Иллюзия начала. Беккет - одним файлом

I

иллюзия начала •  внимание к себе •  легкое бремя •  большие надежды •  положение безразлично •  уходить, оставаясь •  приближение к сути •  рождается изнутри •  тихая речь •  отказано в любви •  голос Хозяина •  голос и обязательство •  задача •  объяснение •  правила речи •  шутки по боку •  полный штиль и счастливое плавание •  подрывник •  неожиданный результат •  непонимающий •  что делало мое положение таким уютным •  честно говоря •  подходящее место •  неправильный выбор половины •  здесь умирает язык •  критика миражей •  бесполезность внешнего наблюдения •  взгляд через перископ •  возможность воспитания

II

строятся декорации •  привет, Александр •  кофр Александра • величайшие тираны •  место в сердце •  еще одна история •  твердыня смерти •  подготовительные работы •  девушка его мечты •  господин Ъ •  первое горе •  голос •  исправление предыдущего •  греза о праздности •  последняя печаль •  неторопливое приближение Александра •  конец истории •  отступление о Робинзоне •  слова на ветер •  Александр в пустыне •  некто в пути •  очарование возможного •  признание наугад •  на цветущем лугу •  Санта Барбара •  тихо и терпеливо •  выкуривание ос •  блаженные времена •  назад, к истокам •  завтрак по-французски •  место для Александра •  уклончивые ответы на прямые вопросы •  телесность сомнительна •  нуль по Кельвину •  просторно и далеко •  вместо имени •  угол зрения •  в другой раз

III

finis

===========================================

Ах, если бы я смог отыскать свой собственный голос,
во всем этом бормотании…
Сэмюэль Беккет. «Безымянный»

Нет только не там Александра просто никогда
ну никогда никак никто не видел.
Гертруда Стайн. «Кровь на полу в столовой»


I


ИЛЛЮЗИЯ НАЧАЛА

     иллюзия начала, речь непрерывна, в глубине – тихое бормотание, без перерыва, без паузы, без остановки, жизнь – это бормотание, чье бормотание, вроде журчания ручья, и начать говорить – значит просто зачерпнуть, пригоршню, иногда две, а иногда будто ведерком, но не оскудевает и не кончается, пока не наступит конец всему, окончательный конец, чтобы сказать яснее, хотя можно предположить, что исчерпывается лишь способность зачерпывать, только она и заканчивается, а бормотанию нет конца, утешительно ли, может быть, с одной стороны, а с другой, и сколько сторон вообще, бормотание – только голос, тембр, интонация, вроде музыкального инструмента, струнного или духового, или тихого постукивания по барабану, ритм бормотания, что еще, однообразие, в котором и заключается чистота, ничего инородного, темп, высота, впечатление матовости, но не всегда, темный цвет, без отражений, в берегах, но и без берегов, и всегда рядом, стоит протянуть руку, это важно, когда движения утомляют, но стоит заговорить, и все меняется, любое движение делается естественным, удивительная способность, для изучения которой понадобился бы не один год сосредоточенного труда.

––––––––––––––––––––––––––
     «Начинаешь разговаривать, как будто можешь замолчать, когда захочешь. Но это все же лучше. Непрерывные поиски средств покончить с движением, покончить с разговором гарантируют непрерывность повествования. Нет, пытаться думать я не должен, только произносить». – С. Беккет. «Безымянный».


ВНИМАНИЕ К СЕБЕ

     начать с того, что пробудить в себе интерес к себе, вспомнить, что очаровывало, что вызывало сожаление или ярость, и вот тогда появишься во всем великолепии единичного, что не исключает тривиальности множественного, иначе говоря, тривиальность останется, но  приобретет некоторое великолепие, исходное: банальность – что-то вроде запотевшего стекла, стоит потереть, и откроются необыкновенные виды, взгляд изнутри всегда очаровывает, и задача, как представляется, состоит в том, чтобы открыть доступ взгляду извне, страх невидимости и желание быть увиденным, опыт делает внутренний взгляд острее, проницательнее, проницать изнутри, между прочим, труднее, и вот этого-то не понимают, но отрешимся от опасений, согласимся на повторяемость, еще одно преодоление, разве не поставили мы себе целью преодолевать все, что только можно преодолеть, включая и стыд, и боль разочарования, выставить на обозрение собственную посредственность – для этого требуется незаурядное мужество, и мы его проявим, обнаружим, на одном дыхании, в едином порыве, нашей смелости нет предела, мы идем сразу во всех направлениях и, что важнее, идем до конца.

–––––––––––––––––––––––––
     «Возможно, пора для разнообразия уделить внимание самому себе. Рано или поздно придется это сделать. На первый взгляд это кажется невероятным. Себя, произнести себя, заодно с моими созданиями, на одном дыхании? Говорить о себе, что я вижу это, чувствую то, чего-то боюсь, на что-то надеюсь, что-то знаю и чего-то не знаю? Да, все это я скажу, и только о себе». – С. Беккет. «Безымянный».


ЛЕГКОЕ БРЕМЯ

     уверить себя в том, что на тебя возложена обязанность говорить, то есть составлять фразы, цепочки фраз, стать началом речевого потока, каким бы двойственным ни казалось значение «потока», «воды». миссия, возложенная на тебя, ничего больше не предполагает, ничего от тебя не требует и ни к чему тебя не определяет. другими словами, поток может литься в любую сторону. главное, чтобы он не иссякал. как следствие, оказывается, что для твоей миссии не предусмотрено завершения. у нее нет никакой завершающей цели, никакой цели, достижение которой могло бы привести ее концу. тягостное бремя, от которого делается легко на душе. настолько легко, что иногда сам создаешь себе препятствия в виде заранее выбранной темы и пытаешься это препятствие преодолеть, и если не получается, вспоминаешь, что миссия этого и не предполагает, и на душе у тебя делается совсем легко, еще легче, чем было до этого. приятно ощущать себя артезианским колодцем, доходящим до подземной реки на глубине, которую даже трудно вообразить. приятно ощущать себя такой бесконечной подземной рекой. приятно ощущать себя подземным морем, океаном. но тут уже теряется чувство движения. и возникает препятствие. которое, однако, преодолевается простой констатацией. но так ли все просто. наблюдение показывает, что нет. препятствие сопротивляется преодолению, и сопротивление растет пропорционально приложенным усилиям, направленным на преодоление. возникает что-то вроде водоворота. река словно топчется на месте, ловит саму себя за хвост, если можно так выразиться (а если нет, интересно было бы узнать, почему). и тогда остается одно – забыть о воде и перенестись мысленно в горы. отсюда, с высоты, видно, что нет такого препятствия, которого нельзя было бы преодолеть. и нет такого слова, которое по каким-то внутренним, а не внешним, причинам оказалось бы окончательным, последним, то есть прервало бы миссию без того, чтобы ее завершить.

––––––––––––––––––––––––––––
     «И потому проще всего заявить, что то, что я говорю, и то, что скажу, если смогу, относится к тому месту, где я нахожусь, ко мне, который находится в этом месте, несмотря на мою неспособность думать и говорить об этом, из-за того что я вынужден говорить, и потому, возможно, немного думать». – С. Беккет. «Безымянный».


БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ

это будет удавшейся историей о неудаче, удавшейся историей о том, что не удалось, да и не могло удаться, если вдуматься, и даже не вдумываясь, ясно, что ожидать успеха в этом деле было с его стороны верхом безрассудства, наивности, глупости, называйте как хотите, или вовсе не называйте, хотя нет, постойте, не называть не получится, ведь замысел в том и состоял, чтобы говорить, не называя, и оказалось, что осуществить его невозможно, следовательно, нужно говорить, называя, но используя слова таким способом, чтобы они, произнесенные, тут же взаимно уничтожались, одно слово рождает бытие, это известно, но два слова способны отменить друг друга, а вместе с собой и всякое бытие, вот почему приходится говорить и говорить много, только так можно отменить слова, речь, а с ней и все, что она породила и порождает, удачное оправдание для неоправданно затянувшегося предуведомления, пролога, говорить так, чтобы ничего не сказать, подумать только, он рассчитывал, что ему это удастся, иначе бы и не начинал, какие надежды.


––––––––––––––––––––––
     «Я стараюсь, как могу, но терплю неудачу, очередную неудачу». – «Но, оказывается, невозможно говорить и при этом ничего не сказать». – С. Беккет. «Безымянный».


ПОЛОЖЕНИЕ БЕЗРАЗЛИЧНО

     лежишь ты или стоишь, сидишь, летишь или плывешь, вверх головой, вниз головой, есть ли вообще у тебя голова, никакой разницы, достаточно одной мысли, разговоры о теле и положении – старая хитрость: говорить о чем угодно, только не о себе, то есть о том, кто существует, потому что мыслит, и единственно поэтому, больше ни почему, и однако склонен уходить в зримое, теряться в пространственных образах, положение, направление, право, лево и так далее, может быть, предчувствуя, что откажись он от этого, ему останется пустота, великое самомнение – сводить себя к мысли и предполагать глубину, неисчерпаемость, бесконечность, радость от владения неизмеримым богатством, а на деле пустота, вот почему его манят образы, теряясь среди них, он надеется возвратиться, пустота представляется ему домом, стол, стул, постель и все прочее, но если бы он признался себе, что находится в положении Капитана Мартина, каждый находится в положении Мартина, в том числе и он сам, может быть, тогда его речь и прекратилась бы, и совершилось то, о чем он мечтал, или полагал, что мечтает, осознав иллюзорность дома, он, наверное, заговорил бы свободнее, и вот тогда, может быть, он и встретил бы себя, познакомился бы с собой как вместилищем и источником, потому что никакого другого себя встретить в себе невозможно, и любой мяч, пущенный в эту сторону, попадет в трос, улетит за пределы, так приятно пользоваться образами, перестав терзаться от вымышленной вины и отказавшись от недостижимой цели, но мы знаем, что у него на уме другое, он упорен, и мы последуем за ним, куда бы он ни пошел, в упорстве мы не уступаем ему, хотя и не превосходим.

–––––––––––––––––––––––––––––
     «Полезно с самого начала установить положение тела, прежде чем перейти к более важным вопросам». – С. Беккет. «Безымянный».
     «Все идут домой, // кроме Капитана Мартина». – Р. Бротиган. «Вари кофе, Пампушка, я иду домой».


УХОДИТЬ, ОСТАВАЯСЬ

в надежде, что, покончив со всеми выдумками, коснешься себя, получишь верное представление о себе, как бы не так, слишком просто, бери топор и обрубай сучья, ветви, а потом и корень, в том-то и дело, никакой возможности добраться до себя на этом пути, хотя и на других путях тоже, но желание подстрекает, вот оно, стрекало, чтобы двигаться дальше, вообще куда-то двигаться, с палкой, на костылях, ползком, перекатываясь, как это он обычно проделывает, ловко у него получается, думаю, и в этот раз далеко он не продвинется, он же двигается, чтобы оставаться неподвижным, чтобы обозначить свою неподвижность, проявить ее, подчеркнуть, сделать зримой, а иначе зачем бы он двигался, у него никаких целей там, вовне, и это располагает, наполняет сочувствием, одиночество бегуна на неимоверно длинные дистанции, или одиночество бегуна на месте, в общем, одиночество, вот что он дает нам понять, высказать это непросто, ведь слова обращены к другому, но ему удается, бумеранги, не долетающие до цели, вот откуда его бу-бу-бу, самая понятная из всех одиноких речей, и можно не беспокоиться, она нескоро закончится, до конца еще далеко.

–––––––––––––––––––––
      «Слабые призывы, редко звучащие. Услышь меня! Стань самим собой!» – С. Беккет. «Безымянный».


ПРИБЛИЖЕНИЕ К СУТИ

     я научился говорить, не думая. я понял, что мышление сковывает речь, встает на ее пути плотиной, или, наоборот, уводит ее в песок, тогда поток быстро мелеет, и вот уже обнажается дно с темными лужами, похожими на те, что остаются после отлива. но лучше обойтись без метафор, сравнений и прочей риторики, тогда есть шанс договориться до сути, и, высказав ее, остановиться и замолчать, теперь уже навсегда. несказанное блаженство – покачиваться на волнах, море говорит вместо тебя, а ты молчишь, потому что уже все сказал. что-то вроде черный дыры, притягивающей, влекущей, но недостижимой. снова метафоры, снова сорняки. и возникает подозрение, что ни к какой сути ты не приближаешься и ничего существенного не выговариваешь. но не стоит укрепляться в этом сомнении. иначе всему конец.

––––––––––––––––––––––––––––––––
     «…что касается мышления, то я мыслю ровно настолько, чтобы не замолчать, а это мышлением не назовешь». – С. Беккет. «Безымянный».


РОЖДАЕТСЯ ИЗНУТРИ

     так постепенно все твои способности сводятся к голосу, и твои интересы ограничиваются не произнесенным, а произнесением, интерес заключается не в том, чтобы произнести, а в том, чтобы произносить, и в том, чтобы это произнесение всегда оставалось самим собой, не изменяло себе, но это нетрудно, достаточно дать волю, предоставить свободу, и она, речь, тут же берется за свое, за дело, дело произнесения, единственное, которое тебя интересует, и единственное, к которому ты способен, потому что эта речь твоя, хотя и приходит к тебе извне, откуда-то со стороны, и даже направление движения указать невозможно, рождается изнутри, может быть, но чудится, что приходит извне, впрочем, это неважно, все равно что дышать, вдыхаешь и выдыхаешь, вдыхаешь извне, выдыхаешь изнутри, и тут главное – выдыхать из нутра, даже если речь приходит извне, свободное нутро, как у певца, и свободный низкий голос, предпочтительнее баритон, чуть хрипловатый, как у С. и еще кого-то, забыл из какой группы, но не П., он поет не твоим голосом, хотя и своим, здесь, как будто, теряется нить, и голос меняется, изменяет себе, никаких имен, кроме голоса, ничего нет, только голос в своей чистоте, немного хриплый, слегка, и вот так ты произносишь то, что можешь произносить, что должен произносить, потому что это вопрос выживания, да продлятся, речь, твои дни и годы.

––––––––––––––––––––––––––––––––
      «…голос сперва снаружи бу-бу-бу со всех сторон и потом во мне…» – С. Беккет. «Как есть».
     «Голос исходит от меня, он наполняет меня, звучит во мне, он не мой, я не могу заставить его замолчать, не могу помешать ему рвать меня на части, мучить меня, уничтожать. Голос не мой. Голоса у меня нет, у меня нет голоса, но я должен говорить, это все, что я знаю, я кружусь по его кружению, о нем я должен говорить, им, который не мой, но может быть только моим…» – С. Беккет. «Безымянный».


