Колокол

    
     Чтоб с веком в усердии к Богу поспорить
     и ныне, и присно, во веки веков,
     на средства свои колокольню построить
     однажды помещик решил Ушаков.
     Решил - и сошлись из его деревенек
     холопы в уездный тогда городок,
     готовы за малую толику денег
     работать, пока не повалятся с ног.
     Явились крестьяне: Василий Степанов,
     Иван Иванов, Евдоким Иванов,
     и с ними десятки таких же иванов -
     отцов чьих-то, братьев, мужей и сынов.
     На площадь торговую Русь избяная
     смастачить притопала каменный взмах,
     чтоб с неба текла красота неземная,
     как Волга в исконных своих берегах.
     Заспорилось дело. Пошла тут работа
     все выше над берегом Волги-реки.
     Помещику, видно, втемяшилось что-то -
     должны договор заключить мужики:
     коль трещину даст колокольня большая,
     хотя бы и целая вечность пройдет,
     придется холопам самим, поспешая,
     ее перестроить за собственный счет.
     Нахмурился мастер бывалый Василий -
     ему не по нраву такой договор,
     иахнули Иван с Евдокимом - и в силе
     осталось условие это с тех пор.
     И всё как по плану, за ярусом ярус,
     построили. Грянули в колокола.
     Но Волга таила стихийную ярость,
     в разливах весенних покамест ждала.

     О, русское зодчество! Что значит навык!
     Ничуть боголепный не портится вид.
     Сто лет пролетело и сорок вдобавок -
     стоит колокольня. Без трещин стоит.
     А жизнь изменилась: России не стало,
     ее затопил кумачовый разлив.
     Народ потонул, как безумное стадо,
     святые ковчеги спасенья разбив.
     Как будто на Волгу вернувшийся Разин,
     свободен в разгуле, но темен и дик,
     ровняя с землей обреченный Калязин,
     нездешнюю волю творил большевик.
     Тут явится вскоре научное чудо -
     локальный потоп возле Угличской ГЭС.
     И лишь колокольню на месте покуда
     оставить решил - в назидание - бес.
     Но точно свеча в похоронной печали
     она для Небесной России была.
     Когда же с нее торопливо снимали
     тяжелые медные колокола,
     из рук неумелых разбойной ватаги
     вдруг вырвался некий один - и упал,
     сломав по пути все настилы и лаги,
     в глубокий, залитый водою, подвал.
     Он год пролежал там в могильном покое,
     и тих был его летаргический сон.
     А ночью в июне, на двадцать второе,
     впервые раздался мучительный стон.
     Весь город проснулся еще до рассвета.
     Встревожилась каждая в доме семья.
     Казалось, пальба орудийная где-то,
     а это - родная гудела земля...
         
     Плывет по реке теплоход. Пассажиры -
     художники слова - сидят за столом:
     поэт из Москвы, драматург из Каширы,
     какой-то прозаик с испитым лицом.
     Над курицей дохлой галдят блюдолизы,
     старушка продажная булку жует, -
     весьма популярны речные круизы
     у тех, кто всегда на халяву живет.
     Кому-то известна легенда - недаром
     он жирным своим указует перстом
     туда, где над Волгой - вторым Светлояром, -
     торчит из воды колокольня с крестом.
     Он где-то читал, что вокруг нее насыпь -
     "уловка жидов", что предвестник всех бед,
     язык колокольный, посажен был на цепь,
     и разный другой фантастический бред.
     Роняет поэт крокодиловы слезы.
     напрасно ему говорят: "Не грусти" -
     он что-то уже срифмовал про березы
     и водочки просит еще принести.
     Минута - и вот ресторан оросили
     повсюду, куда долетела слюна,
     стихи о России. Опять о России!
     "Россия! Россия!"...
                Но где же она?
     В оковах стихии народного бунта,
     поднявшейся вверх и разлившейся вширь,
     под спудом эпохи и тоннами грунта
     лежит безымянный ее богатырь.
    
     24-26 марта 2011