мир,

Сконструированный для нее, ее же инструментами.

Вол, запряженный в повозку доказанного факта,

Тащит она огромные баулы знания сквозь прах Материи

Чтобы достичь полезности огромного базара.

Подмастерье, она взросла до труженика старого;

Помогающее чувство – арбитр ее исканий.

Сейчас она использует как пробный камень.

Как если бы она не знала, что факты – это правды шелуха,

Ту шелуху она хранит, суть отбрасывая в сторону.

Древняя мудрость угасает в прошлом,

Вера эпох становится историей праздной,

Бог покидает проснувшуюся мысль,

Старая, отброшенная греза боле не нужна:

Она лишь ищет ключи механической Природы.

Интерпретируя камнеподобные, неизбежные законы

Она копает в покрывающей, тяжелой почве Материи,

Чтоб вырыть процессы действующие всех вещей.

Загруженная, огромная машина работающая сама по себе появляется

Перед ее нетерпеливым, восхищенным взором,

Замысловатое и бессмысленное устройство

Судьбоносного, стройного и неизменного Случая:

Изобретательное, тщательное и подробное,

Грубое, несознательное и точное устройство

Развертывает безошибочный марш, наносит карту уверенной дороги;

Планирует не размышляя, без воли действует,

Без всякой цели служит миллионам целей

И строит рациональный мир, без всякого ума.

Не имеет ни двигателя, ни творца, ни идеи:

Обширные труды самостоятельные без причины;

Энергия безжизненная непреодолимо ведущая,

Голова Смерти на теле Необходимости,

Порождает жизнь и сознание родителя,

Затем удивляется, почему это сталось и откуда пришло.

Наши мысли – это части огромной машины,

Наши раздумья – порождение Материи закона,

Предание мистики было фантазией иль слепотой;

Мы не нуждаемся теперь в душе иль духе:

Материя – есть превосходная Реальность,

Несомненное, явное чудо,

Суровая правда вещей, простая, единая, вечная.

Самоубийственная, стремительная растрата

Создающая мир мистерией само – растворения

В пустынное пространство излила раздробленные работы;

Позднее, разрушающая самость Сила

Сожмет огромное распространение, то что отворила:

Затем, заканчивая тот могучий и бессмысленный труд,

И как и прежде Пустота останется нагой, как прежде.

Так доказанная, коронованная, новая величественная Мысль

Объясняла мир, его законами овладевала,

Прикасаясь к безмолвным корням, будила скрытые, потрясающие силы;

К служению обязывала бессознательных джиннов

Что спят не нужные в Материи невежественном трансе.

Все было точно, жестко, несомненно.

Но когда, на скале Материи эпох было заложено

И застыло, ясно обтесанное, надежное,

Обратно все рассыпалось в океане сомнений;

Эта прочная схема растворилась в бесконечном потоке:

Встретила она бесформенную Силу, изобретателя форм;

Внезапно споткнулась она о неожиданные вещи:

От неоткрытой Истины молния

Ее глаза вспугнула, осложняющей вспышкой

И рыла бездну между Реальным и Известным

Пока все ее знание не стало казаться невежеством.

И снова мир стал удивительной паутиной,

Магическим процессом в магическом пространстве,

Уму непостижимых чудесных глубин

Источник которых, терялся в Невыразимом.

В крушении ценностей, в огромной роковой аварии,

В грохоте разрухи ее разбивающегося труда

Она потеряла свой ясный, хранимый, сконструированный мир.

Остался танец квантов, раскинувшийся случай

В гигантском проходящем вихре Энергии:

Движение непрерывное в неограниченной Пустоте

Изобретало формы, без мысли и без цели:

Необходимость и Причина были бесформенными гостями;

Была Материя инцидентом, в существования потоке

Закон – привычкой, работающей от и до, силой слепой.

И не имели основания ни системы, ни этика, ни идеалы

И вскоре рушились, или без санкции жили;

Все росло хаотично, тяжело, в борьбе и столкновении.