ТИХАЯ РЕЧЬ

     твой настоящий голос, необходимо выяснить, каков он, громкий, уверенный или тихий, извиняющийся, если определиться с голосом, остальное уже нетрудно, голос основание всего, источник и цель, когда поймешь, решится и остальное, итак, приступим к определению, где наши инструменты, нужен слух и ничего больше, единственный инструмент, который годится, а в действительности прямой взгляд на то, что всегда ускользает от взгляда, избегает его, хотя то же самое можно сказать о взгляде, всегда обходит стороной, огибает, и причина, конечно, трусость, вот мы и определились, пусть предварительно, голос смелый или трусливый, но может ли трусливый голос быть подлинным, настоящим, любой голос смел по природе, можно ли так сказать, можно ли утверждать это без оговорок, если так, то искать нужно смелость, она и положит конец, приведет к молчанию, или хотя бы сделает немногословным, но это в предположении, что голос немногословен по природе и впадает в многословие под влиянием факторов, неблагоприятных – для чего? для того чтобы оставаться смелым, смелый голос это голос мысли, а трусливый голос не мыслит, он говорит, как будто в говорении и заключается мысль, единственная, которую он хочет высказать, но никакой мысли, и все же в этом есть кое-что подлинное, неспособность быть смелым и немногословным, неспособность выпрямить взгляд, направить его на предмет, упереться, схватить, то есть понять, и еще, возможно, расслабленность, непривычка к сосредоточенности, какими могут быть средства, например, чтение философских книг, изучение дифференциального исчисления, жажда истины, речь, сопровождающая поиск истины, и речь, не желающая быть в эскорте, вот правильное деление, робкая речь, избегающая ответственности, речь петляющего зайца и речь льва, бросающегося на добычу, вот противопоставление, которое многое объясняет, и если мы добрались до него, время потрачено не впустую.

–––––––––––––––––––––––––––––
      «…тихий шепот, словно извиняющийся за то, что он еще не затих». – «Я из последних сил напрягал слух, пытаясь расслышать свой голос, очень тихий, очень далекий, похожий на гул моря, далекого безмятежно стихающего моря – нет, ничего подобного, никакого берега, а тем более побережья, довольно одного моря, хватит с меня гальки, хватит земли, да и моря тоже». – С. Беккет. «Безымянный».


ОТКАЗАНО В ЛЮБВИ

     и вся эта речь – лишь объяснение в любви, в нелюбви, в отсутствии любви, в потребности в любви, то, чего ты лишен, и что можешь приобрести только выговаривая слова, так тебе кажется, и эта нескончаемая речь показывает, как сильно тебе не хватает любви, как много любви тебе не хватает, если бы потребность была не так велика, то речь начиналась бы изредка и заканчивалась вскоре после, но она непрерывна, даже когда ты не говоришь, это и есть наказание, может быть, так задумано, не задание, не урок, а наказание более хитрое, изощренное, потому что посредством говорения ничего не искупается, и ничего не приобретается, замолчать невозможно, вот и все, что ты уясняешь, проговаривая эти слова, без всякой пользы для молчания, о котором ты грезишь, без пользы, потому что замолчать – значит обрести ту любовь, ради которой все это и затеялось, но в любви отказано навсегда, и речь не кончится никогда, если только ты не научишься жить без любви, что сомнительно, ведь до сих пор ты этому не научился, но насколько основательны были твои попытки? не следует ли предпринять еще одну? подумать только – молчание, молчание навсегда, ради этого можно сделать все что угодно, и даже больше.

––––––––––––––––––––––––––––
     «Вырисовывается, наконец, истинная картина моего положения. Мне дали задание, при рождении, возможно, как наказание за то, что я родился, возможно, или просто так, без видимого основания, потому что меня не любят, а я забыл об этом». – С. Беккет. «Безымянный».


ГОЛОС ХОЗЯИНА

     чтобы услышать свой собственный голос, слишком много хозяев, всю жизнь занимался тем, что отыскивал новых и новых, но как избавиться от хозяина, только пользуясь его речью, из которой со временем вылупится, пустая надежда, тогда представь, что ты его скинул, всех сразу, героическим жестом, видишь в зеркале свою спину, как ни крутись, увидеть не удается, бесполезно, потому что они внутри, представь, что ты их из себя вывел, каким-то ядом, вирусом, никакого желания, ты чувствуешь это, никакого желания от них избавляться, и они понимают, что им ничего не грозит, они понимают, понимаешь ли ты, понимание ничего не решает, в том-то и дело, не с чего начать, никакой опоры, никакого желания, голос моего Хозяина, колыбельная рождает чудовищ, если бы увидеть себя как чудовище, возможно, тогда, но для того и искал хозяина, чтобы принять человеческий вид, никакого желания быть чудовищем, никакого желания скинуть хозяина, к чему эти усилия, без точки опоры, невозможное дело, нужен шок.

––––––––––––––––––––––––––––
     «Разговариваю, да, но с самим собой, с собой я не наговорился и не наслушался себя, недостаточно себе отвечал, недостаточно жалел себя, я всегда говорил за своего хозяина, слушал слова хозяина, так и не произнесенные. Молодец, мальчик, молодец, сынок, можешь остановиться, можешь продолжать, ты свободен, ты оправдан, ты прощен. Хозяин. Благодатная тема, не следует упускать ее из виду». – С. Беккет. «Безымянный»
     «Мой хозяин... Я убью его и вновь стану свободным человеком. Если хозяин останется в живых, этого никогда не произойдет. Мне хотелось уничтожить их всех, отыскать и выжечь всех до единого, но, первым делом, этого». – Р. Хайнлайн. «Кукловоды».


ГОЛОС И ОБЯЗАТЕЛЬСТВО

     неважно, есть у тебя голос или нет голоса, умеешь ты складывать слова или не умеешь, все это не имеет отношения к обязательству, правильнее было бы сказать «обязанности», вот мы уже и проверяем слова на уместность, доказывая себе, что? можем ли мы доказать себе что-то, себе или кому-то другому, кто складывает слова иначе, у кого другой голос, независимо от того, есть у него голос или нет, безголосому доказывать особенно трудно, труднее доказать что-то лишь тому, у кого есть голос, в любом случае задача может оказаться неразрешимой, цель – недостижимой, обязанность – неисполненной, и шансов на то, что окажется именно так, гораздо больше, мы это знаем, но нас не остановить, вперед, к островам, вот мы и вышли в открытое море, можно кричать во весь голос, спорить с ветром, а иногда – с громом, и, конечно, проигрывать спор, может быть, в этом и состоит наша обязанность – играть и проигрывать, большинство ценит победу, думают, что ценность человека определяется его победами, но, скорее всего, они ошибаются, мы уверены в этом, ценность человеку придают перенесенные им поражения, и если какое-то из них он не перенес, оно все равно записывается в графу «доходы», поражение само по себе – неумаляемая ценность, возможно, правильнее сказать «неумалимая», или как-то по-другому, но не станем отвлекаться, вперед, к поражению, два человека прокладывали путь в этих водах, но это не означает, что нам будет проще, чем им.

––––––––––––––––––––––––––––––
      «Для не обладающего ничем, кроме голоса, вполне естественно, приняв на веру идею обязательства, интерпретировать ее как обязательство что-то сказать. Но возможно ли это? У безрукого земной долг вполне может заключаться в том, чтобы аплодировать или, ударяя ладонью о ладонь, подзывать официанта, у безногого – в том, чтобы танцевать карманьолу». – С. Беккет. «Безымянный».


ЗАДАЧА

     в том-то и дело, что задачи никакой нет и не было, почему так трудно это признать, трудно даже догадаться, представить, высказать, сформулировать, а уж признать как факт кажется невероятно трудным, почему, откуда эта потребность в задаче, задании, исполнении, награде и наказании, разве не проще обойтись без всего этого, намного проще, разом решило бы все вопросы, отменило бы все большие вопросы, оставило бы лишь мелкие, а может, и мелких бы не осталось, вот это жизнь, но свыкнуться с этим трудно, вроде бы уже свыкся, а глянь – снова думаешь о задаче, хочется играть по правилам, игра без правил – уже не игра, но кто сказал, что жизнь подобна игре, никто этого не говорил, и когда я это формулирую, мне такая формулировка представляется нелепой, но правила-то не только в игре, их полно и за пределами игры, там их даже еще больше, не меньше, это уж точно, но ведь есть и такие, кого зовут анархисты, никаких правил, построить жизнь на ничто, на свободе, из самого себя даю себе самому все правила, или не даю, как мне будет угодно, прекрасная жизнь, неужели в самом деле были такие люди, мне это не по карману, не по плечу, плечи узковаты, и вообще не атлет, хорошо быть атлетом духа, но если ты далек от этого спорта, все усилия бесполезны, и задача снова возникает перед тобой, как призрак, тать в ночи, и похищает твою уверенность, и радость, и все прочее, оставаясь при этом неразличимой, вот как обстоят дела, так они обстояли издавна, так они будут обстоять и впредь, к этому и привыкать не нужно, оно тут, неустранимо и неизбежно, а самое странное – думать, будто решение заключается в речи, не всегда я так думал, а теперь по-другому и не могу, странная уверенность, но лучше, чем без уверенности, гораздо лучше, просто замечательно.

–––––––––––––––––––––––––––––
     «Весь этот труд, который необходимо завершить, прежде чем я смогу кончить, слова, которые надо произнести, правда, которую надо выяснить, для того чтобы ее произнести, прежде чем я смогу кончить, возложенная на меня задача, некогда известная, долго не выполняемая, наконец, забытая, которую надо решить, прежде чем покончить с говорением, покончить со слушанием – все это я придумал в надежде, что это утешит меня, поможет продолжить, позволит представить себя где-то на пути, движущимся, между началом и концом, завоевывающим пространство, теряющим пространство, потерянным, но как-то, в конечном итоге, продвигающимся. Все ложь». – С. Беккет. «Безымянный».


ОБЪЯСНЕНИЕ

     когда нечего делать, остается лишь говорить, самое простое объяснение, речь – не поступок, не деяние, и вообще она – что-то бездельное, и совершается только потому, что нет никакого дела, там и потому, тогда и затем, коперниканская перемена, все обстоит с точностью до наоборот, наконец-то точность, наконец-то уверенность, превосходящая ту, которая была прежде, ее теперь и уверенностью-то не назовешь, какое облегчение, далекие горизонты, никаких препятствий, нет дел, нет и препятствий, всякое дело – препятствие для речи, и там, где нет дел, речь течет свободно, без остановок, даже мысли о деле не должно быть, даже тени, намека, и вот тогда широко и спокойно, в удовольствие себе самой и тем, кто слышит, если есть такие, но это, конечно, не обязательно, мысль о них тоже дело, близкое к делу, и лучше без нее, никаких порогов, разве что повороты, прихотливая извивистость, блаженны эти края и полноводны их реки, отныне и навсегда утвердимся на этой точке, чтобы приобрести способность беспрепятственного движения, в пустоте, как блуждающие планеты.

––––––––––––––––––––––––––
     «Делать мне нечего, то есть особенно нечего. Приходится говорить, что бы это ни значило. Не имея, что сказать, не зная слов, кроме чужих, я должен говорить». – С. Беккет. «Безымянный».


ПРАВИЛА РЕЧИ

     правила умирания: никаких слез, таковы же и правила речи, литература – не платок, не салфетка для слез, скорее, веер, или зонтик, что-то предохраняющее от духоты, солнца или дождя, но к слезам не имеющее отношения, и потому лить слезы можно только вдалеке от литературы, если их вообще можно лить, а кем запрещается, правилами благовоспитанности, которые в уединении еще сохраняют действенность, так ли, можно оспорить, оспаривание тезисов и доводов оппонента – благопристойное занятие, разрешенное всем благовоспитанным людям, кем разрешенное, ими же, то есть правилами, вот и оказывается, что слезы лить разрешается лишь вдалеке от искусства и вдалеке от правил, где же это место, существует ли оно, если его нет, так его и не выдумать, потому как вымысел – по части искусства, а мы уже убедились, что такие выдумки под запретом, так ли, может и нет, плачущие герои, слезливые мелодрамы, обольюсь слезами, невидимые миру, но вполне ощутимые, капающие ему на ладонь, льющиеся ручьями, так что же запрещено, или раньше было разрешено, а теперь – нет, может быть, ты рассуждаешь в неправильном направлении, может быть, ты просто неспособен лить эти слезы и прикрываешься выдуманными запретами, а разве хотелось бы, и зачем, все прошло, и слез не осталось, ностальгия по видимым и невидимым, вот что это такое, тоска по родине, говоря романтическим языком, по дому, по самому себе, и чему-то, что было, таилось, но так и не показалось, не вышло из тайника, оплачем же, а потом вернемся к благопристойному, прочтем заупокойную молитву, ее так торжественно читают в голливудских фильмах, вот уж подлинная фабрика грез, а много ли слез она производит, похоже, их и там не найти, мир разучился плакать, да, может быть, он предпочитает кричать?

––––––––––––––––––––––––
     «И никаких слез, главное, никаких слез, будь благовоспитанным, это твой долг по отношению к искусству и правилам умирания…» – С. Беккет. «Безымянный».


ШУТКИ ПО БОКУ

     не помню, когда я взял на себя это обязательство и взял ли я его добровольно или по необходимости, вынужденно, и если второе, то кто меня вынудил к этому, в чем состоял его замысел, что он собирался извлечь из исполнения или неисполнения мною этого обязательства, и был ли он заинтересован в каком-то одном из возможных исходов, и если да, то в каком, и можно ли исключить вероятность того, что любой исход был ему безразличен, что он возложил на меня обязанность или обязательство (пока не могу решить, как точнее), а потом потерял к этому делу интерес, предоставив меня самому себе, то есть мне, позабыв снять с моих плеч возложенное, в результате чего я оказался лицом к лицу с неразрешимой задачей, и лицо это (тут я разрешаю себе вольность, принимая метафору за то, чем она не является) показалось мне настолько пугающим, что я лишился всех чувств и мыслей (шутка, не глупее прежней), в отсутствии всего, кроме возложенного на меня обязательства, не остается ничего другого, кроме того, чем я и занимаюсь, то есть продолжать движение в надежде, что неизвестный, вовлекший меня в это сомнительное предприятие (еще одна шутка, сомнительная), вспомнит обо мне и либо разъяснит мне смысл моего обязательства, либо избавит меня от него, тогда, возможно, ко мне вернутся и мысль, и чувства, и я смогу заняться каким-то другим, более интересным делом (это уже всерьез, шутки по боку).

––––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Это обязательство и кажущаяся невозможность его выполнения превратили меня в механизм, полностью исключая всякую игру разума или эмоций…» – С. Беккет. «Безымянный».


ПОЛНЫЙ ШТИЛЬ И СЧАСТЛИВОЕ ПЛАВАНИЕ

если все дело в движении, траектория становится безразличной, это значительно облегает дело, можно сократить команду, избавиться от штурмана и рулевого, можно вообще пуститься в плавание одному, большое преимущество, потому что любая команда рано или поздно склоняется к мятежу, но когда ты один, извне тебе ничего не угрожает, твоя жизнь становится простой и цельной, отброшены все ухищрения, капканы, копья, мечи, щиты, и, каким бы ни было бурным море, в тебе самом устанавливается штиль, настолько полный, абсолютный, что пропадает желание плыть дальше, стремление продолжать это странствие, ведущее неизвестно куда и совершаемое неизвестно зачем, и в этом – главная опасность, опасность немалая, но если ее предусмотреть, она не помешает движению, ты будешь продвигаться вперед, только вперед, каким бы условным, относительным ни было в твоей ситуации различение направлений – вперед, назад, в сторону и так далее.

