ПЕРО И ПЛУГ

Фамилия Квашниных имеет древние корни. Когда Дмитрий Донской формировал свои полки перед Куликовской битвой, то «боярину великокняжеского совета Ивану Родионовичу Квашне достался костромской полк. «Вернейший паче всех», как отличали его летописцы. Квашня действительно был одним из любимцев Дмитрия Ивановича. Недаром ещё в 1371 году, когда перед отправлением в Орду князь московский на всякий случай составил духовную грамоту-завещание, Квашне в числе избранных послухов было доверено присутствовать при скреплении грамоты печатью. Он происходил от полубылинного уже именитого киевлянина Родиона Нестеровича; тот, рассказывали, пришёл на службу к Калите почти с двухтысячной дружиной» .
 А в наше время свою поэтическую рать для службы русской поэзии неподалёку от Коломны, в селе Лукерьине, собирает яркий, самобытный поэт Вадим Квашнин — может быть, действительно потомок древнего славного рода. И дело вовсе не в фамилии, а в той уверенной мощи, которую излучает и сам поэт, и его стихи.
 «Тихо греются травы у ног…» Одна строка — и встаёт в воображении былинный богатырь. А Вадим такой и есть — и ростом, и крепко сложенной фигурой, а ещё более — трудом своим: землю нашу, совсем было позаброшенную в постперестроечные времена, поднимает. Работал трактористом, после окончания заочного отделения сельскохозяйственного института — агрономом. Работает на земле и сейчас. И потому в низком поклоне благодарности склонились у ног его травы, и греются они теплом его души.
 Когда-то Вадим Квашнин был замечен В.В. Кожиновым и доказал своим творчеством, что строгий и взыскательный литературовед не ошибся в оценке его таланта. Стихи Квашнина публикуются в центральных изданиях, он стал лауреатом Всероссийского поэтического конкурса имени Сергея Есенина.
 «…Жизнь вся — дорога» — таково мироощущение Вадима Квашнина. И стихи его выросли близ сельской дороги: свежие, со своим неповторимым терпким ароматом, они чуть горчат.

 Россия! Ни крика, ни вздоха,
 Ни слова упрёка судьбе.
 На отчих полях и дорогах
 Нас мучает боль о тебе.

 Той болью сыновнего права
 Полна мать сырая земля,
 Полынная горькая слава
 И вечная доля твоя.

 Такова судьба Отчизны… А судьба поэта? Николай Рыленков сказал когда-то:

 Невесёлою долей поэта
 Наделяет судьба на Руси.

 Мятежный герой Вадима Квашнина с безоглядной русской удалью готов поспорить с судьбой, переиграть её:

 Так однажды сказалось и слышится,
 Что никто от судьбы не уйдёт…
 …Чу, мохнатые ели колышутся,
 Да звенит под копытами лёд.
 …………………………………………………..
 Надвигайся, судьба окаянная,
 А! — никто от тебя не бежит!
 Собирай свою свору крикливую,
 Расстилай на дороге змею.
 Но, весёлая, но, торопливая!
 И — проскочим свою полынью!

 Проскочим… И кризис, и наркоманию, и безработицу, и другую какую опасную «полынью», коли не перевелись ещё на Руси такие богатыри, умеющие и земля пахать, и стихи писать!
 Прав поэт Олег Кочетков:

 Землю попашешь — стихов не попишешь,
 Ляжешь, провалишься в праведный сон,
 И самого-то себя не услышишь:
 Труд не ложится на труд испокон.

 Действительно, это не просто — возделывать землю своими руками и жить в мире «звуков чудных». Крестьянская страда — она даже для сна времени не оставляет. В вечных земных заботах что-то остаётся невысказанным. И не распаханным до конца остаётся самое главное поле — Поэзия. И остаётся недодуманной какая-то мысль, не оформленным в слово какое-то движение души…
 И всё-таки поэтическое видение мира прорывается сквозь обыденность — как в это ясное и тихое июньское утро, всё в каплях животворной росы:

 От лугов прохлада и медвяный дух.
 Выгоняет стадо молодой пастух.

 Рядом с ним девчонка — тоньше василька:
 Белая юбчонка, лёгкая рука.
 …………………………………………………….
 Ласковое утро, и со всех сторон —
 Голубое небо, златотканый звон!

 Это Царь-Солнце, могучее светило, «златотканый звоном» своим приветствует юного пастуха и его подругу. Любите, трудитесь, молодые! Счастья вам, радости на многие лета! Ведь пока живы любовь и труд, не сгинет земля Русская.

