Осенью корабли начинают злиться и тосковать...

Осенью корабли начинают злиться и тосковать, о ком – неизвестно, зачем – неизвестно тоже. У того, кто им нужен, раны на белой коже выплетают фразу «Умей прощать». Только он не умеет, и будет скорей молчать, чем расскажет честно, что его мертвецы возвращаются по ночам. Что за левым плечом стоит хозяин его души (по пятницам можно увидеть тень от его хвоста), и что ангел-хранитель томится в таких местах, откуда мало кто приходил назад. В сумерках его манит в степную стынь, где полночный ветер можно пальцами осязать – в нем смешались теплый бриз и лунное молоко. Оно белой смертью льется ему в глаза.
О нем говорят: «Бог метит шельму – кого огнем, а кого и куском свинца». Ему этот жестокий Бог дал память и шрамы на пол-лица, от которых веет бурей и запахом серо-стальной воды. Вероятности мечут карты в большой расклад - а он этим утром проснулся совсем седым, а назавтра умер от лихорадки или цинги, пока фатальность сидит на крыльце и глотает вишневый дым. 
Но у него уже бесконечность лет во фляжке полынный спирт, и каждое утро глоток –  молитва кому-то, кто примет их и простит. А потом будет скрип утопленниц-каравелл,от которого гложет кости привычный стыд.
У него когда-то была команда, лихое имя, портреты бурь из памяти и угля, был и красавец «Дьявол» - двенадцать пушек, под знаменем короля он надменно входил в порты и левиафаном в две сотни весел сушил бока. Ему было весело думать, что он для них Робин Гуд, а они - толпа, что вскоре он будет Богом, и встанет вне рамок чужих лекал. Но для них он все еще "бастард Дьявола", "дитя Ши", и считается плохим знаком ступить на тень от его крюка... 
…За их казнью он наблюдал, сплевывая кровь и сажу в рассветный сырой песок, каждый их хрип стилетом вонзался ему в висок, но он не нашел в себе силы шагнуть вперед. Он уходил последним, показав лишь спину тому, кто его зовет. В его команде был сын боцмана, Ричард Нотт, который родился немым и светлым, как дикий мед, он узнал, увидел, и, видно, просил спасти.
Их общее сердце еще бьется в его груди.

Осенью корабли начинают злиться и тосковать, о ком – неизвестно, зачем – неизвестно тоже. У того, кто их предал, шрамы на мертвой коже выплетают фразу:  «Они простят».
«Дьявол» вновь выйдет в море, когда его капитан научится возвращаться.
И возвращать.