––––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Морская тишь и счастливое плавание» – концертная увертюра Ф. Мендельсона.
     «Продвигаться вперед, я по-прежнему называю это «вперед», продвигаться и приближаться – вот что было моей единственной заботой, если и не по прямой, то, по крайней мере, по предназначенной мне траектории, ни для чего другого в моей жизни места не оставалось». – С. Беккет. «Безымянный».


ПОДРЫВНИК

     всю жизнь я учился подрывному делу, которого так и не освоил, иногда казалось, что завершение курса близко, что я могу уже применять полученные навыки на практике, пора за дело, но я заблуждался, иллюзии, снова иллюзии, подрывное дело оказалось неимоверно сложным, получалось так, что когда я хотел что-то подорвать, мои действия лишь укрепляли то, что я обрекал на разрушение, просто удивительно, как незаметно происходила эта подмена, но совершалась она, по-видимому, в моей голове, я сам принимал одно за другое, мои взрывные работы лишь укрепляли стены, трудно было предположить такое, но постепенно все выяснилось, и я стал осторожнее, и тем не менее, ни одной бреши пробить мне не удалось, воли я так и не увидел, я еще не теряю надежды, но работаю уже вполсилы, реальность, похоже, такова, что все попытки ее уничтожить лишь укрепляют ее могущество, стойкость, крепость, как это еще назвать, все, что не уничтожает ее, делает ее сильнее, а уничтожить ее не способно ничто, в этом и состоит сущность реальности, реальность – это то, что не может быть уничтожено, нечего и пытаться, но если уж я так привык к этому делу, зачем мне от него отказываться, в моих занятиях ничего не меняется, разве что попытки я предпринимаю все реже, но это не имеет значения, если результата от них все равно не ждешь, цирк да и только.


–––––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «У меня хватит времени взорвать весь этот цирк, где дышать – значит задыхаться, я вырвусь отсюда, все будет по-другому». – С. Беккет. «Безымянный».


НЕОЖИДАННЫЙ РЕЗУЛЬТАТ

     все эти эксперименты проводятся только ради того, чтобы найти подходящий язык, который, в свою очередь, нужен для одной цели – выразить то уникальное, что никакому выражении на общепринятом языке не поддается, и поначалу тебя переполняет надежда, что с каждым новым опытом ты продвигаешься вперед, на шаг или на полшага, но продвигаешься, не теряешь времени, не бездельничаешь, как остальные, не имеющие даже представления о том, чему должен посвятить человек свою жизнь, если он хочет, чтобы она была чему-то посвящена, однако результат этих экспериментов не оправдывает ожиданий, оказывается неожиданным, выясняется, что никакого уникального языка для выражения единичного не существует, и принципиально не может быть, конец мечте, а с ней и всему, что было с ней связано, что на ней держалось, за нее цеплялось, на ней основывалось, груз вначале увеличивается, но потом исчезает, никакой тирании долженствования, никаких поисков единичного, никаких спусков и восхождений, жизнь превращается в занимательную прогулку, потому что общепринятое занимательно, если принять его как должное, или существующее фактически, в данном случае никакой разницы, поле для взгляда расширяется бесконечно, слух и вкус внимательны как никогда.

–––––––––––––––––––––––––––––––
     «Сейчас я должен говорить о себе, даже если мне придется употребить для этого их язык, это будет начало, шаг к молчанию и конец безумию, безумию говорить по обязанности и не быть способным сказать ничего, не считая того, что меня не касается...» – С. Беккет. «Безымянный».


НЕПОНИМАЮЩИЙ

     вместе с непониманием мы прошли много дорог, верный спутник, надежный товарищ, всегда рядом, никогда не жалуется, ободряет, когда нападает хандра, зоркий глаз, чуткое ухо, без него я бы заблудился, давно бы отказался от странствия, понимание сделало бы его невозможным, плохой проводник, ненадежный сообщник, и, если забыть о такого рода метафорах, тяжелый груз, то ли дело непонимание, мое славное непонимание, податель надежды, сеятель бодрости, с его помощью я все же могу ускользнуть, избежать, вырваться, обрести, предвкушение встречи с самим собой – лучшее из предвкушений, и понимание этого – единственное, которое не повредит.

–––––––––––––––––––––––––
     «Милое непонимание, благодаря тебе я останусь, в конце концов, самим собой». – С. Беккет. «Безымянный».


ЧТО ДЕЛАЛО МОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ТАКИМ УЮТНЫМ

     вложенный совместными усилиями родителей в предназначенное для этого место и продвинувшись дальше, укоренившись, пустив корни, покрывшись листвой, как уютно я себя чувствовал, ни в чем не испытывая недостатка, ни в пище, ни в собеседниках, замечательное одиночество, если не задумываться о будущем, но тогда я не так усердно предавался размышлениям, как сейчас, да и мыслил ли я вообще, сомнительно, и просто невероятно, о чем бы я стал мыслить там, и зачем, но если бы помыслил, например, о своем будущем, то, возможно, принял бы превентивные меры, да, это единственная причина пробудиться для мысли, но я так и не пробудился, и вот результат, изгнанный оттуда, куда был вложен, скитаюсь без цели и оправдания, меняя ходули на костыли, костыли на коляску, никогда не поднимаясь в воздух, не отрываясь от земли, какая польза в том, чтобы подняться и затем свалиться или прыгнуть вниз, как австрийский парашютист, хожу по останкам своих родителей, и другим, о принадлежности которых имею смутное представление, то есть живу на погосте, и все истории, которые я рассказываю, можно назвать кладбищенскими, но не в том ли положении и остальные, судя по тому, что они рассказывают, нет, им это и в голову не приходит, поэтому с ними так трудно договориться, и я даже не пытаюсь, заранее уверившись в провале любой попытки, это мне свойственно, составлять мнение о чем-то, не испытав на практике, удобная привычка, экономит время, хотя времени у меня, как следует из сказанного, хоть отбавляй.

–––––––––––––––––––––––––––––
      «…снова вернулся на землю, через влагалище, как настоящий новорожденный, и достиг зрелого возраста, даже дряхлости, без малейшей их помощи, не считая кое-каких советов». – «…комната, напоминающая арену, где я завершал свои обороты, ступая ногой прямо по нераспознаваемым останкам своей семьи, то по чьему-то лицу, то по животу, как придется…» – С. Беккет. «Безымянный».
   

ЧЕСТНО ГОВОРЯ

     давно уже отказавшись от намерения что-то понять, выяснить, разобраться, говорю первое, что приходит на ум, полагая, что обязанность моя в том, чтобы говорить, а не в том, чтобы разбираться, и если так, то ум мой весьма особенный, отличный от ума, приспособленного для понимания и постижения, и то, что приходит в него, уходит ничуть не изменившимся, с востока пришло, на запад ушло, или наоборот, хотя географические метафоры здесь, по-видимому, неуместны, я подозреваю, однако, что понимание в любом случае – метафора говорения, человек – существо не мыслящее, а говорящее, и задача каждого – наговорить за жизнь как можно больше, деревья существуют для того, чтобы выделять полезный для человека газ, не помню, какой, а назначение человека – вырабатывать речь, полезную для чего? вот она, цель и оправдание, так ты сливаешься с человечеством и возвращаешься к самому себе.

––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «По правде говоря, будем все же честными, прошло уже немало времени с тех пор, когда я в последний раз понимал, о чем говорю». – С. Беккет. «Безымянный».


ПОДХОДЯЩЕЕ МЕСТО

все поиски сводятся к поискам места, подходящего для отдыха, только это и важно – найти место, где можно было бы отдохнуть, конечно, что-то здесь не в порядке с логикой, ведь в отдыхе нуждается утомившийся, чем же он утомлен, неужели поисками места для отдыха, это было бы странно, и тем не менее все обстоит именно так, желая отдохнуть, пускаешься на поиски, чрезвычайно утомительные, только они и утомляют – поиски места для отдыха, и место разыскивается только для того, чтобы отдохнуть от этих поисков, бывают вещи очевидные, хотя и недоступные пониманию, вот эта как раз из таких, если только не предположить некой исходной усталости, предшествующей всему, априорной, так сказать, довременной, на этом можно было бы построить занятную метафизику, три тома, и еще один, вводный, не считая заключительного, плюс комментарии, сочинение такого-то, издано там-то, год издания не указан, кроме того, есть и уклонение от поисков, ложные тропы, возможно, только такие и есть, но признать это – значило бы рухнуть под грузом усталости, конец всему, но можно попробовать, кто знает, не приведет ли полная капитуляция к обратному, то есть не завершатся ли поиски обретением и триумфом, заранее ведь ничего не решишь, все познается на опыте, ничего априорного, побольше конкретного, например, запах бойни, мухи, слетающиеся на кровь, вопли птиц и животных, и что-то, похожее на опрокинутую воронку, дышишь через тростник, а как быть с пищей, спасибо, не требуется, воздуха достаточно, и вообще, подходящее место – то, куда, может быть, и доносятся крики, но не доносятся голоса.

––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Воткнутый, словно пучок цветов, в высокий кувшин, горлышко которого находится на уровне моего рта, на обочине тихой улицы, рядом с бойней, я отдыхаю, наконец». – С. Беккет. «Безымянный».


НЕПРАВИЛЬНЫЙ ВЫБОР ПОЛОВИНЫ

в том возрасте, когда нормальные подростки предаются мастурбации, я был занят другими делами, не помню уж, что это были за дела, но помню, они казались мне очень важными, настолько, что у меня даже не возникало позыва взять в руки пенис и поиграть с ним, мне эта мысль и в голову не приходила, невероятно, и тем не менее, поэтому я опередил своих сверстников во многом, но решительно отстал в одном, хотел сказать «безнадежно», у этих слов есть что-то общее, бесповоротное, как и у моего развития, это будет видно из дальнейшего, которое уже совсем близко, итак, научившись многому, я остался неумехой в одном, что за беда, но в том-то и дело, беда и еще какая, потому что с некоторых пор, в один прекрасный день или постепенно, разницы никакой, все эти мои умения, или достижения, как угодно, обесценились, хотя и прежде от них было мало толку, ни одно из них не пригодилось мне в жизни, и каждое сделало эту жизнь гораздо тяжелее, чем, сверстники же мои процветают, они полны жизнелюбия, по косвенным признакам, слухам и донесениям я заключаю, что они так и не отказались от юношеской привычки, хотя давно уже обзавелись женами и любовницами, одно с другим связано, отрицать это невозможно, что же до меня, то мое время упущено, тут ничего не поправишь, не дотянешься, а если и дотянешься, то задумаешься, озадаченный, всякому делу нужно учиться смолоду, особенно этому, и мне остается только сокрушаться по поводу выбранного пути, к концу которого я подхожу с пустыми руками, не уверен, что шел пешком, возможно, у меня было какое-то средство передвижения, скорее всего, лошадь, и если я преодолевал свой путь верхом, то завершил его, сидя на половине лошади, замысловато, но разъяснения не заставят себя ждать, они уже прибыли, я завершил его не на той половине, предпочтя голову – заду, где теперь эта задняя половина, уже невозможно установить, разыскать ее – никакой надежды, вот чем закончилось мое путешествие, поначалу представлявшееся таким многообещающим, и мне даже некому о нем рассказать, потому что голова моей лошади не только беззуба, слепа, лыса, она к тому же абсолютно глуха.

–––––––––––––––––––––––––––––
     «В моем возрасте снова начать мастурбировать было бы нетактично. И бесплодно. Впрочем, наверняка неизвестно. С криком “раз-два взяли, еще взяли”, изо всех сил сосредоточившись на лошадином заде, когда поднят хвост, кто знает, возможно, я не остался бы с пустыми руками. О небо! Кажется, он зашевелился». – С. Беккет. «Безымянный».
     «Задняя половина моего великолепного коня была отрезана, как ножом, и все, что животное так жадно  впивало  в  себя, било фонтаном, выливаясь через отверстие, пересекавшее  туловище  коня  на середине». – Р. Э. Распе. «Вечера барона Мюнхгаузена».


ЗДЕСЬ УМИРАЕТ ЯЗЫК

это место для умирания языка, наконец-то ты до него добрался, какой долгий путь, и сколько было попыток заблудиться, хорошо еще, что все они закончились неудачей, и вот ты здесь, в этом роскошном месте, роскошном по-аскетически, аскетично-роскошном, можешь позволить себе любые эпитеты, самые цветистые, самые пышные, они не нарушат аскетичную роскошь этого места, где все цветет последним цветом, где все радуется радостью умирания, но нельзя умереть, пока не умер язык, в этом все дело, сначала должен умолкнуть язык, а потом дойдет очередь до остального, вспомни фильм, где монстр падает в море, увлекаемый тяжелой лебедкой, так и ты уйдешь из этого мира, увлекаемый языком, своим языком или языком вообще, тут еще предстоит разбираться, чей язык должен найти конец, личный или всеобщий, но предоставим всеобщее самому себе, выскажем предположение, что для нас будет достаточно смерти нашего собственного языка, и уйдем от этого «мы», свидетельство отстраненности, говоря «мы» и «нас», отстраняешься от самого себя и своей проблемы, отчуждаешься, перекладываешь ответственность, но, может быть, ничего подобного, умереть должен язык вообще, чтобы умерли и все другие, какая неразбериха, и точно ли я пришел в то место, куда стремился, теперь я уже не уверен, и так всегда, стоит найти опору, как она колеблется, рушится, уходит из-под ног, если так может выразиться тот, кто не уверен, есть ли у него ноги, вопрос: почему нельзя лишиться сразу всех членов, в том числе и языка, ответ: потому что язык – это особенный член, он не может умереть, как другие, предназначенные для физических действий – ходьбы, хватания и так далее, и кто знает, может быть, он вообще вечен и неуничтожим.

––––––––––––––––––––––––––
     «Слишком много ожидать от одного человека, слишком много просить у него, чтобы сначала он вел себя так, словно его вовсе нет, потом так, словно он есть, прежде чем его допустят сюда, где он и не есть, и не не есть, где умирает язык, позволяющий такие выражения». – С. Беккет. «Безымянный».


КРИТИКА МИРАЖЕЙ

     лучше спросить себя о чем-то другом, о чем-то из окружающего, что такое вот это и то, и ответить, пользуясь общепринятым языком, о том, что вовне, только таким языком и можно говорить, а о том, кто внутри, вообще ничего не скажешь, для него нет языка, и самого его тоже, как выясняется, нет, это даже не вещь-в-себе, а регулятивная идея, для тех, кто читал Канта, уверен, такие найдутся, вот что такое «я», призрак, фантом, мираж, обеспечивающий единство апперцепции, и говорить о нем можно только таким призрачным языком, но откуда же эта боль, эта неудовлетворенность, тоска и прочее, все оттуда же, друг, все оттуда, таково свойство регулятивных идей, они притягивают, точно магнитный полюс, железная гора, металлическая звезда, скрытая во мраке внутри вселенной, тоска и неудовлетворенность так же призрачны, как и «я», не стоит придавать им большого значения, это что-то вроде земного притяжения, которым мы пользуемся, не замечая, или не пользуемся, а преодолеваем, заметить, убедиться в призрачности и забыть – вот правильная стратегия, пустота всех дхарм – это великолепно, и когда убедишься в ней, останется только одна задача – опустошить язык, сделать его таким же призрачным, иллюзорным, как и все остальное.

