Арсений Тарковский и его дети

Однажды я прочел в автобиографических записках Арсения Тарковского такую фразу,-
"Детей надо очень баловать. Я думаю, это главное. У детей должно быть золотое детство. У меня оно было..."
Так считал Арсений Александрович в начале восьмидесятых. Или может не считал? Или может считал так
не всегда?

Инна Лиснянская в повести "Отдельный", посвященной Тарковскому, вспоминала,
- "В разговорах со мной и Петровых( Мария Петровых, поэт-переводчик.)
 и Липкин ( Семен Липкин,поэт-переводчик.), отдавая дань Тарковскому  как
 поэту, неизменно упрекали его в равнодушной жестокости по отношению,
главным образом, к собственным детям. Рисовалась такая картина: Арсик мог
 себе позволить обзаводиться книгами, пластинками и даже игрушками,
 в то время как его дети Марина и Андрей буквально голодали вскоре после
 войны. Их сердобольно подкармливали из раздаточного окошечка кухни, тогда
 еще не там, где теперь, расположенного переделкинского дома творчества.
 Естественно, у меня нет и тени сомнения в правдивости Марии Сергеевны и
 Семена Израилевича."

Сомнений в их правдивости нет и у меня, потому что однажды на эту тему
 высказался и сам Андрей Тарковский.
В одном из западных интервью он вспоминает детские годы, с нескрываемой
 обидой и болью,- "Со стороны можно сказать: ну, конечно, были какие-то
 средства, раз человек из интеллигентной семьи, это естественно.
 Но ничего естественного в этом нет, потому что мы ходили буквально босиком.
 Летом вообще не носили обуви, у нас её не было.
 Зимой я носил валенки моей матери. В общем, бедность — это не то слово.
 Нищета!"

 И вот еще цитата из книги Паолы Педиконе,-
 
"В 1930-х библиофильство было особой страстью Арсения. Когда он стал
 зарабатывать «серьезные» деньги, значительную часть их тратил на
 покупку редких книг. Он знал главных официальных и «подпольных» букинистов
 Москвы, дружил с другими книжными коллекционерами. Немало раритетов
приобрел он на великолепном книжном развале, простиравшемся от Никольских
до Ильинских ворот.Так, он был счастливым обладателем нескольких
прижизненных изданий Пушкина: «Цыган», «Руслана и Людмилы», трех глав
 «Онегина» (второй, третьей и четвертой), первого (и единственного)
 прижизненного издания стихотворений Лермонтова.
 Кроме того, в собрании Тарковского были прижизненные «Вечерние огни» Фета,
 его же книга переводов и автобиографический двухтомник, был Батюшков
 издания 1817 года, 25-томное издание Блока, пятитомник Бальмонта,
 выпущенный в свет издательством «Скорпион» и содержавший  полное собрание
 переводов поэта, включая натурфилософский трактат «Эврика», прижизненные
 книги Державина и Евгения Баратынского, в том числе и  «Сумерки»
(о последней книге Тарковский жалел особенно; собеседникам он напоминал,
что аллея в Муранове, где жил Баратынский, называлась «Сумерки»), первые
 издания книг Осипа Мандельштама, Марины Цветаевой, Анны Ахматовой,
 Владимира Нарбута, Михаила Кузмина…
 Кстати сказать, коллекция Тарковского далеко не исчерпывалась поэтическими
 книгами. Она содержала и полные комплекты многих журналов: «Новый путь»,
 «Весы», «Аполлон», «Золотое руно», а также альманахи XIX и XX веков –
 «Скорпион», «Северные цветы», «Полярная звезда».
 В общем, изящная словесность была представлена во всех ее видах…"
  -------
Стихотворение в тему,
 
Кухарка жирная у скаред

Кухарка жирная у скаред
На сковородке мясо жарит,
И приправляет чесноком,
Шафраном, уксусом и перцем,
И побирушку за окном
Костит и проклинает с сердцем.

А я бы тоже съел кусок,
Погрыз бараний позвонок
И, как хозяин, кружку пива
Хватил и завалился спать:
Кляните, мол, судите криво,
Голодных сытым не понять.

У, как я голодал мальчишкой!
Тетрадь стихов таскал под мышкой,
Баранку на два дня делил:
Положишь на зубок ошибкой...
И стал жильем певучих сил,
Какой-то невесомой скрипкой.

Сквозил я, как рыбачья сеть,
И над землею мог висеть.
Осенний дождь, двойник мой серый,
Долдонил в уши свой рассказ,
В облаву милиционеры
Ходили сквозь меня не раз.

А фонари в цветных размывах
В тех переулках шелудивых,
Где летом шагу не ступить,
Чтобы влюбленных в подворотне
Не всполошить? Я, может быть,
Воров московских был бесплотней,

Я в спальни тенью проникал,
Летал, как пух из одеял,
И молодости клясть не буду
За росчерк звезд над головой,
За глупое пристрастье к чуду
И за карман дырявый свой.

1957

На фото Арсений Тарковский с сыном, вероятно середина тридцатых годов.