Memories

Солнце светило как очередная доза хорошего героина. Почему-то вспомнил Вику из "Зодиака" в Реутово. Как перейдешь по Саянской через кольцо - налево. Она наливала кофе, не вынимая из рта сигареты. Ее губы...Такие могут и мужской обхватить, плотно. И ребенка поцеловать.
Прозвучало:

- Бероев!

- Габриэль. Геннадьевич.

- В зал!

Солдат ВВ - да такой же солдат, как и я, с другой стороны стола, конвойный - ведет по коридору из конвойной *-кого суда в Москве. Лавочки, стены, потолок, все в граффити. Например: ЗДЕСЬ БЫЛ ЗАЗА. Потом в скобках: ПИДИЯ. "П" с маленькой. Кто такой, кто знает. Может, и серьезный, может - "туловище". А, может, вообще коммерсант. Наконец позвали: устал. Матросска, пока везли оттуда, сплошные пробки. А подняли вообще в четыре. Утра. Никому не верю. Внутренней руки никому не подам. Так, внешне надо, чтобы все было вежливо, без бычья. А внутренне...Слишком много предавали. Слишком много я добра делал, а меня - кидали, оставляли в чужом городе одного, снимали с карточки даже не мои деньги, на них потом в казино играли. Что ****ство. Играть на чужие деньги в казино. Иногда за это убивают. Но как оценить то, что есть? Между нами и вещами-объектами столько переводчиков.

Мать не нашла в себе силы войти в зал суда, осталась снаружи. Отец пришел. А я радовался, наконец-то изолирован от предков. Тут меня не достанут. Настоящие дети это ученики.

В зале солдат наручники перестегнет, пусть спереди висят. Потом - в клетку. Дверь на замок. А замок-то - не запирается! Бардельеро, бардак. Ладно, сижу. Приводят подельников. С ними даже говорить не хочу. И о них писать. Слева трибуна, там судья и народные заседатели, справа зал. Лавки тоже деревянные, почти как в парке отдыха. Саян с Андреем там уже сидят, в коридоре они меня уже встретили. Принесли какие-то пакеты, пряники, чай. Лучше б передали сигарет. Видно, их испугало мое лицо. А меня в камере - вор. За два дня до этого.

- Присядь сюда, генацвали! Потолкуем?

Пришлось потолковать. Я сказал:

- Я не стремящийся, я поддерживающий.

Он кивнул головой. Больше со мной не общались на "криминальную тему". Вот. Люди. А попади к гопникам в камеру? Вот так. Длинный почему-то не приехал. Он не мог забыть. С Длинным вообще сложно. Он мне и брат, и нет, бывает так. И зубами скрипел, и помогал.

Только бы меня отсюда воровать не стали друганы, эти могут. Примут всех. А так мать уже квартиру продала, я соскочу. Хватит с меня за девять месяцев этой романтики. В зале душно, пока Саян с Андреем ехали сюда, Саян ударил машину. На Ждановской. Перед входом в зал суда вмятину на "семерке" увидели два мента. Долго переживали:

- Машина-то новая!

Сразу видно, денег - нема. А что Саяну "жигули"? Он и взял-то ее, "семерку", чтоб не бояться, что угонят.

Moscow is a great city.

Судья зачитывает приговор, восемь лет. Но это так, я знаю, что не будет восьми. Не будет ничего. Мне сказали, не дергайся, не беспокойся. Один человек, большой. И так, и так. Старший.

"Старшие"...Тюркское слово. Похоже на шорох шелковой бумаги на лезвии ножа. Стаааршшшийе...И она пришла, в красных босоножках, пластмассовых. А что я ей скажу. Что выйду, пойду работать. Кем? У кого? Где? Правду скажу, пойду воровать? Писать, как Довлатов? Вряд ли.

Вот этого боюсь, больше ничего.

Ладно, проехали...Вот дописал и засмеялся. Можно еще написать, какое лицо было у прокурора, как Андрей переживал, что я в клетке и т.п. Но ведь нет это больше, верно? Прошло. Словно и не было никогда.

Странная вещь этот интернет. Встречаешься с кем и с тем, что, думал, - не увидишь больше.