–––––––––––––––––––––––––––
     «Я. Кто бы это мог быть?» – С. Беккет. «Безымянный».


БЕСПОЛЕЗНОСТЬ ВНЕШНЕГО НАБЛЮДЕНИЯ

    даже предположив существование внешних наблюдателей, я ничего не достигаю, потому что, если эти наблюдатели независимы, каждый будет видеть происходящее с независимой точки зрения, у каждого будут свои координаты, и, как в анекдоте о слепцах, картина, представленная одним, будет отличаться от картины, представленной другим, представленной на мое рассмотрение, потому что все эти внешние наблюдатели нужны только для того, чтобы показать мне самого себя, убедить меня в моем собственном существовании, это важнее, гораздо важнее, знать, что ты существуешь, а уж в каком виде, где и как, в подвале или на вершине дерева, это вопрос второй, и нет смысла им заниматься, если не решен вопрос первый, таким образом, я прихожу к выводу, я уже пришел к выводу, что наличие независимых внешних наблюдателей ничего не решает, никак не продвигает, ничему не служит, не дает никакого эффекта, не позволяет удостовериться в том, в чем мне хотелось бы убедиться, в самом деле, реальность можно отличить от миража только по ее трехмерности, по тем измерениям, которые она заполняет, вдоль которых она простирается, в отличие от миража, всегда двумерного, даже если он выглядит как трехмерный, на мираж, если, конечно, это естественный мираж, невозможно взглянуть сзади, его нельзя обойти, в моем же случае, двумерные изображения никогда не смогут соединиться в трехмерный образ, что я и подозревал с самого начала, когда завел речь о наблюдателях, завел просто для того, чтобы о них поговорить.

––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Пусть хотя бы два независимых наблюдателя немедленно заметят меня здесь, и я позабочусь об остальных. Как все становится ясно и просто, когда открываешь глаза на внутренний мир, предварительно подвергнув их воздействию внешнего, чтобы извлечь выгоду из контраста». – С. Беккет. «Безымянный».


ВЗГЛЯД ЧЕРЕЗ ПЕРИСКОП

     я заметил, что часто обращаюсь к себе на «ты», и не потому, что у меня нет других собеседников, не такая уж это беда, просто мне привычнее стоять в стороне, наблюдая не только за проходящими и происходящим, но и за самим собой, такая вот отстраненность, если верить одной психоаналитической теории, отстраненность эта может обернуться поэтической плодовитостью в том случае, если стоящий в стороне уверится, что его отстраненности ничего не угрожает, тогда в его душе начинается фестиваль, долгий карнавал, рождество, пасха и рамадан, глядя на себя со стороны, он преисполняется глубокой симпатии к самому себе, сочувствия, речь его становится живой, увлекательной, только так он и может говорить, расположившись в стороне, в укромном местечке, вроде зверька, живущего в норе, или птицы, сидящей среди листвы на ветке большого дерева, как уютно ему в его уединении, а тот, на кого он смотрит, погружен в реальность, привязан к ней, вынужден с ней соприкасаться, пробираться через нее, что напоминает фантастический фильм, в котором люди годами не выходят из комнат, управляя мысленно своими искусственными двойниками, а те не только выполняют за них всю работу, но и живут, можно сказать, за них, превосходный символ отстраненности, но, как всегда, побеждает реальность, большинство не терпит отстранения, они вовлечены в реальность по уши, с головой, и отстраненные типы представляются им опасными чужаками, в лучшем случае, белыми воронами, так смотрели аристократические родственники на Генриха Клейста, так словоохотливый и уверенный в себе отец смотрел на своего заикающегося сына Франца, но довольно исторических примеров, посмотрим через траву, через листву, в том направлении, где взгляд может встретить реального суррогата, нам любопытно, чем он занят, тот, кто всегда вдалеке, еще один прием отстранения – множественное число вместо единственного, так мы удаляемся не только от реального двойника, но и от того, кто на него смотрит, покидаем нору, дерево и оказываемся в ином измерении, здесь наш дом, наши владения, из этого иномирного блиндажа, точно из батискафа, мы наблюдаем за миром через специально сконструированный перископ, здесь мы в ладу с самим собой, единственное число – грамматическая неправильность, атавизм оставленных позади измерений, может быть, нам удастся со временем продвинуться еще дальше, удалиться еще на шаг, на гребок, может быть, мы сумеем избавиться от чисел, времен и местоимений, спадет проклятие языка, и мы воссоединимся с тем, чем или кем были изначально, до того, как начали говорить.

––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Но довольно этого проклятого первого лица, оно сбивает с толку, так я совсем перестану себя понимать, если не буду осторожен». – С. Беккет. «Безымянный».
     «Суррогаты» (2009) – фантастический фильм реж. Дж. Мостоу с Брюсом Уиллисом в главной роли.


ВОЗМОЖНОСТЬ ВОСПИТАНИЯ

     эти примеры доказывают, что воспитание возможно, что призывы не обманчивы, на них можно ответить, им можно следовать – и в преследовании цели, на которую они указывают, достичь успеха, единственный успех, который считается, и первое, что необходимо сделать, это отвоевать свободное время, отвоевать свободу для  усилий в достижении этой цели, понятно ли я говорю, если я о себе, то можно было бы и не спрашивать, сам себя я прекрасно понимаю, да нет же, вот и доказательство, противоречие, испепеляющее, как молния божества, как водородный взрыв, искать самого себя в убеждении, что ты сам себя понимаешь, это нелепо, признаю: для себя я так же загадочен, сокровенен, как и для других, до которых, кстати, мне нет никакого дела, но понимание имеет одинаковые законы для каждого и для всех, другими словами, если я хочу понять себя, я должен сделать это так, чтобы меня поняли и другие, вот почему обращение к другим не лишено смысла, и к нему я буду прибегать часто, надеюсь, путь будет долог, «задача неисполнима, но мы не должны отказываться от нее», поучительное изречение, его нужно выбить в этой местности на каждом столбе, правильно ли так сказать, соответствует ли такой способ выражения обычаям того, кого я разыскиваю, не сказал бы он по-другому, не упомянул бы сначала щит, потом надпись и потом – столб, на который крепится этот щит, заинтересован ли он в деталях, в точности выражений, в единстве стиля, выяснить это удастся только в конце, надеюсь, я до него доберусь, я уже не говорю «ты» или «мы» и считаю это продвижением в правильном направлении, каждый день я должен проходить часть пути и под вечер, остановившись на привал, записывать что-то на щите, прибивая его затем к столбу, заранее врытому в землю, это и будет моим отчетом о путешествии, ловко придумано, путешествие, которое не отличается от рассказа о нем, и не пора ли дать себе имя, назвать себя Александром, Альфредом, Андреем, Алексом, сколько возможностей, и ни одна не кажется предпочтительнее, выберем наугад, итак, Александр, что я знаю об Александре, ничего, а что я надеюсь о нем узнать, все, например, вправду ли он носит это имя, или я поспешил с выбором, и если да, то можно ли будет в конце поменять его на другое, насколько фатален этот выбор, предопределяет ли он исход путешествия, его успех или неудачу, ничего не ясно, ничего, только слабая надежда, что кое-что, вряд ли все, прояснится в конце, когда последний щит будет прибит к последнему столбу, но пока довольно и этого, главное, не отступать от задуманного, и да поможет мне Б., т. е. А.

–––––––––––––––––––––––––
     «Стань самим собой!» – С. Беккет. «Безымянный».
     «Человеку, который не хочет принадлежать к массе, достаточно только перестать быть инертным в отношении самого себя; пусть он следует голосу своей совести, который говорит ему: “Будь самим собой! Все, что ты теперь делаешь, думаешь и к чему стремишься, – это не ты сам”. Каждая юная душа слышит этот призыв днем и ночью и содрогается, ибо она чует предназначенную ей от века меру счастья, когда думает о своем подлинном освобождении…». – Ф. Ницше. «Шопенгауэр как воспитатель».
     «Это то, чему учил нас Рабби Тарфон в “Изречениях отцов”, тонко понимая постоянно колеблющееся противостояние между оптимизмом и пессимизмом: “Вам не дано выполнить задачу, но это не значит, что вы должны отказываться от ее исполнения”». – М. Брод. «Франц Кафка».



II

СТРОЯТСЯ ДЕКОРАЦИИ

     стук молотков, крики рабочих, шум двигателей и тому подобное – по этим звукам можно догадаться, что воздвигаются декорации, строится павильон, подготавливается площадка, среди которых, в котором и на которой должен появиться Александр, если он не задержится и вообще соблаговолит прийти, мы еще не знаем его характера, отличается ли он пунктуальностью, выполняет ли свои обещания, мы настаиваем на том, что он обещал принять участие в этом мероприятии, не спрашивайте, где, когда и в какой форме, устной или письменной, о последнем, впрочем, можем кое-что сообщить, не в устной и не в письменной, скорее, телепатически, но при этом настойчиво, так что его согласие походило больше на уговоры, и мы согласились не сразу, как будто чего-то выжидая, а может быть, и охотно, теперь это уже не установить, главное, что согласие было получено, и работа началась, не так-то просто было арендовать участок, технику, набрать команду, а что с проектировщиком, постановщиком, продюсером и так далее, кто вообще будет руководить проектом, Александр, кто же еще, это очевидно, предполагалось с самого начала, итак, Александр, декорации возводятся по его проекту, что же они изображают, или будут изображать, и сколько нужно статистов, во что их одеть, какое выражение лиц им придать, нарисуем сначала облик его отца, чувствуется что-то неправильное в этой фразе, нарисовать облик, сформулируем в виде вопроса: каким был облик его отца? и даже вообще исключим «облик», кем был его отец? как он выглядел? чем занимался? это лучше, избегать архаики, стиль – простой, деловитый, при этом не чуждающийся повторов, снова архаика, стратегия: не задумываться о стиле, может быть, именно этого хочет от нас Александр, может быть, это входит в его проект, мы не знаем, и не наше это дело, итак, Александр, его отец, высокий, под метр девяносто, широкоплечий, с крупными, правильными чертами лица, баритон, успешный предприниматель, владелец ресторана и нескольких магазинов, что в них продается? это важно? рыболовные снасти,  спортивные принадлежности, обувь, одежда, велосипеды, электроника, что угодно, секс-шопы, может быть, все началось с секс-шопов, ребенком Александр помогал отцу раскладывать товары на прилавке, журналы и прочее, а потом дело расширилось, появилась возможность открыть торговлю другими предметами, и наконец – ресторан, а что же секс-шопы, продолжал ли он ими владеть, не был ли его отец сутенером, хотя бы вначале, наркодилером, взломщиком сейфов, не переправлял ли он девушек за границу, не избивал ли сына? проблема насилия в семье, актуальная тема, прогресс – лишь в свободе слова, медицина, естественные науки, промышленность и свобода – только это изменяется в лучшую сторону, да и то не везде, хорошо, что мы оказались здесь, на правильной стороне, где есть возможность встретиться с Александром, кстати, не опаздывает ли он, но разве мы уговаривались о часе? и разве декорации возведены?

––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Легче воздвигнуть храм, чем склонить божество посетить его». – С. Беккет. «Безымянный».


ПРИВЕТ, АЛЕКСАНДР

     мы уже выбрали пол (мужской), но этим еще не решено, существует ли Александр сам по себе, до появления здесь, в этих декорациях, или он возникает вместе с ними и даже после них, если бы он существовал сам по себе, независимо от всего, что совершается здесь, то декорации нужны были бы только для того, чтобы облегчить ему появление, сделать его incipit, приятным, впечатляющим, приятным для него и впечатляющим для нас, но если декорации составляют необходимое условие его прихода, то дело принимает другой оборот, тогда многое будет зависеть от того, какими мы их построим, среди множества вариантов найдется, возможно, только один, согласующийся с появлением Александра, не препятствующий ему, благоприятствующий и даже провоцирующий, в то время как все остальные препятствуют, исключают, и, следовательно, есть ответственность, проступок и наказание, по крайней мере, в возможности, но достаточно, это все отговорки, пора приступать к делу, итак, Александр, прежде всего, возраст, если начать с детства, никогда не закончишь, разговоры о детстве – дымовая завеса, способ избежать разговора о настоящем, поэтому возведем декорации просторные настолько, чтобы в них мог поместиться человек лет тридцати, по профессии журналист, букинист, крупье казино, ди-джей, пианист, пилот местных авиалиний, капитан сухогруза, профессиональный велогонщик, владелец компании по торговле недвижимостью, председатель правления речного порта, депутат Европарламента, разработчик сверхсекретного оружия, шахматист, рантье, визионер и целитель, привет тебе, Александр.


––––––––––––––––––––––––––––
     «…мое несуществование в глазах тех, кто не в курсе, то есть в глазах всего человечества». – С. Беккет. «Безымянный».


КОФР АЛЕКСАНДРА

     можно ли представить Александра взявшимся неизвестно откуда, вроде перекати-поля, принесенного порывом ветра, почему бы и нет, не таковы ли большинство тех, кто является, да, они являются ниоткуда и сразу, со всеми своими двадцатью пятью, тридцатью семью, сорока тремя или шестьюдесятью пятью годами, лишь иногда нам сообщают кое-что об их прошлом, школьном и дошкольном, так, вероятно, и следует поступать, иначе никуда не продвинешься, далеко не уйдешь, итак, Александр, пианист, лауреат различных конкурсов, имени Бетховена, Шопена, Листа, какие чудесные имена, и какое завидное умение хорошо исполнять и Бетховена, и Шопена, и Листа, что мы знаем о жизни концертирующих музыкантов и вообще о музыке, практически ничего, но это нас не должно останавливать, если Александр решит появиться, он принесет с собой все нужное знание, попытка заблаговременно запастись сведениями только отпугнет его, остановит, заставит передумать, как всякий концертирующий пианист Александр возит с собой кофр с концертным костюмом, он предпочитает одеваться в традиционной манере: фрак, бабочка, никаких черных рубашек и пиджаков, да, таков Александр, кое-что о нем мы узнали.