Идеи воюющие, яростно кидались на жизнь;

Давление жесткое анархию подминало

Свобода была лишь эфемерным именем:

Творение и разрушение, вальсировали взявшись за руки

На груди трепещущей и разрываемой земли;

Все в мире танцевало в хороводе Кали.

Так спотыкалась, падала, брызгами в пространстве разносясь,

Хватаясь за опору, почву, чтобы встать,

И видела она лишь тонкий, атомный Простор,

Распыленные, редкие точки – субстанцию вселенной

В которой плывет солидный лик проявленного мира.

Там был один процесс событий

И изменение Природы, пластичное и многоликое,

Сильное Смертью, чтоб убивать или создавать,

Остался один шанс, чтоб здесь смогла быть сила

Чтоб дать свободу человеку, от старых неадекватных мнений

И суверенитет его оставить на земной сцене.

Чтоб Разум мог схватить Силу изначальную,

И управлять ее машиной на Времени дорогах.

Тогда все сможет послужить нуждам думающей расы,

Абсолютное состояние найдет порядок абсолютный,

К стандарту совершенства обрежет вещи все,

И совершенно точную машину построит в обществе

Тогда, здравый смысл и наука, не беспокоясь о душе,

Смогут разгладить спокойно униформу мира,

Искания вечные насытят истинами внешними,

И образец мышления навяжут уму,

На грезы Духа налагая логику Материи

Благоразумное животное желая сотворить из человека,

Из его жизни – симметричную структуру.

Это было бы вершиной Природы, на глобусе малоизвестном,

Величественный результат труда долгих эпох,

Земная эволюция – коронована, и миссия ее – достигнута.

Так быть могло бы, если б дух остался спящим;

Тогда бы человек мог отдыхать, и наслаждаться мирной жизнью,

Природы Господин, который был ее рабом когда-то,

И беспорядок мира в Законе запечатлевший, -

Если только Жизни зловещее сердце не восстанет бунтуя,

И если Господь внутри не изыщет величественней плана.

Но много – образна Душа пространства;

Прикосновение может дать альтернативу недвижному фасаду Рока.

Может придти внезапный поворот, дорога появиться.

Ум более великий, сможет увидеть величественней Правду,

Иль сможем мы найти, когда все остальное опустится в бессилии

Спрятанный в нас ключ безупречной перемены.

Из почвы восходя, где наши дни крадутся,

Сознание Земли может обвенчаться с Солнцем,

Наша смертная жизнь – лететь на крыльях духа,

Наши мысли конечные – с Бесконечностью общаться.

В сияющих царствах встающего Солнца

Является рождением все в силе света:

Все деформированное здесь, там сохраняет свою радостную форму,

Здесь все разделено и смешано, там – чисто и едино;

Но все есть проходящий шаг, момента фаза.

Пробужденная к величественной Истине, вне своих дел

Посредница сидит и видит свои труды объединяющие,

И ощущает чудо в них и силу

Но силу ведает за ликом Времени:

Она задачу выполняет, повинуясь дарованному знанию,

Ее глубокое сердце тосковало по идеальным, великим вещам

Из света глядела к свету более обширному:

Блестящий край, вокруг нее возведенный, сужал ее силу;

Верная своей ограниченной сфере, она трудилась, но знала

Что ее высочайшее, широчайшее видение было полу копанием,

Ее деяния мощнейшие – проходом или стадией.

И не для Разума было создано творение

И не Разумом могла быть зрима Истина

Которую, через завесу мыслей и чувств экран,

С трудом взор духа мог уловить,

Затемненный несовершенством наших представлений

Маленький Ум привязан к вещам малым:

Но его чувство есть касание духа, направленное вовне,

Полу пробужденного в мире Несознания темного;

Он ощущает из своих существований, своих форм

Как  тот, кто будучи оставленным в невежественной Ночи на ощупь шарит.

В этой маленькой форме новорожденного ума и чувства

Желание – это крик детский сердца, которое криком взывает о блаженстве,

Рассудок наш – лишь искусника игрушка,

Творящий правила, в странной, запинающейся игре.