 *     *     *
 Помню, во время презентации ещё первого номера «Коломенского альманаха» Олег Кочетков заметил мне: «Обязательно найди Квашнина. Он живёт в Лукерьино. Без него коломенская поэзия будет всегда не полной». И я его отыскал. Прочитал.
 Помню, после первого прочтения была такая оглушённость, словно я заболел. А я его читал и перечитывал. Я чувствовал, что открыл для себя чужую, но необыкновенно родственную для меня душу.
 Поэтов чаще всего сравнивают с птицами. Антонио Мочадо сравнил их однажды с цветами. Я бы сравнил Квашнина с деревом. С этаким крепким могучим дубом. В отличие от птицы, дерево, конечно, не может подняться высоко в небо, да и горизонт его невелик. Но у него есть корни. Глубокие и крепкие. Которые подпитывают дерево земной силой и красотой. Об этом и Вадим заметил:

 И тебе за ушедшее лето
 Будет время подумать всерьёз:
 То ли волей отцовских заветов,
 То ли сам в эту землю пророс?

 У Квашнина написано очень много талантливых и блистательных стихотворений. Но творческий потенциал поэта отнюдь ещё не кажется выявленным до конца, и это лучшее чувство любого художника, что финишная черта — ещё впереди, в зачарованном тумане грядущих лет.

 *     *     *
 Тугие строчки стихов Квашнина бурлят ярким и яростным жизнелюбием. Поэт умеет видеть мир и восхищаться им. В его поэзии отчётливо слышится рубцовская нота: та же боль за Россию, та же русская интонация, те же ритм и рифма. Но закваска своя, квашнинская. Читаешь — и хмелеешь.
 Путь Вадима Квашнина, поэта-землепашца, с первых шагов пролёг по русской равнине. Его связь с родной землёй — корневая, кровная, неразрывная.

 И рассвет с несерьёзною хмурью,
 И недолгая праздность дорог.
 Мягко щурится небо лазурью,
 Тихо греются травы у ног.
 …………………………………………..
 И тебе за ушедшее лето
 Будет время подумать всерьёз:
 То ли волей отцовских заветов,
 То ли сам в эту землю пророс?
 ……………………………………………
 Здесь рождённое сердце впитает
 От лесных и пшеничных корней.

 Такие строчки нельзя выдумать: ими нужно жить. Поэзия Вадима — это его судьба. Потому — прочувствованные, западающие в душу слова печали и боли о родном, потерянном:

 Признайся под небом свинцовым,
 Глотая Отечества дым, —
 То поле, что было отцовым,
 Да разве не стало твоим?
 Хлебнувшее страха и боли…
 Виновное — вашей виной…

 Сергей Есенин, предвидя послереволюционные изменения в жизни крестьян, с горечью писал: «Я последний поэт деревни…». То же чувство в стихах Квашнина, певца «постперестроечной» сельской жизни:

 И вот я здесь, права была молва,
 Что умер дом. Какое запустенье?
 И сразу безнадёжные слова
 Слагаются в моё стихотворенье.
 ………………………………………….
 Одна только дверь не закрытая,
 Холодная печка не топлена,
 Пустынна, как жизнь позабытая…

 Как тут не поверить, что история развивается по спирали: один поэт написал горькие строки о русской деревне в начале века, другой — в конце его…

 *     *     *
 Люблю наблюдать со стороны за Вадимом Квашниным. Это не хлюпик в очках, а пахарь земли Русской. Он всегда погружён в свои мысли, даже когда кругом все веселятся. Он всегда налит земным притяжением.
 Лукерьино — это его поле, его русская земля, которую он вспахивает и с любовью переливает в свои строки. И она щедро одаривает его — не только земными плодами. Вот он держит в руках перед людьми три дымящихся каравая. Это первая книжечка стихов «Русское поле», позднее — «Доставшийся путь» и последняя — «Я — бродяга». Во всех трёх нам представлен непростой мир поэта, полный красок и оттенков, радости и боли, жизненных будней и большой мечты.
 Помню, как-то выходили мы из подъезда дома его сестры, и там, где стоит мусорный ящик, увидали груду сваленных в кучу книг. Были выброшены Блок, Есенин, Маяковский, Твардовский.
 — Интересно, а какие они себе книги оставили? — вздохнул Вадим, оттирая томики от пыли и складывая в свой пакет.
 — А может, ничего не оставили, — высказал я догадку. — Просто очистили место под компьютер. Он для них теперь важнее книг.
 Вадим зло сплюнул.
 Мы долго шли молча. Вадим — чуть впереди, крепко прижимая к груди стопку спасённых книг.

 *     *     *
 Вадим Квашнин, безусловно, самый мощный, самобытный поэт Коломенского края за всю его историю. Как сказал Федерико Гарсиа Лорка: «Когда ещё родится — и родится ли? — такой андалузец?» Уют родного Лукерьина, бесконечные просторы коломенских полей, леса и древние сёла — всё это отразилось в его напевных стихах. Дело даже не в многочисленных публикациях и наградах, которые стяжали ему достойную славу. Дело в удивительном таланте, данном от Бога.