ВЕЛИЧАЙШИЕ ТИРАНЫ

можем ли мы быть уверенными, что Александр одной ногой уже здесь, посмотрим, что будет дальше, но теперь, когда часть Александра с нами, мы можем сказать кое-что и о его детстве, конечно, у него была строгая мать, она хотела сделать из него блестящего музыканта, не лучше ли наделить этой строгостью отца, так привычнее, никаких экспериментов, требовательный отец и потакающая мать, но разве мы это решаем, об этом должен позаботиться Александр, и он настаивает на том, что требования исходили от матери, преподавательницы музыкальной школы, это все, на что ее хватило, но для сына она приготовила карьеру выдающегося исполнителя, вот откуда эта строгость, от разочарований и надежд, величайшие тираны, в особенности, когда поселяются вместе в одном человеке, это великая катастрофа для того, на кого обращены надежды, он превращается в стрелку, отмечающую деление на шкале, важна только шкала и положение стрелки, намного ли ее сегодняшнее положение отличается от вчерашнего, неужели она не продвинулась вперед или, не дай бог, сдвинулась назад, только вперед, и если этого продвижения незаметно, постучим по инструменту, потрясем стрелку, разбудим ее, выведем из оцепенения, придадим ей импульс, отчитаем ее как следует, лишим ее милостей материнской любви, покажем, где зимуют раки и другие головоногие, если она замерла, замерзла, мы еще больше понизим температуру, чтобы невероятный холод преобразился в жар, такой будет наша стратегия на долгие годы, и мы добьемся успехов, сначала робких, а потом и уверенных, мы будем настойчивы, строги, неумолимы и добьемся своего, чего бы нам это ни стоило.

–––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Эта женщина никогда со мной не разговаривала, насколько мне известно. Если я утверждал что-нибудь обратное, то ошибался. Если я скажу что-нибудь обратное, то снова ошибусь. Если, конечно, я не ошибаюсь сейчас. Во всяком случае, подошьем это в дело, в поддержку любого тезиса, который вам по душе». – С. Беккет. «Безымянный».


МЕСТО В СЕРДЦЕ

     конечно, они ко мне благоволят, не просто терпят меня, но поддерживают, окружают заботой, теплом, знаками внимания, любви, но признают ли они меня, понимают ли они, что это такое – признавать, ведь это подразумевает право на отделение, на уход, на разрыв, чтобы там, вдалеке, искать свое место, которое не обязательно отыщется в их сердцах, если они не усвоят прежде азбуки признания, и если они желают этого, начинать им нужно уже сейчас.

––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Если у меня и есть теплое местечко, то уж всяко не в их сердцах». – С. Беккет. «Безымянный».


ЕЩЕ ОДНА ИСТОРИЯ

     в прошлый раз я начал не с того конца, этот конец определенно не является началом, подходящим началом для того, что должно закончиться соответствующим образом, тем образом, который соответствует моему представлению о конце, начать, конечно, нужно было с отца, что я знаю об отце, немало, если подумать, но и не много, отец Александра был выдающимся ихтиологом, он специализировался на акулах, анатомия, физиология, поведение, чем занимаются ихтиологи, точно я не знаю, но известно, что отец Александра изучал поведение акул, их способность к социальному общению, он прославился исследованиями, доказывающими, что акулы могут учиться друг у друга, в молодости он занимался контактными исследованиями, и однажды акула едва не откусила ему ногу, остался широкий шрам, это было удачей, потому что его напарнику повезло меньше, он погиб, по статистике каждое восьмое контактное исследование крупных акул заканчивается ранением, но такие исследования необходимы, вживление чипа позволяет проследить движение акул, но этого мало, чтобы понять тактику охоты и многое другое, позднее, травмированный и предупрежденный, отец Александра занялся исследованием акул в неволе, и эти работы выдвинули его в число ведущих ихтиологов мира, не больше, не меньше, мальчиком Александр подолгу стоял у стены океанариума, где плавали сотни различных рыб, отец рассказывал ему об акулах, он говорил, что эти хищницы очень красивы, но Александр предпочитал рыб помельче, особенно ему нравились африканские цихлиды, его завораживала их пестрая окраска, так уже в раннем возрасте проявлялась в нем обостренная восприимчивость к цветам, свойственная художникам.

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Еще одна история Махуда, пожалуй, чтобы задурманить мне голову, окончательно». – С. Беккет. «Безымянный».


ТВЕРДЫНЯ СМЕРТИ

это невероятно, отделаться шрамом, акула не может нанести такую рану, от которой потом останется только шрам, она либо откусит ногу, либо вырвет из нее большой кусок, и человек умрет от потери крови, удар хвостом будет стоить ему перебитых костей, поэтому крайне сомнительно, что отец Александра получил ранение при встрече с акулой, это похоже на автокатастрофу, тем более, что у него было еще несколько шрамов на груди, руке и щеке, не стоит преуменьшать, он был весь в шрамах, обезображенное лицо, исполосованная грудная клетка, будто воинственная раскраска или фантастическое тату, он походил на Гулли Фойла, у него были проблемы с дыханием, и он не мог погружаться в воду, поэтому он отказался от контактного наблюдения за акулами и проводил исследования в океанариуме, придумывая остроумные опыты с целью выяснить способность акул к обучению, этим он и прославился, не удивительно, что газетчики распустили слух, будто свои ужасные шрамы он получил в стычке с акулой, «чудом выживший ихтиолог продолжает свои опасные исследования», хотел ли он, чтобы его сын тоже стал ихтиологом, может быть, но, возможно, он представил выбор сыну и одобрил решение Александра стать художником, скорее всего, это его просто не интересовало, акулы занимали все его мысли и все его время, а матери Александра, конечно, нравилось его увлечение живописью, хотя она не разбиралась в современном искусстве, вот так он стал дизайнером, поначалу, само собой, он мечтал стать знаменитым художником-концептуалистом, кем-то вроде Дэмиена Хёрста, творца «Физической невозможности смерти», но ему не хватало выдумки, кроме того, для внушительных проектов нужны большие деньги, он пробовал составлять цепочки пожирающих друг друга существ, от червя до человека, изготавливал черепа животных из того самого материала, ради которого их убивали, – сырные, молочные, мясные, меховые и тому подобные черепа, рисовал подобия рентгенограмм и сонографических снимков, собирал ассамбляжи из хирургических инструментов, но его работам недоставало чего-то шокирующе-оригинального, они были вторичны, а может быть, он работал не с тем арт-дилером и не в той стране, так или иначе, ему пришлось забыть о карьере художника и зарабатывать на жизнь оформлением витрин, интерьеров, в результате он пристрастился к выпивке, и однажды

––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Несомненно, меня снова бросят в атаку, лучше вооруженного, на твердыню смерти». – С. Беккет. «Безымянный».
     Гулли Фойл – персонаж фантастического романа А. Бестера «Тигр! Тигр!».
     Дэмьен Хёрст (р. 1965) – английский художник. Одна из самых известных работ – «Физическая невозможность смерти в сознании живущего» (The Physical Impossibility of Death in the Mind of Someone Living): тигровая акула в аквариуме с формальдегидом.


ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ

возводя декорации, позаботился ли я о том, чтобы возвести их на ровном месте, пустом и плоском, и даже более того, в таком месте, которое и местом-то уже не является, любые координаты ограничили бы свободу Александра, исказили бы его суть, вечную и неизменную, достаточно представить плоскость в пространстве, что-то вроде бескрайней равнины, и вот уже область возможного сузилась, и Александр Являющийся больше не совпадает с Александром Изначальным, следовательно, прежде всего нужно избавиться от всяких признаков места, пространственных атрибутов, кто сказал, что Александр должен появиться в пространстве, известно лишь, что он появится, но как и где, это неизвестно, будет ли вообще какое-то «где» и какое-то «как», неизвестно, да, представить появление Александра можно только с помощью «где» и «как», но это не означает, что оно действительно так произойдет, и вместо того, чтобы возводить декорации в данном месте или где придется, следует заняться расчисткой места и, по возможности, устранением всякого места, задача намного труднее первоначальной, и неизвестно даже, как за нее взяться.

–––––––––––––––––––––––
     «Ощущение, что я укутан, но не прикасаюсь ни к чему, такого никогда не было. Опилки больше не давят на культи, мне неизвестно, где я оканчиваюсь». – С. Беккет. «Безымянный».


ДЕВУШКА ЕГО МЕЧТЫ

она была повсюду, как та крестьянка, грезившаяся юному жителю Комбре, и ее не было нигде, она могла появиться откуда угодно, но не появлялась, и тогда он сам выдумывал ее, как древний художник, и какое-то время верил в свою выдумку, принимал видение за явление, все тогда меняло свою окраску, аромат, звучало по-другому, и менялся он сам, без нее в воздухе не хватало самого главного, необходимого для дыхания, и он задыхался, не только без нее, но и без веры в нее, без смутного ощущения ее присутствия, тогда он обращался в камень, но не бесчувственный, а способный отчаиваться из-за того, что он – камень, правильнее сказать, песок, ничего твердого, определенного, он чувствовал себя песочными часами, слышал как шуршит песок, и остановить это движение могла только она, своим невидимым присутствием, достаточно было и невидимой близости, а когда ее присутствие делалось видимым, благодаря усилиям воображения, все приобретало определенность, прочность, у всего была сердцевина, и он чувствовал эту сердцевину в себе, он был живым орехом, плодом, которому обещано чудесное будущее, ветвистое и зеленое, но вряд ли он думал о будущем, нет, не думал, разве что о ближайшем, когда он снова увидит ее, и в этих мечтах не было ничего чувственного, никакой страсти, этим он отличался от маленького француза, сезонного жителя Комбре, уж эти французы, что за нация, ее сыновья испытывают чувственное влечение с малых лет, как и дочери, французская культура замешена на любви, это ее дрожжи, но его томление было сходно со страстью немецких романтиков, германской грезой об идеальной возлюбленной, которая была бы сразу и супругой, и любовницей, и матерью, и дочерью, и сестрой, и с которой можно было бы укрыться в далеком краю, на берегу залива, солнце, теплое море, зеленеющие деревья, тишина, никакого шума, кроме плеска волн, шелеста крон, пения птиц, уединение вдвоем, навсегда, навечно, вот что ему грезилось в те дни, когда он был в состоянии грезить, но по мере того, как он взрослел, такие дни выпадали все реже.

–––––––––––––––––––––––––––––
     «Было время, когда она казалась мне близкой родственницей, матерью, сестрой, дочерью или чем-то в этом роде, возможно, даже женой, скрывающей меня от общества». – С. Беккет. «Безымянный».


ГОСПОДИН Ъ

почему я жду появления Александра? почему я его дожидаюсь? испытывая при этом заметное нетерпение, иногда более, иногда менее заметное, но его ни с чем не спутаешь, я нетерпеливо дожидаюсь появления Александра, веря в обещанное, хотя не могу припомнить, когда и каким образом он мне это обещал, с другой стороны, пусть он обещал, что из этого, почему для меня так важно его появление, ведь я даже не знаю, кто такой Александр, даже имя его предположительно, выбрано наугад, я мог бы назвать его «мистер Х», или «мсье Y», или «господин Ъ», любопытно, есть ли в других языках буквы, ничего не обозначающие, то есть никакого звука, или это особенность русского языка, и если текст будет переведен на какой-то из европейских языков, то как переводчик справится с проблемой этого знака, не покажется ли она ему неразрешимой, не заставит ли отказаться от всего проекта, от перевода и публикации, я определенно рискую, вводя в повествование букву «Ъ», и тем не менее, трудно подобрать лучшее имя для того, кто обещал появиться, не сообщив о себе больше ничего, конкурентом для «Ъ» может быть только «Ь», их противостояние символизирует манихейскую борьбу твердого и мягкого, сухого и влажного, светлого и темного, горького и сладкого и так далее по всем пифагорейским парам, вплоть до запрета не есть бобов, иначе останешься на бобах, напряжение между членами пары так велико, что я убегаю, ускользаю в болтовню, стремлюсь разрядить, принизить, лишить значения, а ведь в том, может быть, и весь смысл ожидания, чтобы выяснить, кого мне следует ожидать, господина Ъ или господина Ь, непонятно, как переводчик выразит эти альтернативы, от него потребуется немалая изобретательность, хорошо, что мне не нужно ломать голову над этой проблемой, я ее поставил, остальное не мое дело, мое дело – ожидание Александра, точнее, ожидание того, чем разрешится конфликт, и кто появится в приготовленном для него месте, кто примет облик Александра, сына богов, покорителя вселенной, вот, значит, к чему я пришел, и мне, конечно, нужна долгая передышка, чтобы свыкнуться с этой мыслью.


ПЕРВОЕ ГОРЕ

     грех уныния, недаром это называлось грехом, некоторые истины настолько опасны, что пути к ним преграждают, минируют, строят заборы, протягивают колючую проволоку, но находятся люди, преодолевающие все эти препятствия, достигающие истины, обретающие и приносящие ее обратно, в этот мир, где она пылится на складе, дела издательства идут все хуже и хуже, и вот уже издатель продает тираж торговцам рыбой по цене оберточной бумаги, один экземпляр все же попадается на глаза постоянному посетителю книжной лавки, он приносит его домой, читает день и ночь, истина поселяется в его голове, разрастается там, дает новые всходы, но довольно, хватит этих пыльных историй, попробуем догадаться, что вызывало в нем печаль с большой буквы, которую мы не употребляем, но которую все же можем использовать, первое большое разочарование, утрата иллюзий, первое настоящее горе, в чем оно состояло, мы знаем: в осознании факта, что соитие может привести к зачатию, настоящее, как говорил философ, чревато будущим, и женское чрево – это рай, дорога к которому минирована, место, куда можно попасть, лишь понастроив предварительно заборы, чтобы затем их преодолеть, череда деторождений, истощающая женщину, выглядит так же неестественно, как и способы предотвращения беременности, дилемма не имеет решения, секса, безопасного естественным образом, не существует, вот это и есть отлучение от грезы, первое горе, за которым последуют и другие, что, впрочем, ясно только тому, кто, в силу каких-то субъективных причин, придает непомерно большое значение сексу, считая его праздничным венцом любви, оставить место для лучшей метафоры, другими словами, человеку радикальных взглядов, мечтающему о жизни без компромиссов, важно понять, в чем этот первый компромисс заключается, и когда это поймешь, увидишь часть своего истинного лица, а если достанет смелости, то и все остальное.

––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Кто ищет свое истинное лицо, пусть не унывает, он найдет его, перекошенное от боли, с глазами, вылезшими из орбит». – С. Беккет. «Безымянный».


ГОЛОС

     дать голос тому, кто безголос, – задачу можно изложить и таким образом, всякий голос – чужой, и нет другого способа проявиться этому безголосому, как заговорить, вот он, корень проблемы, нечто безголосое нуждается в проявлении и при этом отказывается проявляться иначе, как через голос, почему бы ему не проявиться в действии, в жизни, наполненной практическими свершениями, почему бы ему не стать историческим персонажем, деятелем, может быть, он настолько же бездеятелен, насколько и безголос, да, похоже, что так, бездеятелен еще в большей мере, чем безголос, поэтому он и выбрал голос, отчаянное положение, лишенный голоса, он стремится к тому, чтобы его найти, понимает ли он, что эти поиски бесполезны, для безголосого всякий найденный голос будет чужим, так же как для бездеятельного всякое действие будет не его собственным, а если заглянуть в самый корень, можно ли так сказать, вероятно, если иметь в виду корень слова, но не требуется ли и в этом случае предлог «на», и кто говорит таким голосом, таким языком, кто употребляет такую грамматику, будет ли выбор между «на» и «в» достаточным для индивидуализации речи, и если нет, каким образом можно этой индивидуализации достичь, и если последнее в принципе невозможно, то где доказательства, заставившие бы отказаться от надежды, рассеявшие бы иллюзию, бездеятельный не пытается действовать, но безголосый пытается говорить, и если смотреть в корень, безжизненный пытается умереть, умереть может только живущий, вот он и пытается обрести какое-то подобие жизни, в следующий раз мы подробно обсудим разницу между «безжизненным» и «несуществующим», между «умершим» и «безжизненным», на сегодня же достаточно.