Но она знала своих помощников – карликов, чей взгляд уверенный

Ограниченную перспективу принимал за далекую цель.

Тот мир, что сделала она – промежуточный отчет

Странника по направлению к полу найденной правде в вещах

Двигающихся между незнанием и неведением.

Ибо ничто не известно, пока что-то остается сокрытым;

Является Истина знанием,  когда видимо все.

Привлеченная Всем, что на деле Одно,

Она стремится к более возвышенному свету чем собственый;

Спрятанное ее культами и кредо она замечает мимоходом Божественный лик:

И узнает, что до сих пор нашла  лишь форму, оболочку

Но постоянную надежду лелеет его увидеть в своем сердце

И ощутить его тело реальности.

И все же маска там, а не лицо,

Хотя вдруг иногда два скрытых глаза появляются;

Рассудок не может сорвать ту мерцающую маску,

Ее усилия лишь заставляли ее мерцать все больше;

Связала она Неразделимого в связку;

Найдя свои руки слишком малыми, чтоб удержать широкую Истину

Она знание разбивает на чуждые части

Иль вглядывается сквозь нависшие облака за исчезнувшим солнцем:

Она глядит, не понимая, что она видит,

Сквозь замкнутые образы конечных вещей

Бесконечности мириады аспектов.

Однажды Лицо должно сквозь маску просиять.

Невежество наше – есть куколка Мудрости,

Наши ошибки венчают знание новое на своем пути,

Тьма – есть света зачерненный узел;

Рука об руку танцует Мысль с Незнанием

На серой дороге, что стелется по направлению к Солнцу.

Даже когда ее пальцы возятся с узлами,

Которые переплетают их в своем странном партнерстве,

В мгновения своей борьбы семейной

Иногда врываются вспышки озаряющего Огня.

И даже здесь поныне есть величественные мысли, что бродят одиноко:

Вооруженные они приходят непогрешимым словом

Введенные интуитивным светом,

Что является санкцией из Божественных глаз;

Глашатаи отдаленной Истины, они пылают

Прибывая с края вечности.

Из бесконечностей огонь придет,

Величественный Гнозис будет покровительствовать миру

Перейдя от некоего далекого всеведения

В лучистые моря из спокойного сосредоточения Одного

Чтоб осветить сердце глубокое себя, вещей.

Вневременное знание, принесет Уму

Свою цель жизни, Неведению – его завершение.



А свыше, в безветренной высокой стратосфере,

Затеняя, карликовая троица,

Жила, претенденты на безграничное Запредельное,

Пространства пленники, огороженные конечными небесами,

В непрестанном круговороте часов

Стремящиеся к вечности ясным дорогам,

Из положения своего высокого, смотрели вниз, на этот мир,

Два солнцеглазых Демона свидетельствующие все, что есть.

Сила поднять мир отстающий,

Верхом скользила, безусловная, огромная  высококрылая Жизнь – Мысль

Ступать по твердой неизменной почве не привычна:

Приученная к синей бесконечности,

Парила в залитом солнцем небе и в воздухе насыщенном звездным светом;

И видела вдали недостижимый дом Нетленного

И слышала вдали голоса Богов.

Разрушительница святынь и Времени твердынь,

Превосходящая ограничения  и нормы,

Мыслями светила, что сияют сквозь столетия

И побуждала действовать сверхчеловеческую силу.

Настолько далеко, как самолет ее «Я» в состоянии пролететь,

Посещая будущее в великих сверкающих рейдах

Склонна задумывать, и неспособна достигать,

Она чертила свою концепцию – карту и видение – план

Слишком большой для строения смертного Пространства.

В просторе, за пределами, где нет для ног опоры,

Создатель Идей бестелесных,

Бесстрастный к крику жизни или чувства

Беспримесный Ум – Мысль  обозревал космическое действо.

Архангел белого, трансцендентального королевства,

С высот уединенных, которые светились

В отдаленной и пустой атмосфере, видел мир.



Конец песни десятой.