Что ты там сказал про девяностые?

Что ты там сказал про девяностые?
Посиди, послушай лучше старшего.
Помню про года свободно-постные:
Было много странного и страшного.

Меченого взяли в плен путчисты,
Но недолго, жаль, его помучили.
Миша нас развел предельно чисто
И убил Союз при первом случае.

Киев сразу: «Наша хата с краешку!»
(Крайний – Крым, для тех, кому не ясно).
Диссиденты вновь открыли варежку,
Знали, что теперь им – не опасно.

Рупь – долой. Карбованцы – на бочку.
Карточная вводится система,
Продана ракеты оболочка,
Вилы – вместо звездочек – на стены.

Вспомнили, что втихую молились.
Отче наш! – воскликнули. Но – поздно.
За гроши отдав трофейный «Виллис»,
В «Таврии» смотрелись несерьезно.

За кордон стремился дух казачий.
В Хайфе наших больше, чем евреев.
Кнессет был предельно озадачен.
Но Верховной Рады он роднее.

Прям эвакуация, цунами.
Кто назвал волною эмигрантов?
Если нас политики динамят
Во главе с премьером и гарантом,

Разве грех нам кинуть всю державу
И свалить за счастием подальше?
Дед мой Прагу брал, Берлин, Варшаву,
Он творил историю без фальши,

А ему падлюка в газетенке
Написал, что было все иначе.
Дать «писцу» с размаху по глазенкам –
Мир демократический заплачет.

Да-с, тогда бумага все стерпела
И озолотила ряд издательств.
Смотришь на журнал оторопело:
Знание на грани издевательств.

Впрочем, пусть история рассудит,
А пока для самой наиновейшей:
Гады те убили сотни судеб,
Был народ на волосе подвешен.

Спившихся, сколовшихся считали?
Кто с петлей на шее – на учете?
Книжки мы советские читали,
Не боялись дюжины нечетной,

Вдруг – ба-бах! – «Вивчайте рiдну мову!»
Будто в школе хинди преподали.
Ни фига! Язык придуман новый.
Лишь мозгов, увы, не раздавали.

«Что, Тарас, приехал за бензином?
В очередь! Ты – триста двадцать пятый!»
«Зря жена пошла по магазинам…»
«Ой, дороги – весь асфальт помятый…»

Труд любой в почете – знаем, помним.
Девку с трассы труженицей кличем.
И плодились офисные клоны.
Должности звучали хуже кличек.

Мир бандитский, живший по понятьям,
Да и тот раздроблен беспределом.
На большой дороге тесно братьям,
Хоть одно у них «святое дело».

Тоже труд… И касса воровская –
По доходам, больше госбюджета –
Всех седых бандитов приласкает,
Запонки с алмазами в манжетах.

Годы плыли. Трупы выплывали,
И скелеты так и прут из шкафа.
Пользоваться надо бы правами,
Сказано: возьми от жизни кайфа.

И берут, и тащат. Пусть не лезет,
Но чуток еще, чтоб было ж внукам.
Дверь с резьбою – скрыть листом железа
И замок поставить по науке…

Шел в театр я каждый божий вечер,
Где моя на скрипочке играла.
Зал пустой, дрожат артистов плечи –
Мельпомены гордых генералов.

Деньги тлели без экономистов –
Все ж евреи дернули в Израиль.
Вместо них вскормили мы фашистов,
Коммунисты им «Майн Кампф» продали.

Дедов партбилет храню на память –
Он платил и в девяносто первом
Взносы с пенсии. А как Москва упала,
Старцу август сжег стальные нервы.

И спешим теперь просить прощенья
На могиле звездной ветерана.
Поддалась родня на искушенье,
Хоть для горя было явно рано,

Все награды деда боевые
На купоны, мать их, променяли
И остались сытые, живые,
Каждый вроде умный и вменяем.

«Время было…» Люди были! – вот что!
Правда, звери тоже не сдыхали:
Мораторий принят был досрочно,
И с тех пор убийц не убивали.

Что маньяки – хуже отморозков,
Объяснить возможности не дали.
Жертвы кормят этих недоносков.
Неужели мало мы страдали?

Ведь у нас охраны нету личной,
Из казны для черни шиш дотаций.
Кушал жир бомондишко столичный.
Для глухих нет толку от нотаций.

В девяностых – это помнить надо –
Каждый сам сражался за свое.
В дикой бойне было много гадов –
Кто как хочет пусть их назовет.

Штука в том, что раньше было ясно,
Из какого теста всех лепили.
Но трудились пекари напрасно –
С ОТК по жизни брак пустили.

За примером тут ходить не стоит,
Включишь телек – все они в рядок:
Комсомолец – выкормыш застоя,
Инженер – слаба на передок.

Этот – штатный принц номенклатуры,
Приближенным был к врагам народа.
У другого – род в прокуратуре.
Есть помельче всякие уроды.

Выжили (а кто-то отсиделся),
Переждали вихри лихолетья.
Кто слабее – бросился на рельсы,
Кто сильнее – гонит поезд плетью.

Это их заводы, самолеты
Куплены за кровные «бабульки».
Ну, еще добавьте чьей-то плоти,
Клятву, что «не тратились на гульки».

Кстати, о гудящих девяностых –
Сиживал, признаюсь, на «полянах» –
Если твой кошель большого роста,
А желудок любит рестораны,

То не факт, что лучшему клиенту
Будут обеспечены... оливки,
Хоть за грамм заплатишь ты с процентом,
Серебром покрыты ложки-вилки,

Не было их в нашем прошлом веке.
Ближе к середине девяностых
Стали привозить для человеков
Это пропитание дней постных.

Так что, как ты пейджером ни бряцай,
Мы сегодня явно в шоколаде.
Бабы, вот, рожали иностранцам
Деток шоколадных. Да и ладно!

Ах, любовь, едрить твою направо,
В те года любить еще умели.
И гвоздем на чьем-то «мерсе» старом
Сердце выцарапывали смело.

Позже поумневшие чрезмерно –
Телевизор явно их учитель –
Девочки старались непременно,
Чтоб увидел их заморский зритель.

«Светка – дура! Вышла за араба!»
(Он – нефтяник. Знать, не дура Светка)
«Ленка – за индуса, слышьте, бабы?»
«Ксюша – за китайца. Вот, соседка...»

В девяностых, в сумрачном столетье
Было
Все
Ужасно,
Господа!
Я за всех, конечно, не в ответе,
Но вернуться б хоть на день туда.

Мы б медали деда не сдавали,
Лучше б сдохли, чем позорить род.
Мы б убийц на плаху отправляли.
Ты мне веришь, выживший народ?

А еще мы жили б очень дружно –
Пекарь, вор, служивый, репортер…

В прошлом веке это было нужно,
Да простят мне этот разговор.

Бесполезно, глупо, перебор.

4/5-11-2012