–––––––––––––––––––––––––––––––
     «Все дело исключительно в голосах, никакой другой образ не подходит. Пусть он пройдет сквозь меня, наконец, истинный, последний, принадлежащий тому, кто безголос, по его собственному признанию». – С. Беккет. «Безымянный».


ИСПРАВЛЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО

     до конца забот далеко, и его вообще не предвидится, жизнь заканчивается, не имея конца, вот в чем печаль, я хотел говорить о печалях, и вроде бы что-то такое уже сказал, о чем-то, связанном с зачатием и сопутствующими осложнениями, зачатие само по себе осложнение, предупредить не так уж сложно, но любые меры деформируют грезу, лишают ее очарования, заключающегося в спонтанности, безыскусности, наивности, простодушии, не помню, так ли я говорил или выражался иначе, но сейчас это не важно, потому что на очереди очередное признание, нет, объективная констатация, исправление предыдущего, самая большая и первая печаль заключается в том, что жизнь заканчивается, не имея конца, самая ранняя печаль, из тех, которые вспоминаются, констатируются, а потом уже остальные, и одна из них, остальных, – безголосость, врожденная или приобретенная, первый вариант вроде бы предпочтительнее, потому что снимает вопрос вины, «снять вопрос» – удобное выражение, и, думаю, это позволительно – использовать иногда удобства канцелярского языка, раз уж все голоса – чужие, можно пользоваться любым, но, само собой, в меру, не нарушая, сохраняя единство, гармонию, пусть и осложненную диссонансами, может быть, это единственная из оставшихся мне забот – поддерживать гармонию, бормотать, шептать, шевелить губами, говорить молча, про себя, скрытно, не показывая виду, притворяясь лишенным языка.

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Ах, если бы я смог отыскать свой собственный голос, во всем этом бормотании, конец бы и их заботам, и моим». – С. Беккет. «Безымянный».


ГРЕЗА О ПРАЗДНОСТИ

     ирония – дело наживное, никто не рождается ироничным, но некоторые становятся ироничными, не столь уж многие, редкое свойство, позволяет довести отчаяние до предела и перешагнуть, что там, за горизонтом, а теперь о третьей печали, двух еще недостаточно, чтобы стать ироничным, что печалило его больше всего, в ранние годы и позднее, после того, как он свыкся с двумя первыми, говоря фигурально, политый потом хлеб, необходимость зарабатывать на жизнь, отчуждаясь от себя, отчуждая свое время и силы, часть своего «я» в пользу работодателя, прибавочная стоимость и так далее, но если бы он работал на самого себя, по сути, ничего бы не изменилось, работа – любое дело, которым занимаешься тогда, когда предпочел бы заняться чем-то другим, безукоризненное определение через род и видовое отличие, и эта печаль рождается из иллюзии, кажется, достаточно только освободиться от работы, и ты услышишь собственный голос, иллюзия, причиняющая печаль, новое горе, так мы с ним и живем, высунув язык, вытаращив глаза, или наоборот, крепко сжав губы, зажмурившись, заткнув уши, кажется, нужен всего год свободы, праздности, чтобы добраться до самых глубоких глубин, но этого года у тебя нет, и все выемки тут же заносит ветер, засыпает песок, а сверху кто-то наваливает камни, твой работодатель, палач и благодетель, иногда думаешь, что лучше умереть с голоду, может быть, за время голодовки ты доберешься до последнего уровня, а там хоть дождь не лей и трава не расти, и пусть тебя завалит в штреке, путь ты обретешь в нем могилу, в объятиях самого себя, шепча самому себе, слушая самого себя, вот оно, счастье, и какая печаль – знать, или думать, что из этой попытки ничего не выйдет, увериться в этом на опыте, нужно гораздо больше времени, чтобы пробить ход к самому себе, и без подвоза питания так долго не выдержать, даже если коммунальщики отложат штрафные санкции, и начинаешь мечтать о выигрыше в лотерее, на тотализаторе или о чем-то подобном, и собираешь заметки, сделанные по выходным, в большие архивы, «воскресный художник», мечтающий о жизни в праздности, вот оно, воскрешение, которого не дождаться, и которого ждешь, не понимая, что все это греза, что когда эта праздность наступит, ею воспользуются чужие голоса.

––––––––––––––––––––––––––––––
     «Хуже всего эта профессорская ирония». – С. Беккет. «Безымянный».


ПОСЛЕДНЯЯ ПЕЧАЛЬ

     а что же четвертая печаль, или о ней уже было сказано, их всего три? нет, их больше, четвертая – самая странная, он вырастает из ожидания Александра, когда все вроде бы уже решено, и ясно, что ждать больше нечего, но все равно ждешь, что появится Александр, и готовишь для его появления место, ожидание Александра – последняя из иллюзий, неважно, какая по счету, может быть, что-то пропущено, четвертая, пятая, двенадцатая – не имеет значения, последняя из иллюзий, самая стойкая и склонная к розыгрышам, иногда кажется, что желание сбылось, ожидание завершилось, вот он, Александр, и мы устремляемся к нему навстречу.

–––––––––––––––––––––––––––––––
     «…если можно назвать это ожиданием, хотя для него нет никакого основания…» – С. Беккет. «Безымянный».


НЕТОРОПЛИВОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ АЛЕКСАНДРА

мы так нетерпеливо ждем появления Александра, что это может его смутить, спешка ни к чему, проявим сдержанность, да и вообще нужно еще так много успеть до его прибытия, мы готовили место, но не нужно ли нам в первую очередь подготовить самих себя, не нужно ли мне подготовить самого себя, опять это множественное число, затеряться в толпе, снять ответственность, переложить на плечи, действительно ли я жду Александра, действительно ли я заинтересован в его появлении, не притворяюсь ли я, что, если мне уютнее одному, как узнать, только увидев Александра, когда он явится, я пойму, чего ожидал, но как тогда мне готовить себя, в каком направлении проводить работы, очистить свой ум от лишних впечатлений – так, как я расчищал место для декораций, нет, это слишком сложно, достаточно и одной задачи, не будем отвлекаться, как только в игру вступает, берет слово первое лицо, все сразу усложняется, теряется направление, нить, только сообща, только работая совместно, можем мы надеяться выполнить то, что задумали, о склонности Александра к алкоголю и наркотикам уже было сказано, но недостаточно подробно, и теперь самое время углубиться в детали, без спешки, обстоятельно, называя марки, виды, описывая как прямое действие, так и побочные эффекты, вот чем мы займемся в ближайшее время, потому что в ближайшее время Александр не появится, это точно, мы уже уяснили: если он и грядет, то в отдаленные времена.

–––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Не будем спешить. Мне еще далеко до совершенства, у меня совсем нет навыков». – С. Беккет. «Безымянный».


КОНЕЦ ИСТОРИИ

     дожидаясь появления А., мы можем занять себя рассказом о том, чем это появление завершилось, конец вещей иногда более ясен, чем их начало, итак, А. и его привычка проводить время в клубах, дансингах, барах, ресторанах, на сомнительных квартирах, в каких-то притонах, темных углах, подворотнях, чердаках и подвалах, вот он стоит возле дверей одного из таких заведений, ночного клуба, мы ясно видим: задняя дверь, или боковая, словом, запасной выход, через который выходят, чтобы покурить, прощай, ковбой Мальборо, прощай, одногорбый верблюд, но пока еще разрешается курить на улице, в указанном месте, за это не штрафуют, есть еще такие места, но скоро и их не будет, что не помешает обороту сигарет и наркотиков, тщетные меры, А. это знает, он уже что-то такое принял, проглотил, вколол, вдохнул и вышел на улицу покурить обычную сигарету, тут же курят еще несколько человек, среди них – хозяин заведения, он тоже курит, обсуждая что-то со своими друзьями, А. с ним не знаком, но знает в лицо, широкое и простое, тихо подъезжает машина, останавливается, из нее выходит человек, приближается к группе, стреляет, хозяин клуба падает на асфальт, стрелок поворачивается и ровным шагом идет к машине, А. бежит за ним, стрелок останавливается, поворачивается, А. продолжает бег, последнее движение в его жизни, умереть на бегу, пуля летит прямо в сердце бегущего ей навстречу, вот чем заканчивается появление А., мы знаем конец, но еще не знаем начала, важно ли знать начало, если узнал конец, может быть, теперь начало уже не имеет значения, может быть, важно не то, как человек появляется, а то, как он уходит, может быть, мы только того и ждали – увидеть, как уйдет А., что мы знаем о себе и своих ожиданиях, ничего, и меньше, чем ничего, потому что наверняка заблуждаемся, думая о себе, вот так заканчивается история А., заканчивается, не начавшись, будем надеяться, что с ней заканчиваются и все другие истории, иначе эта история потеряла бы смысл, свое исключительное значение, а мы лишились бы того, чего ждали с первой минуты, когда задумали историю А., возможности замолчать. 


ОТСТУПЛЕНИЕ О РОБИНЗОНЕ

     но была еще какая-то печаль, о которой мы ничего не сказали, пропустили, не упомянув, заторопились к концу, не достроив декораций, посчитав их излишними, обратившись сразу к уходу Александра, чтобы показать маловажность всех этих строительных работ, какая нетерпеливость, хорошо, что есть время исправить эту ошибку, вернуться назад к брошенной теме, подхватить ее и протянуть дальше, о новой печали, как ее описать, с какой стороны подойти, лучше всего, пожалуй, с северо-востока, чтобы затем продвигаться на юго-запад, туда, где шумит столица, мегаполис, миллионы и миллионы столичных жителей, культурные сокровища, научные центры, посольства и представительства, аэропорты и линии подземного сообщения, туда, где можно обрести то, что ищешь, отсюда, где ничего не обретешь даже если проведешь в поисках долгие годы, это все о столице и провинции, откуда к нам явится Александр? из столицы или провинции? и где в этот момент будем находиться мы? возможно, в случае Александра это различие не имеет значения, утрачивает смысл, но само по себе оно крайне важно и может породить большую печаль, как это и случилось, с тем, кто жил в провинции, сердцем стремясь к столице, чувство Робинзона, в распоряжении которого радиоприемник и телевизор, если бы среди обломков кораблекрушения он нашел тот и другой, то поначалу, конечно, возблагодарил бы судьбу, небеса, но вскоре почувствовал бы, что эти средства односторонней коммуникации только усиливают его печаль, и он разбил бы их камнем и выбросил бы остатки в море, закопал бы их в глубокой яме, на другой стороне острова, если живешь вдалеке от цивилизации, лучше ничего о ней не знать, а уж если узнал, сделай все, чтобы до нее добраться, так заканчивается небольшое замечание о печали, изящное отступление перед решающим броском вперед.

–––––––––––––––––––––––––––––
     «Но вернемся назад, как планировалось, после чего бросимся вперед, как предполагалось». – С. Беккет. «Безымянный».


СЛОВА НА ВЕТЕР

     вперед, к островам, нас несет ветер слов, невозможно отказаться от этого «мы», одиночество непереносимо, в одиночестве устанавливается штиль, паруса обвисают,  никаких островов, только море, со всех сторон, и все направления равноправны, вернее, бесправны, как и ты, неподвижный, немой, бессловесный, хотя и желающий замолчать, но не так, не в штиле, но в буре, исчерпавшей себя, вот к чему я стремлюсь – к исчерпанности, и эта моя речь – от переполненности, колодец не иссякает, работа не прекращается, откуда берутся эти подземные воды, может быть, следует поискать их начало, не представляю, как это можно сделать, все, что мне по силам, это опускать и поднимать бадью, в надежде, что когда-нибудь появится дно, и настанет праздник великого осушения, день, когда завершатся все ирригационные работы, хватит ли у меня сил отпраздновать его, но зачем столько шуму – бить в барабаны, прыгать и танцевать? можно просто прилечь возле колодца, зная, что вычерпал его до дна, до конца, вот он, конец, причал и якорь, успокоение, но пока гремит цепь, и бадья снует вверх и вниз, ветер слов надувает паруса, и корабль несется, что, между прочим, не лишено приятности – волны, ветер, движение и надежда – надежда, что скоро появится остров Александра, самый прекрасный из островов, барка ткнется в берег, и я спрыгну на песок, конец плаванию, конец странствию, привет тебе, Александр.

––––––––––––––––––––––––––––––
     «Согласен, согласен, в пути нахожусь я, слова надувают мои паруса…» – С. Беккет. «Безымянный».


АЛЕКСАНДР В ПУСТЫНЕ

было время, когда я думал, что Александра можно отыскать умом, выстраивая цепочки умозаключений, опираясь на опыт или обходясь без опыта, априорно, что, скорее всего, и подобает невидимости Александра, я думал, что Александра следует не ждать, а искать – искать мыслью, строгой и отрешенной от всего видимого, как то моря, острова, ветры и паруса, и я потерпел жестокую неудачу, вот еще одна из печалей, разум в этом деле нам не помощник, он ничего не знает об Александре и не узнает, с его помощью не возведешь никаких декораций, не выгнешь парусов, кстати, каким образом сочетается ожидание с плаванием по морям, плаваешь, ожидая, полагаясь на волю ветра, точнее, на его безвольность, на его слепоту, странствие наугад ничем не отличается от ожидания на месте, среди возведенных декораций, море – такая же декорация, как и другие, декорация не хуже других, например, той, в которой Александра берут в заложники террористы, он – репортер-фрилансер, с британским паспортом, его машину останавливают где-то в пустыне, завязывают глаза и везут, все очень просто, обыденно, единственный вопрос – согласится ли он произнести перед камерой заготовленные слова, надеется ли он на освобождение или нет, мы этого не узнаем, история обрывается в тот момент, когда машина загорается от пули, ударившей в бензобак, и Александр превращается в факел свободы, кадры засняты на камеру, но по неизвестным причинам так и не выложены в Сети, след Александра теряется в песках, вдали от моря, и все, что нам остается, – это почтить его память краткой эпитафией: «родился на острове, умер на материке».

––––––––––––––––––––––––––––––––
     «И не успеешь оглянуться, как я весь покроюсь свищами, брызжущими благословенным гноем разума». – С. Беккет. «Безымянный».
     «…он родился на одном острове и умирает на другом…» – Г. Витткоп. «Смерть С.».


