Ангел Магдалины

                1.

Темным-темно и холодно. Постыла
постели осквернённая могила.
Белей белья на нём бледнеет ню,
и семя промочило простыню.

Что взлеты духа, что его боренья,
когда, превозмогая отвращенье,
я с этим - новым - падаю в кровать,
и поздно отказать, и гадко - дать?

Девицей следовало мне остаться.
Между психушкой и монастырём
куда блуднице блёкнущей податься,
в какой странноприимный водоём? -

ведь выплыву. Петлю какую ладить? -
порвётся. Бог покуда бережёт.
Чего Он ждёт от закоснелой ****и?
Неужто покаяния Он ждёт?

Да, не по Твоему жила закону,
а по мирскому, ну так ведь с людьми,
не с ангелами (броситься с балкона? -
боюсь, взлечу), пожалуйста, пойми!

И мне не жалко было тленной плоти,
чтоб ею услаждалось мужичьё.
Душа росла в возвышенной заботе
и помнила призвание своё.

И вот Ты нежно отнимаешь душу,
а время отнимает красоту.
... Как мышки, в церкви серые старушки,
и каждая - с сухариком во рту, -

ах, плоть Христова!..

                2.

Зимний дождь по заржавленной жести
выбивает тревожную дробь.
Прокопчённые трубы предместья,
луж коварная скользкая топь.

Нет достойней пути, чем к Голгофе
от Фавора Твой путь, но кому
он по силам? В кафе Мефистофель
подмигнул, - нынче сытно ему.

Морось, чья-то скабрезная шутка,
и фонарный разбрызганный свет.
И внезапно так больно и жутко:
вдруг Ты выдуман, вдруг Тебя нет?

О, Возлюбленный, скоро ли встреча?
О, подай хоть какой-нибудь знак!
Кто меня обнимает за плечи? -
только ветер, и холод, и мрак.

Я тускнею, я никну, я в глину
возвратиться готова, Господь.
Ты узнаешь Свою Магдалину:
ах, кладбищенских ландышей плоть...

                3.

Свет фонарный мигнул и погас
на промозглой безлюдной Галерной.
Под колеса бы лучше попасть,
чем глотать этот воздух холерный.

Без тебя жить нельзя, а с Тобой
невозможно. И кто искуситель?
В купол синий, бездушный, слепой
Ты воскресную встроил обитель.

Поглядишь - ничего, пустота.
Ни моста, ни парома, ни брода.
На плечах перепутье креста -
вот и вся-то, по сути, свобода!

И оно повергает во прах,
коль не вздёрнуть его вертикально.
Страх не боли - бессмыслицы страх,
тщетной жертвы, нелепой, случайной.

Ты ушёл, но осталась война,
смерть лютует по-прежнему в мире.
И кому Твоя святость нужна
в коммунальной скандальной квартире

бытия? Пусть уводят меня
(пальцы - лёд, даже сквозь рукавицы),
чтобы до наступления дня
униженьем моим насладиться.


                4.

Уж сколько лет на гору ту гляжу,
всегда туда, куда бы ни глядела,
и вижу на кресте Христово тело,
дрожу, и плачу, и с ума схожу.

В глазах любимых - тот проклятый крест,
в июльской роще - скорбное распятье.
И алчу я монашеского платья,
и свет мирской, как соль, мне очи ест.

Но день настал. Во мгле счастливых слёз
я в дом вбегаю и кричу в передней:
- Я видела! Он жив! Воскрес Христос!
А мне в ответ: «Пустое! Бабьи бредни».

              5.

Обезумев, бреду
по опушке родимого леса,
в соловьином бреду,
в ликованье не чувствуя веса.

Я никто, я ничей -
это значит, Господний - ребёнок.
И вручает ручей
мне пятнистые, как оленёнок,

в светотени свои -
для меня лишь журчащие - тайны.
И гремят соловьи,
что сегодня у Сына свиданье

с нареченной Своей.
На меня указуют открыто
пальцы тонких ветвей.
И цветов раздушённая свита

провожает меня
в глубину - в изумрудную чащу.
Там, где, кудри склоня,
держат озера брачную чашу

ивы, где под ногой
под босой мох густеет прохладный,
ждёт меня дорогой
мой возлюбленный, мой ненаглядный.

«Иисус!» - я кричу.
И «Мария!» в ответ - сладко, странно.
И летим по лучу,
взявшись за руки, в свет несказанный...

Январь 2000