Василиск

Я просыпаюсь от векового сна,
Из летаргии в явь я спешу уйти.
Это моя берлога – стена, стена.
Я человек, как все вы – почти, почти…
   Я василиск, но я никакой не змей.
   Жалко влачу изгнания долгий срок.
   Руки мои и ноги как у людей,
   Но всё равно я проклят и одинок.
Да, я изгнанник. Долгие сотни лет,
Тысячи даже – времени несть числа.
Все остальные видят хотя бы свет,
Только вокруг меня вековая мгла.
   Скрипнула дверь входная, звенит скала.
   Кто ты? И если рыцарь, войди, убей!
   Жизнь эта мне давно уже не мила,
   Смерть не идёт – бессмертен я, как кощей.
Время несётся в полный опор и прыть,
Только конец имеет и круговерть.
Ежели не могу я достойно жить,
Значит, наградой станет седая смерть.
   Слышу я через стену. Стоишь, дрожа,
   Медлишь… Не бойся взгляда, безвреден он!
   Рыцарь, я для тебя не страшней ужа,
   Я убиваю, только когда влюблён.
Что же ты трусишь, рыцарь? Или ко мне!
Сильно боишься… Выйди из-за угла!
Девушка? Нет, зачем же… и не во сне…
Честное слово, лучше бы ты ушла.
   Нет, не уходишь, будто пути назад
   Не существует… Вздрогнула невзначай…
   Что ж, проходи, я буду безумно рад
   Видеть тебя в гостях. Я поставлю чай.
Да, паутина… Да, самовар в пыли…
Долго же спал я! Мусор сейчас смету.
Я наливаю соки самой земли.
Вкусно, увидишь – тают они во рту.
   Что у нас к чаю? Был у меня пирог,
   Только теперь он, верно, окаменел.
   Трудно поверить – в этот ужасный срок
   Я находился в спячке – не пил, не ел.
Будем вести беседу. Ну расскажи –
Город, что был когда-то – ещё стоит?
В это столетье как изменилась жизнь?
Как изменился города внешний вид?
   Только не слышу сами её слова,
   Голос певучий всю заслоняет суть.
   Меццо-сопрано… Кружится голова.
   Жилы сгустились, будто гоняют ртуть.
Надо очнуться мне от излишних грёз,
Скинуть, иначе – не пожелать врагу.
Девушка, знаешь, если влюблюсь всерьёз,
Взглядом в порыве страсти убить могу.
   Вздрогнула… Замолчала… Уж лучше так,
   Лучше молчи и мне рассказать позволь.
   Дело серьёзно – всё-таки не пустяк
   Ставить свои эмоции под контроль.
Так что молчи – рассказывать буду я.
Жизнь я тебе поведаю – наяву.
Всё расскажу – не крася и не тая.
Всё обозначу – как я сейчас живу.
   Сверху и снизу только громады скал,
   И не ведёт сюда Ариадны нить…
   Что же я делал? – Только всё время спал.
   Что рассказать мне? – Нечего говорить.
Что ж, посидим, послушаем тишину.
Как же красива… Мысли назад, назад!
Я ощущаю призрачную вину,
Что не могу никак отвести свой взгляд.
   Русых волос волнуется водопад,
   Сети ресниц сплетаются, а глаза –
   Пара сапфиров на пятьдесят карат,
   Ярче любых свечей освещают зал.
Что-то хочу сказать ей, да только звук
В горле застрял, как будто тугой комок.
Шея застыла, точно сухой бамбук,
Чтоб отвернуться я от неё не мог.
   Под башмаками с гулом дрожит земля.
   Смотрим – зрачок в зрачок. Что ни взгляд – гипноз.
   Он охлаждает кровь мою – до нуля.
   Это начало страшных метаморфоз.
Ноги куда-то делись и вырос хвост.
В плоском зрачке змеином сгустилась смерть.
Я опускаюсь в горизонтальный рост…
Только не смей, не смей на неё смотреть!
   Слышишь, не смей!.. Трепещет двойной язык,
   Глаз заливает мгла – не узреть ни зги.
   Вот до конца остался короткий миг…
   Нет, не хочу, не надо, беги, беги!
Прочь! Убегай! Исчезни, в конце концов!..
Нет, не бежит… Прижавшись, стоит к стене.
Ужас обезобразил её лицо…
Я не люблю тебя, не люблю же, не…
   Поздно. Оделась в камень любовь моя.
   Веки недвижны, больше не дышит грудь.
   И засыпает в теле моём змея,
   Чтобы воскреснуть снова когда-нибудь.
Что, доиграл, убийца, свою игру?
Жертва не дышит, я же опустошён.
Нежно обняв, на руки её беру
И уношу её в собственный пантеон.
   Сколько же их, однако, убито мной…
   Статуи раскрасавиц… Им несть числа.
   Всех их я вспоминаю, всех до одной.
   Я же как Каин, как воплощенье зла.
Помню тебя, брюнетка. Вошла в слезах.
Знала, войдя – обратного нет пути.
Даже теперь лицо выражает страх –
Я не успел ни слова произнести…
   Девушка в жёлтом… Сколько минуло лет…
   Ты у меня гостила четыре дня.
   Думал: проклятье спало, и змея нет,
   Но поцелуй её раздразнил меня.
Девушка в белом… Девушка в голубом…
Девушка-мрамор, девушка-лазурит.
Сколько ни плачь, и сколько ни бейся лбом,
Их уж ничто на свете не воскресит.
   Кажется, вспомнил: девушек город шлёт,
   Самых красивых – будто бы в дань и в дар.
   Только выходит вовсе наоборот:
   Каждая жертва – в сердце моё удар.
Вот саркофаг. Стоит он сейчас пустой,
Видимо, приготовленный для тебя.
Спи, моё счастье, будет тебе покой…
Спите и все, кого убивал любя…
   Спите – и я, бессмертный, сейчас усну,
   Чтобы не слышать сердца истошный визг,
   Чтобы сознанье скрыло свою вину,
   Чтоб изнутри не вырвался василиск.

Осень 2011, осень 2012