НЕКТО В ПУТИ

таково свойство все живого – пребывать в движении, если не внешнем, так внутреннем, вроде растения-мухоловки, главное – заглотить добычу, а там в дело вступают пищеварительные соки, не так ли я перевариваю Александра, может быть, он уже появился, а я его проглотил, не разглядев, не узнав, инстинктивно сжав свои лепестки, и теперь Александр – во мне, но знаю ли я его лучше, чем до того, когда он пребывал где-то вдали, вовне, нет, не чувствую ничего такого, никаких признаков знания, догадка: возможно, я и есть Александр, но как это проверить, не должен ли я выйти из себя, чтобы посмотреть со стороны и сказать: да, я и есть Александр, вот как обстоят дела, ничуть не проще, чем раньше, поэтому я и говорю: достаточно уже того, что некто в пути, и пусть он думает, что это – путь к Александру, какая разница, для него, может быть, и важная, но для меня безразличная, не отказываюсь ли я от ожидания Александра, в тот самый момент, когда он уже близок, нисколько, я просто осваиваю местность, мой девиз: больше места для Александра! я не знаю, сколько гектаров ему потребуется, поэтому расчищаю место загодя, это ведь тоже своего рода движение – приготовление места, вот этим я и занимаюсь, я в пути, и, похоже, пока не добрался и до середины.

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Когда можно сказать: Некто в пути, все отлично. Возможно, мне идти еще тысячу лет, но это не имеет значения. Он в пути. Я начинаю осваивать местность». – С. Беккет. «Безымянный».


ОЧАРОВАНИЕ ВОЗМОЖНОГО

     мои печали были связаны с моими надеждами, не будь тех, не было бы и этих, надежда предшествует всему, очарование возможного, которое кажется осуществимым, и даже обещанным, осуществимым, если я приложу все силы, и обещанным ненарушимым обещанием, если только я дождусь его исполнения, золотые грезы, мне вас не хватает, не скажу, что теперь на их месте раскинулась пустыня, выжженная, будто после атомного удара, не скажу только потому, что такие сравнения опасны, опаснее ударной волны, излучения, заражения, но если пренебречь упомянутыми угрозами, то не останется причин для того, чтобы отказаться, и сохранятся все причины для того, чтобы употребить, и все же осторожность и еще раз осторожность, я вообще не склонен к драматизации, гиперболам, экспрессионистским тропам, моя речь тиха и спокойна, о ней даже не скажешь, что она журчит, плещет, катит волны, ничего такого, может быть, она напоминает шуршание мыши? шорох мышиного хвоста? шелест лапок какого-то насекомого? это было бы замечательно – тише, тише, тише, и наконец замолчать, высохший мотылек, брюшком кверху, замечательная картина, она придает мне бодрости, наполняет воодушевлением, ради такого конца я готов ползти через все пустыни, но, скорее всего, это еще одна иллюзия, и за ней последует еще одна печаль, новое горе, лучше уж останемся с теми, какие приобрели, никаких надежд, только терпение, скромное терпение, без иллюзий, без надежд, таков мой modus vivendi, я держусь его последние несколько лет и надеюсь сохранить на все последующие.

––––––––––––––––––––––––––––––
     «Это, впрочем, преходящая слабость, если, конечно, все не устроено специально, чтобы научить меня надеяться». – С. Беккет. «Безымянный».


ПРИЗНАНИЕ НАУГАД

     возможно, все эти тяготы нужны для того, чтобы приготовить меня к появлению Александра, может быть, хотя связь между теми и этим не выглядит очевидной, она вообще неразличима, сколько я ни напрягаю зрение, и это дает мне основание утверждать, что ее вовсе не существует, скорее я бы поверил, что Александр явится, чтобы избавить меня от трудностей его ожидания и всех других трудностей, затруднений, проблем, что он придет как избавитель, в этом случае связь между тяготами, от которых он меня избавит, и его появлением более чем ясна, истина, если она существует, должна быть ясной, она должна усматриваться сразу и целиком, при условии, что взгляд незамутнен, незаинтересован, как там далее, мое любимое занятие (из тех, для которых я еще пригоден) – вспоминать прочитанное, именно, не прожитое, а прочитанное, иногда мне кажется, что прочитанное и было моим прожитым, осмелюсь ли я сделать такое признание? понравится ли оно Александру? не оттолкнет ли его? никакой определенности, говорю наугад, без оглядки, никакая другая стратегия здесь невозможна, несомненно только одно: если Александр не появится, в этом буду виноват я, ибо Александр не может нарушить своего обещания, иначе он не был бы тем, кого я жду, Александром.

–––––––––––––––––––––––––––––––
     «Пусть они карают меня беспрестанно и все более изощренно (учитывая адаптационный фактор), в итоге, возможно, будет похоже, что я понял смысл жизни». – С. Беккет. «Безымянный».


НА ЦВЕТУЩЕМ ЛУГУ

     ожидать появления Александра, конечно, удобнее среди красочных декораций, на цветущем лугу, радуга и жаворонок над головой, бабочки и шмели вокруг, и возлюбленная рядом, имя которой утаим, и пусть Александр явится в виде черной тучи, полыхнет молнией, ударит громом, ожидание будет приятным, не заметишь, как пролетит время, голова на коленях любимой, слух наполнен пением жаворонка, взгляд теряется в синеве, но не все в нашей воле, у надежды свои законы, вместо цветущего луга вокруг – сумрачная пустыня, и никаких оснований считать, что Александр явится в виде жаворонка, шмеля, радуги или сияющего полудня, никаких оснований считать, что он вообще явится, за исключением данного им обещания, в нерушимости которого мы уверены только потому, что дал его Александр.

–––––––––––––––––––––––
     «У нас должны быть небеса и Бог знает что еще, огни, светила, ежеквартальная радуга, надежды, проблески успокоения». – С. Беккет. «Безымянный».


САНТА БАРБАРА

чьи это слова, достаточно ли того, что их произношу я, произносить чужие слова – не послужит ли это помехой для появления Александра, и если я произношу чужие слова, то почему не свои, если я произношу свои слова, все в порядке, и расследовать больше нечего, но если слова чужие, то расследования не избежать, во-первых, откуда они ко мне приходят, и кто их произносил раньше, кому они принадлежали, может быть, для него они тоже были чужими, может быть, никаких других слов, кроме чужих, не существует, и тогда проблема снимается, исследование прекращается, дело закрывается, но если все обстоит иначе, и кто-то произносит свои слова, а кто-то чужие, то чем это вызвано и какие имеет последствия, важно ли, к какому поколению чужих слов принадлежат твои чужие слова, или это безразлично, и вот еще что: может быть, порядок слов, интонация важнее слов, однако, где гарантия, что ты произносишь слова с какой-то особенной, свойственной только тебе интонацией, она тоже может быть позаимствована, поэтому сосредоточимся на вопросе, насколько важна самостоятельность слов и интонации для появления Александра, или ему это безразлично, ему на это наплевать, ответ зависит от того, является ли Александр конкретному индивиду, или он является вообще, так сказать, в полном равнодушии к личности того, кому он является, может быть, собственное имя здесь не играет никакой роли, и факт появления Александра описывается не суждением А является b, а суждением существует х такой, что А является х, и если уж мы свернули на эту дорогу, можно ли считать верным суждение для всякого х верно, что А является х или справедливо противное: для всякого х неверно, что А является х? смутное чувство говорит нам, что истина в данном случае носит, скорее, частный характер: для некоторых х верно, что А является х, а для некоторых х это неверно, но что из этого следует? помоги нам, святая Барбара, святой Цезаре, из двух частных суждений не следует ничего, это и определяет нашу ситуацию, мы окружены частным, погружены в частное, принадлежим ему, домогаясь, однако, всеобщего, Александр как ипостась всеобщего, мы пытаемся мыслить индуктивно, от частного к общему, самомнение, надежды, вот на что замахнулись, где замахнешься, там и промахнешься, никакой индуктивной логики, это известно со времен дискуссии между позитивистами и фаллибилистами, вот почему наше ожидание Александра напрасно, Александр к нам не явится никогда.


––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Он знает, что это слова, не уверен, что это не его собственные слова, именно так это и начинается, так начав, никто еще не оглядывался назад, настанет день, когда он сделает их своими, когда он решит, что он один, далеко ото всех, за пределами любого голоса, на подходе к дневному свету, о котором они непрерывно ему говорят». – С. Беккет. «Безымянный».
     Barbara, Cesare – модусы силлогизма.


ТИХО И ТЕРПЕЛИВО

     если даже Александр появится, его облик может быть невероятен, неожидан, ужасен, например, он может явиться в виде огромной пасти, и не для того, чтобы произнести что-то дружелюбное, нет, он явится для другого, о чем мы не можем помыслить, не нарушая законов правдоподобия, которыми нам только и остается руководствоваться, если мы хотим, впрочем, мы ничего не хотим, мы уже решили признать превосходство Александра, признать его волю, ждать его тихо и терпеливо, не выдвигая никаких претензий, встречных исков, заранее соглашаясь с любым обликом, который он вздумает нам предъявить, когда-то мы ждали его иначе, но те дни позади, и они никогда не вернуться, мы ждем Александра, я жду Александра, ты ждешь Александра, это все, что осталось от прежних безумств, последнее безумие, может быть, но мы ждем, тихо и терпеливо, перекатывая во рту слова, три слова, которые мы успеем выговорить, когда он наконец явится: «привет тебе, Александр».

––––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «А Червь приходит, и это главное». – С. Беккет. «Безымянный».


ВЫКУРИВАНИЕ ОС

     если бы можно было думать обо всем холодно, как бы со стороны, делая вид, что все это тебя не касается, что ты наблюдаешь из какой-то далекой дали, где ничего подобного не случается, где и помыслить такое невозможно, помыслить в отношении того места, и может быть, поэтому ты с интересом наблюдаешь за тем, другим местом, где все это происходит и в порядке вещей, любопытство – единственная страсть, которая разрешается там, откуда ты наблюдаешь, но если ты попробуешь наблюдать отсюда, то тебя охватит ужас, множество разных эмоций, но самая главная из них – ужас, будто перед цунами, лавиной, огненной лавой, перемешать и выпить разом, какое уж тут хладнокровие, размеренная речь, визжишь, точно кролик, настоящие герои ужасаются молча или произносят какие-то героические слова, но тебе ничего такого не выговорить, даже в голову не приходит, а если и приходит, тут же из нее вылетает, центробежная сила твоего головокружения лишает тебя способности соображать, говорить ты можешь, но никакой связи в твоих речах, что и выдает твой ужас, он налицо, он у тебя на лице и под кожей, в крови, в каждом лимфоузле, и это бормотание – что-то вроде шаманского заклинания, говорю, ergo живу, стоит замолчать, и ужас сделается беспредельным.

–––––––––––––––––––––––––––––
     «Развлечения и радости беспристрастного и бескорыстного суждения – не для меня. Я думаю, не тот же ли это головокружительный ужас, что и у ос, выкуриваемых из гнезда, когда страх превысит определенный предел?» – С. Беккет. «Безымянный».


БЛАЖЕННЫЕ ВРЕМЕНА

то были блаженные времена, сейчас я это понимаю, когда еще не было этих голосов, или голоса, скорее, голоса, чем голосов, но вероятность противного велика, никаких голосов, а только предчувствие голоса, кажется, разница небольшая, но она огромна, неизмерима, от одного к другому – скачок, прыжок в другой род, ad alius genus, я жил предчувствием, и жил хорошо, теперь я это понимаю, а тогда не понимал, предчувствие устремлено к будущему, и мне казалось, что я буду счастлив в будущем, когда обрету голос, который предчувствовал, но сейчас я вижу, что ошибался, предчувствие и было счастьем, никакого другого счастья не бывает, кроме предчувствия чего-то, к чему ты стремишься, думая, что оно – твое счастье, и понимаешь это, когда его получаешь, потому что заодно понимаешь, что получаешь всегда не то, получаешь всегда другим, не тем, о каком мечтал и какое предчувствовал, так уж устроено, ничего не попишешь, может быть и есть кто-то, кому удается, те, кто обретают именно то, что предчувствовали, но мне о них ничего не известно, и в отсутствие фактов, удостоверяющих обратное, я полагаю, что так же обстоит дело и с другими, все получают не то, что предчувствуют, и до счастья тут далеко, «счастье – это исполнение детских желаний» сказал кто-то, не помню, кто, но детские желания никогда не исполняются, потому мы и вырастаем, если бы они исполнялись, мы бы оставались детьми, ползунками, грудничками, ясно ли я говорю, но к кому я обращаю вопрос, здесь нет никого, кроме меня, а мне самому сказанное ясно до ужаса, и необходимо говорить еще и еще, чтобы несколько затуманить, лишить этой отчетливости и притупить.

––––––––––––––––––––––––––
     «Странно, полностью разрушенный, но непривычный еще к тому унижению, до которого меня довели, я иногда, кажется, вспоминаю, каким я был, когда был Червем, но не попал еще в их руки». – С. Беккет. «Безымянный».


НАЗАД, К ИСТОКАМ

     истоки Александра скрываются во мраке, подобно истокам солнечного Нила, но они существуют, и до них можно добраться, если сделать все необходимые приготовления, для начала забудем все, что мы знали об Александре или только предполагали, что знаем, начнем с чистого листа, и постепенно Александр возникнет перед нами во всем своем великолепии и во всем своем ужасе, великолепны те предчувствия, которыми он живет, и ужасна его действительность, банальная диспозиция, никакого развития она получить не может, появиться и развиваться Александр способен только в том случае, если соотношение переменится: действительность Александра великолепна, но ее омрачают дурные предчувствия, чья-то тень осеняет его великолепную действительность, может быть, тень Червя? да, с детских лет он видит себя на роскошных подмостках, малолетний герой в бархатном костюмчике, острая шпага и большое перо, и ангелы в зрительном зале, от тривиальности не уйти, но попытаемся, взбодрив себя дозволенными средствами, итак, Александр и его истоки, какое нам дело до его истоков, это банально – искать истоки, сосредоточимся на настоящем, на том этапе, когда Александр уже получил то, что предчувствовал в детстве, и получил, конечно, не в том виде, в каком оно ему мнилось, Александр сегодня – капитан буксира на какой-то таежной реке, где-то в Сибири, подумать только, куда его занесло, но не будем доискиваться, как он там очутился, с этим покончено, никаких истоков, в чем же заключаются профессиональные обязанности Александра? он – капитан грузового буксира, место его работы – Байкал и его притоки, какого типа этот буксир –  толкач или буксировщик? а как выглядит Александр? наверное, высокий, широкоплечий, рыжеволосый, голубые глаза и трубка в зубах? да он таков, когда-то он мечтал стать капитаном круизного лайнера, южные моря, острова, пляжи, пальмы, многопалубный корабль с бассейном, шезлонгами и юными пассажирками, и он, высокий, рыжебородый, в белом кителе и капитанской фуражке, какие мечты, они гораздо богаче действительности, мы вернулись к тому, с чего начинали и от чего отказались – давно, но, как выяснилось, не насовсем.

–––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Для начала вернемся к его истокам, а затем терпеливо проследим его на различных стадиях, с целью показать их роковое сцепление, которое довело его до моего состояния». – С. Беккет. «Безымянный».


