Зимой

(из воспоминаний "Моё детство")

                К зиме мама нам строчила бурки и фуфайки. Эта обувь и одежда была очень мягкой и тёплой. А надо сказать, зимы в те, 40-е да и в 50-е годы, были очень холодные, многоснежные и ветреные. Изба наша была без тёплого туалета, как и у всех соседей. И зимой мы, дети, частенько выбегали на улицу, недалеко от крыльца, и "по большому" и "по маленькому".
                Почему-то в памяти стоит такая картинка:
Я, ещё маленькая, лет четырёх-пяти, выбежала на минутку, сняла штанишки, присела и лицом уставилась в небо. А морозной зимой оно такое ясное, звёздное, глаз не оторвать! И забыла про то, что голая попка уже замёрзла, что пора поскорее натянуть штанишки и мчаться в тепло, домой. Всё хотелось смотреть и смотреть в это высокое, потрясающе красивое небо, вглядываться в созвездия, разговаривать с ними, пока кто-нибудь из взрослых не спохватывался и, выскочив во двор, не приказывал немедленно завершить это сидение на корточках под звёздным пологом в трескучий мороз.
                Иногда старшая сестра залезала на вышку (то есть под крышу избы), разгребала старые фуфайки, мешки, ветошь, из кучи тыкв вытаскивала одну, остальные вновь заваливала старьём и катила тыкву к лестнице. Внизу кто-нибудь её уже поджидал,  принимал огородную красавицу и заносил в тепло. А потом её, уже выпотрошенную, клали в духовку и пекли. Ничего вкусней печёной тыквы я в детстве не ела! Особенно, когда окна были разукрашены морозом, в доме было немного прохладно от часто раскрывавшейся двери и тут же быстро вползающего на пол холодного воздушного потока, а мы сидели за столом, ломали куски от ещё горячей тыквы и  жадно вгрызались в её вкусную ароматную мякоть. 
                Я не помню, чтобы у нас были сахар или конфеты, хотя конфеты я иногда зарабатывала чтением стихов на новогодних праздниках, которые для детей устраивала администрация сахарного завода в клубе. Там, в зрительном зале, убирали скамейки, посередине зала  ставили большую ёлку, но чаще сосну из нашего же леса, наряжали бумажными игрушками. Дед Мороз со Снегурочкой зазывали детей в круг, но чаще ребятишки очень стеснялись идти в него, так как одеты были плохо, почти все наголо острижены (ведь во время войны и в течение нескольких лет после неё мыла не было и все боялись вшей). Перед новогодним праздником сестра рассказывала мне какое-нибудь интересное стихотворение, я моментально его запоминала, и во время праздника Клара буквально выталкивала меня из ребячьей толпы. Ей ведь тоже хотелось сладкого! Испуганная, под сердитым и настойчивым взглядом сестры я читала стих и, о, чудо!, мне совали в руки кулёк с подушечками!.. Мы с сестрой бережно несли его домой, чтобы вся семья полакомилась сладким в предновогодний вечер.
                А как мы любили зимой кататься с нашей горы! Мама смастерила широкие сани-розвальни, кто-нибудь из ребят, кто посильнее, а иногда гурьбой, затаскивали их на самую макушку горы, в сани шлёпались все, кто любил мчаться с ветерком, да так, чтоб мороз обжигал щёки и нос, и с радостными криками, с визгом и смехом мы неслись вниз, прямо в Муськин огород, который на зиму специально для этого разгораживали, так как сани внизу горы не могли остановиться, а катились дальше, через улицу, потом устремлялись вверх, потом резко тормозили, и мы буквально кубарем вываливались в сугроб. Домой приходили замороженные, как сосульки, но с розовыми щеками, красными носами и соплями, примерзшими к ноздрям. Довольные! Но, бывало, и с рёвом, когда кто-нибудь по неосторожности ударял по носу рукой, бурком или старым, полуразвалившимся валенком. Но помнится только то радостное состояние безудержного детского веселья, когда идти домой не хотелось и потому мороз был не страшен.