Эпистолярная трагедия в 4-х частях

Игра в четыре руки

Действующие лица:
Князь N., 40 лет
Княгиня M., бальзаковского возраста
Мишель, сын князя N., 17 лет
Аннет, дочь княгини M., 18 лет


I. Письмо князя N. княгине M.

Сударыня! Прошу прощенья
за неурочное письмо…
Сказать могла б, наверно, челядь,
что барин тронулся умом.

Мадам, мне нынче не до шуток.
Нет-нет, я не сошел с ума!
Еще одну главу впишу я
в эпистолярный наш роман.

В дому с утра хлопочет дворня.
В святом углу горит свеча.
На мельнице грохочет жернов.
Не знаю, право, как начать…

В годов неумолимой ленте –
о, Боже, как года летят! –
я помню Вас двадцатилетней,
и Ваше чудное дитя.

Доднесь мои бередит чувства
один из прошлого гудок:
как приезжали Вы с дочуркой
в мое дворянское гнездо.

Вот так же небу на востоке
надежду подавал рассвет,
а  Вы привычно и жестоко,
смеясь, мне говорили «Нет!»

Всегда мой не приемлил разум,
что Вы сказали той весной,
теперь для Вашего отказа
нет ни мотива, ни основ.

И все давно преграды в прошлом,
и никаких препятствий нет:
мой сын Мишель еще не  взрослый,
самостоятельна  Аннет.

Мадам, я не сгущаю краски –
мне так тревожно на душе:
растет без материнской ласки,
наследник мой, мой сын Мишель.

Такая грустная картина,
могу я, как отец, сказать,
хотя и взрослый он детина,
ребенку требуется мать.

Меня за Вас тревога гложет,
не заглушить ее никак,
что и в семействе Вашем тоже
мужская надобна рука.

Не склонен здесь ломать комедь я,
и не желаю слышать «Нет».

Прошу у Вас, мадам, немедля
я руку дочери, Аннет.


II. Ответ княгини M. князю N


Сплетают кружева чернила,
ни чувств, ни мыслей не щадя,
в душе и сумрачно, и стыло…
Ах, милостивый государь!

Доставил камердинер Филька
письмо от Вас второго дня.
Спасибо Вам, что Вы подвигли
на откровение меня!

Наверно, врут, что время лечит –
ни ночью, и ни белым днем,
и вопреки всем нашим встречам
не довелось нам стать роднёй…

Да, я молчала! Сколько ж можно?!
Я столько эту чашу пью!
Я тоже, стыд отбросив ложный
открою душу вам свою.

Хоть мне невыносимо стыдно,
скажу Вам, чтобы знал отец:
я, сударь, в тягостях, простите…
Когда? В последний к Вам приезд…

Глядят старинные иконы
не осуждая, не кляня,
за то, что плод любви греховной
теперь под сердцем у меня.

Наверно, это просто морок
навел туман на наши дни.
Пишу, краснею, верю – скоро
Господь нас воссоединит.

В Москве, Варшаве или Праге –
в том у меня сомнений нет –
сольемся мы в церковном браке.
Я так ждала! 16 лет!

Нам будет некого страшиться,
в лобзаньях  встретятся уста,
и все, как дОлжно, совершится,
все встанет на свои места.

Я еду к Вам уже сегодня,
надежней это и верней.

Отец дитя, Мишель-негодник,
надеюсь, женится на мне?


III. Записка, найденная князем M. в его кабинете

PapA, мы, кажется, не дети,
к чему ловить меня в капкан?
А вы намедни, в кабинете
хотели сделать так, papA!

И в доверительной беседе
такой открыли мне косяк,
что нам, де, дороги соседи,
и  что княгиня – на сносях.

Ну,  для чего в начале жизни
мне этот пошлый мезальянс?
Бежать, бежать от старой клизмы,
пока не тает колея!

Скажу, как на распутье витязь:
роман наш пошл и убог,
ведь я ценю – pap;, простите,
другую дружбу и любовь.

Предмет любви моей моложе,
и, страстию ко мне горя,
разделит стол, и кров, и ложе,
и пересудов низких грязь.

Нам что? – ни жарко, ни прохладно,
с каких ни посмотреть сторон.
Уедем в те же Нидерланды ,
где толерантнее народ.

И там, в стране свободных нравов,
отбросив ложный стыд и страх,
быть может, даже в местном храме
оформим мы законный брак.

Я на дух не приемлю ведьмы,
и нынче ж, взяв лишь чемодан,
с подругою – лакеем Федькой –
я отбываю в Амстердам.

Ведь мне – отброшу экивоки:
мне женский пол не по душе.
А с Федькой мы не одиноки.

Au revoir.
Ваш сын,
 Мишель.




IV. Записка, найденная княгиней N. в своем будуаре

Я до сих пор ломаю руки,
такие, знаете, дела…
Maman, вы помните, я куклы
с пеленок в руки не брала.

И мне не дальше, чем намедни,
разбив сосуд девичьих грез
знакомый объяснил лейб-медик
проклятый гендерный вопрос.

Из дочери не сделать сына –
согласна с ним на стопицот,
поскольку наша медицина
не добралась таких высот.

С Натальей Д. мне не сравниться –
читала третьего я дня,
и стать кавалерист-девицей
совсем не личит для меня.

Зато уж в будущем,   наверно,
нашлись бы для меня места:
я стать смогла б Сердючкой Веркой,
Керенским я могла бы стать…

И  я из этого, простите,
один усвоила урок:
настанет день, и трансвеститам
в стране откроют сто дорог.

Ну, а на нет и спроса нету,
прошу, maman, меня простить,
что Ваша дочь, мамзель Аннета,
в мужской уходит монастырь…