ЗАВТРАК ПО-ФРАНЦУЗСКИ

чем заканчиваются все эти предчувствия? удобным распорядком дня: утром – кофе и булочка, вечером – телевизор, а что он делает днем? разве он еще что-то делает? другая чашка кофе, другая булочка, смотрит телевизор, новости каждый час, десятки спортивных каналов, вот во что выродился Александр, к чему он пришел, вернее, к чему его приволокла жизнь, то ли его собственная, то ли жизнь вообще, кто не идет сам, того она волочет, избитая истина, поначалу он упирался, работал матросом на круизных лайнерах, надеясь когда-нибудь стать капитаном, как становятся капитанами круизных лайнеров? пусть нам кто-нибудь объяснит, конечно, нужно окончить какое-то учебное заведение, и Александр его, без сомнения, окончил, потом нужно приобрести практику, хорошие рекомендации и подать заявку в какую-то крупную компанию, мечты, мечты, трудно стать капитаном большого круизного лайнера, если ты родился в маленькой стране, о которой мало кто слышал, легче устроиться в Берлинский филармонический, хотя и там не все решает талант, и вот так он попал на Байкал, чудо-озеро, такая красотища, зачем нужны эти тропические острова, кораллы, акулы, вот Байкал, здесь и плавай, но работа нелегкая, платят мало, и однажды Александр затевает что-то вроде подработки – экскурсии на буксире для любителей суровой экзотики, круиз по Байкалу, с нарушением всех правил, запрещающих такое использование непассажирских судов, чем это обернулась, легко догадаться, недаром же Александр с детства томило дурное предчувствие, обернулось это сильным волнением, бурей, кого-то смыло за борт, кто-то утонул, и Александру пришлось ответить за случившееся пятью годами неволи, тюремный режим, но и тут – кофе и булочка в положенный час, и телевизор, от судьбы не уйдешь, он это понял.

–––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Кто знает, может быть, утром мне удастся ускользнуть, с булочкой и чашкой кофе». – С. Беккет. «Безымянный».


МЕСТО ДЛЯ АЛЕКСАНДРА

     я жду Александра, чтобы поставить его на мое место, пусть попробует, каково это, может быть, тогда он переменит взгляды на жизнь, и то, что с ним до сих пор приключалось, покажется ему увертюрой, пусть и хорошо инструментованной, главное действие впереди, итак, Александр, не хотите ли занять мое место? все уже подготовлено, все разочарования свершились, и никаких надежд, ничто больше не помешает, место ровное и пустое, можете утвердиться на нем со всеми удобствами, не знаю, нужны ли вам удобства, но если нужны, вы обретете их тут в несметном количестве, я ручаюсь, обещаю, не медлите же, приходите.

––––––––––––––––––––––––––––
     «Я не буду больше говорить “я”, никогда, это нелепо! Поставлю на его место, всякий раз как услышу, третье лицо, если вспомню». – С. Беккет. «Безымянный».


УКЛОНЧИВЫЕ ОТВЕТЫ НА ПРЯМЫЕ ВОПРОСЫ

каким ремеслом занимался Александр в заключении? – неизвестно. – в каких отношениях он находился с другими заключенными? – неизвестно. – подвергался ли он насмешкам, оскорблениям, издевательствам, прямому насилию со стороны заключенных или охранников? – неизвестно. – попадал ли он в карцер за плохое поведение и как часто? – неизвестно. – вел ли он себя образцово, рассчитывая на досрочное освобождение? – неизвестно. – посещал ли его кто-нибудь из родственников во время отбывания срока? – нет, поскольку у него не было родственников. – участвовал ли он в постановках тюремного театра? пел ли в тюремном хоре? играл ли в шахматы с начальником тюрьмы или его заместителем? – неизвестно. – покинул ли он место своего заключения досрочно? – да. – покинул ли он место своего заключения живым и здоровым? – нет, Александр скончался от туберкулеза и похоронен на соседнем с тюрьмой кладбище, над могилой косо торчит некрашеная палка с доской, на которой написан его тюремный номер.

–––––––––––––––––––––––––––
     «Язык опроса, медоточивый и вероломный, – единственный, который они знают». – С. Беккет. «Безымянный».


ТЕЛЕСНОСТЬ СОМНИТЕЛЬНА

я думаю, что Александр появится в зримом образе, но почему я так в этом уверен, ничто не гарантировано, не обещано ничего, кроме появления Александра, а раз так, он может явиться дуновением ветра, плеском волны, шепотом гальки, возможности безграничны, если учесть, что в Александре может не оказаться ничего чувственного, он просто придет на ум, явится не зрению, не слуху, не вкусу, не осязанию, а уму, и это будет миг его триумфа, и час победы ума, сумевшего принять в себя Александра, не всякий ум способен на такое, и если твоему это удалось, можешь гордиться, хотя какая тут гордость, в присутствии Александра все человеческое уже не имеет значения, вот значит как, следует ожидать появления Александра со всех сторон и в глубине ума, быть всегда начеку, жечь костер от вечерних сумерек и до утренней зари, а днем бодрствовать с той же сосредоточенностью, что и ночью.

–––––––––––––––––––––––––––
     «Как телесно все это!» – С. Беккет. «Безымянный».


НУЛЬ ПО КЕЛЬВИНУ

    Александр явится как возмещение всякого недостатка и прежде всего – недостатка жизненных сил, желания жить, умения жить, способности находить в жизни интерес, очарование, способности быть очарованным жизнью, придавать ей значение, ввязываться в различные истории, одна другой фантастичнее, например, эта история с делом Александра, не исполнившим свои обязанности, а у него их было немало, на воде их гораздо больше, чем на суше, по крайней мере, в его случае, случае капитана, который отвечает а) за безопасное управление судном, б) за сохранную перевозку груза, в) за предотвращение загрязнения, г) за судовую отчетность и всю переписку с судовладельцами, и за многое другое, здесь не упомянутое, но перечисленное в соответствующих документах, без сомнения, известных Александру, что не помешало ему организовать поездку по озеру для туристов в количестве шести человек, численность экипажа – 2 (два), 1 (один) капитан и 1 (один) матрос, и что же, после крушения мы оказались вместе с Александром в байкальской воде, известно, что капитан идет ко дну последним, но Александр нарушил и это предписание, отказавшись идти ко дну вообще, каким-то образом он выплыл, добрался до берега, единственный из находившихся на буксире, семь трупов, Байкал широк, может ли буксир перевернуться во время бури или затонуть по какой-то другой причине, что, если буксиры непотопляемы благодаря своей конструкции, размещению центра тяжести, и тому подобное, и только наткнувшись на камень, получив течь, буксир неизбежно опустится, ляжет на дно, вместе с пассажирами или без, это рассуждение ярко свидетельствует о недуге, который и призван излечить, компенсировать Александр своим появлением в образе Нептуна, морского дьявола, Черномора, утопленника, последнее зачеркнуть, эта альтернатива здесь не рассматривается, слова, слова, ничего, кроме слов, пока не явится Александр, он грядет, а продавец льда уже здесь, температура понизилась до предела, нуль по Кельвину, и если она не повысится, Александру придется пробивать себе путь ледорубом, кто знает, хватит ли у него на это терпения, и есть ли в его снаряжении ледоруб.

––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
     «Нет, можно прожить жизнь и так – неспособным жить, неспособным ожить, и глупо умереть, ничего не сделав, никем не побыв». – С. Беккет. «Безымянный».


ПРОСТОРНО И ДАЛЕКО

может быть, чтобы встретиться с Александром, я тоже должен побывать в тех водах, вот они, холодные, бурные, сколько на мне одежды, и вся промокла насквозь, в ботинках полно воды, может быть, на мне сапоги, их было бы удобнее сбросить, а также куртку, перед пловцом неизбежно встает дилемма (перед Александром, поневоле оказавшимся пловцом) – освобождаться от одежды, ускоряя этим охлаждение тела, или замедлить охлаждение, оставив одежду, несмотря на то, что она тянет вниз, ложная дилемма, бывают такие положения, в которых решительно ничем нельзя помочь и решительно ничего нельзя сделать путного, куда ни кинь, всюду клин, вместе с Александром я сбрасываю сапоги, куртку, но оставляю брюки, фуфайку, день, видимо, был холодным, начало весны или поздняя осень, почему это не случилось летом, почему это вообще приключилось, единственная надежда – что попадется что-то плавучее с буксира, за что можно уцепиться, хотя толку от этого спасательного средства немного, озеро широко, а буря не стихнет до вечера, вот так Александр приходит к мысли, что выбирать не из чего, успокаивает ли это его, проблема выбора – вот что делало жизнь такой тревожной, но сейчас, когда эта проблема устранена, не охватывает ли Александра глубокий покой, такой же глубокий, как Байкал, и еще глубже, вместе с Александром мы опускаемся в глубину, и там остаемся, мы лежим, обнявшись, сверху нас не разглядеть и никаким багром до нас не дотянуться.

––––––––––––––––––––––––––
     «Но место, где он лежит, просторно, что интересно, он далеко, слишком далеко, чтобы дотянуться до него даже очень длинным шестом». – С. Беккет. «Безымянный».
     «Неужели вы не знаете, что в жизни бывают такие положения, в которых решительно ничем нельзя помочь и решительно ничего нельзя сделать путного? Куда ни кинь, все клин». – Д. Писарев. «Исторические эскизы».


ВМЕСТО ИМЕНИ

все как-то разрешилось само собой, и эта путаница «я» и «мы», «я» и «он» потеряла всякую важность, ничего она не значит, пустое умствование, потому что все эти лица – условны, на деле есть лишь Пустота, или Единое, имена не имеют значения, и неважно, где сейчас Александр, в озере или горах, сидя, стоя, лежа, все это неважно, потому что Александр теперь понимает, и мы вместе с ним, что все имена – лишь обозначение чего-то, о чем можно сказать только то, что оно покоится в движении и движется, покоясь, ожидание Александра – это ожидание озарения, опустошения, где-то там, в виду Хозомина, или где-то еще, Александр повсюду, и все вещи существуют тем же способом, что и Александр, ибо они как-то восходят к Александру, они еще не покоятся в нем, но будут, это случится, когда придет время, когда появится Александр.

–––––––––––––––––––––––––––––––
     «…всякий раз думая о пустоте смотрел на Хозомин… пока не понял “Хозомин и есть Пустота” – по меньшей мере Хозомин есть пустота для моих глаз…» – Дж. Керуак. «Ангелы Опустошения».
     «...все вещи существуют тем же способом, что и Единое; ибо они как-то восходят в Единое; лучше сказать, что они еще не есть в Нем, но будут». – Плотин. «Эннеады». V. 2.


УГОЛ ЗРЕНИЯ

когда я только устраивался поудобнее в ожидании Александра, его появление представлялось возможным, весьма вероятным, и, если начистоту, обещанным, потом, со временем, с годами, моя вера в обещанное притупилась, поблекла, выгорела, и появление Александра стало представляться невероятным, да и попросту невозможным, казалось, что Александр заблудился или погиб в дороге, просто удивительно, какое действие на человеческий ум оказывает усталость, допустить гибель Александра – верх нелепицы, потому что Александр, как я неожиданно догадался, – это все в целом и по отдельности, гибнет он по отдельности, но сохраняется в целом, поэтому видимое зависит от угла зрения, от фокусировки хрусталиков, глядя на отдельное, видим лишь гибнущего Александра, и теряем веру в его появление, но глядя на целое, уверяемся в его бессмертии и постоянном, более того, неустранимом наличии, теперь мы знаем, что он собой представляет, Александру же до наших проблем нет никакого дела, он видит себя сразу и в целом и по частям, таково его зрение, в отличие от нашего, вот он каков, просто дух захватывает, когда попытаешься посмотреть на него его собственными глазами, и эта остановка дыхания, или, напротив, воодушевление – лучшее, что он может нам предложить, и на что мы должны согласиться, если хотим, чтобы ожидание Александра оказалось ненапрасным, а мы этого хотим, не так ли, только этого мы всегда и хотели.


В ДРУГОЙ РАЗ

на самом деле мы хотели чего-то другого, я хотел чего-то другого, я искал себя, свой голос, свое молчание, а нашел, если нашел, Александра, голос Александра, молчание Александра, может, это и неплохо – найти Александра, может, это приведет меня к самому себе, я уже предполагал когда-то, что я и есть Александр, не знаю, кажется ли мне это предположение разумным сейчас, после проделанного пути, скорее, нет, не кажется, я отличен от Александра, он велик и повсеместен, а я мал и привязан к своему месту, стены со всех сторон, Александр – моя противоположность, или я – противоположность Александра, что не делает меня более важным, значительным, чем я есть, нисколько, я противоположен Александру в своей малости, и по величине, и по занимаемому месту, и по значению, возможно, я добрался до Александра, дождался Александра, но так и не добрался до самого себя, хотя поначалу казалось, что это хитрый ход – рассказать о предыдущей попытке, превратив неудачу в успех, но, кажется, не получилось, да, точно не получилось, может, получится в другой раз.

–––––––––––––––––––––––––
      «…стены необходимы, мне нужны стены, прочные и толстые, мне нужна тюрьма…» – С. Беккет. «Безымянный».

III


FINIS

     всякая долгая речь – это речь оправдывающегося, наконец-то что-то прояснилось, говорят для того, чтобы узнать вину, и говорят для того, чтобы оправдаться, все это как-то соединяется, существует нераздельно, цепляется одно за другое – речь, вина, оправдание, можно ли считать речь не только оправданием, но и приговором? это решило бы многие вопросы – представить долгую речь как вид судебного красноречия, речь прокурора, речь защитника, речь подсудимого, какие там еще бывают речи, включая речь судьи, речь присяжных? но это, кажется, лишнее, присяжные в этом не участвуют, так в чем же моя вина? прежде всего, избавимся от угрызений по поводу несовершенства, никаких претензий на совершенство, я смертен, ограничен в пространстве, времени и способностях, окружающие, конечно, щедры на упреки, начиная с младенчества, школьных лет, вбивают в голову, что ты виноват, воспитывают в этой вере, потому что это удобный способ переложить свое чувство вины на другого, и только немногие получаются таких воспитателей, которые укрепляют в них настроение невиновности, повезло ли в этом отношении Александру? но перечисление не завершено, есть еще метафизическое чувство вины, никак не связанное с социальным, единичное виновато уже тем, что отделилось от Единого, и так далее, прекрасные речи, отвлекающие нас от самих себя и обращающие к Единому, отцу и высшему благу, кстати будет упомянуть здесь христианскую интерпретацию, первый грех, вечное проклятие, но, может быть, рассуждение вообще идет не в том направлении, и дело не в чувстве вины, а в страхе, страх питает долгую речь, страх конца пытается избыть себя в долгой речи, кажется, что речь бесконечна, длится и длится, вот это, пожалуй, самое верное, причем здесь вина, никакого судилища, говорю, следовательно, существую, невинный, как зерно или галька, пою, как птица, опять же невинно, журчу ручьем, громыхаю громом, и все без вины и уже без страха, не спрашивая, куда и зачем, не задавая никаких вопросов, не предъявляя никаких обвинений, ни в чем не оправдываясь, не вынося приговоров и ничего не страшась, когда длится речь, ничто другое не длится, ничего другого не существует, это ясно, это очевидно даже в тот момент, когда, неожиданно вспомнив латынь, говоришь: finis.

–––––––––––––––––––––––––––––
     «Возможно, когда-нибудь я узнаю, в чем я виноват». – С. Беккет. «Безымянный».


16.08.2012 – 05.12.2012.
02.05.2016