Игра в Бога. Очерк

                I
В человеке меня всегда удивляло лишь одно единственное качество. Как ни странно, ни ложь, ни лицемерие, ни превратность человеческой природы, ни отягчённость плотскими желаниями, подлость, благородство и прочее, что есть суть человеческой природы, так меня ни удивляет и не приводит в состояние гнева и необъяснимой ярости, как это: привычка решать за других. А самое страшное то, что сталкиваемся мы с этим денно и нощно, каждую секундочку нашего пребывания в этом мире.
Безусловно, человеком неспроста была создана религия, и, как говаривал Вольтер, «если бы Бога не было, его стоило бы выдумать». И религия призывает нас прожить жизнь так, чтобы приблизиться к Богу. Но путь этот – через посты, молитвы, заповеди и слепую веру - долог, утомителен и сложен, а человек по натуре своей существо ленивое, и именно поэтому большая часть из нас выбирает кротчайший и, безусловно, легчайший способ приблизиться к Богу – решать за других.
Мы настолько уверены в своей правоте, в своём нерушимом понимании человечества в общем и человека в частности, что порой тысячи шансов, предоставляемых судьбой через нас другим людям пропускаем мимо, тем самым неосознанно и неспециально рушим жизнь окружающих нас ровно также, как и окружающие рушат нашу. Конечно, от судьбы не убежишь, и рано или поздно призвание нагонит – ведь парочка людей всё-таки не претендуют на «роль Бога», - но как бы к тому моменту не было поздно.
Недавно, к примеру, предоставился мне случай приобрести очень интересную и весьма прибыльную – при вложении в неё времени и сил – штучку, но необходим был штат хотя бы из семи – десяти сотрудников. Так что же Вы думаете было дальше? Я открыл записную книжку с номерами телефонов и… Начал решать: «этот будет много бурчать», «этот не согласится», «этому не интересно»… Да почему не согласится?! Почему не интересно?! Может именно он и необходим для становления моего дела, может именно это дело всей его жизни! Но, увы и ах, моё невольное тяготение на призрачную – и весьма сомнительную, хочу заметить - роль Бога оказалось сильнее ощутимой возможности жить полноценной жизнью.
- Господи, какая же только чушь в голову не залезет, - сказал сам себе, на что близ стоящие люди в трамвае посмотрели на меня, как на идиота.
«Гляжу в тебя, как в зеркало гляжу» - всплыло вдруг откуда-то…
Мимо пролетали витрины, рекламные баннеры, на которых непонятно какие люди непонятно что рекламируют, проезжают мимо машины, снуют туда-сюда люди, как черепахи, втянувши шеи в пальто…
Большой муравейник…
А город уже совсем погружён в осень.
Странное дело, человеческий мозг так устроен, что на любое абстрактное понятие или слово всплывает картинка. «А город уже совсем погружён в осень…» И что же я себе фантазирую? Привидится парк, тихой походкой идут влюблённые, он обязательно её обнимает и почему-то именно левой рукой, а она почему-то обязательно ниже его и обязательно ложится головой на его плечо. И так они прогуливаются. А если вдуматься? Поза-то нелепая, так ведь даже неудобно… А под ногами у них цветным ковром лежат листья, они прогуливаются неспеша, чуть шаркая ногами, чтобы в полной мере насладиться звуками осени, чтобы хоть немного прикоснуться к этому новотканному лиственному полотну. И деревья… Золотые кроны, отливающиеся в ярком солнце, как золото…
Но в жизни же всё не так. Почему мы не представляем всё как есть на самом деле? Ведь когда нам говорят «машина» мы себе конкретно представляем конкретную машину. Так почему же мы не представляем «осень» как проливные дожди, вследствие которых  лужи и грязь, холодный, пронизывающий ветер, свинцовое тяжёлое небо, в котором ни малейшего намёка на солнце, и на фоне которого абсолютно голые ветки деревьев, как застывшие пальцы скелета, необычайно сильно давят…
- Следующая остановка «Солнечная», - прохрипел трамвай.
Никогда не понимал, на каком языке это объявляют. На русском, оказывается.
Трамвай медленно катился по маршруту, оставляя за собой всё больше бетонных неудобств и металлических сладостей. А мимо летели всё те же люди, всё те же машины…
- Вам сходить, - толкнула меня контролёр в плечо.
А, собственно говоря, с чего это она взяла, что мне сходить. Ну, допустим, я, оплатив билет, сказал станцию, на которой сходить. Допустим, она это запомнила. Но зачем же меня будить? Может, у меня поменялись планы и мне нужно выйти позже? Почему это ОНА может решать, где МНЕ выходить?! Претендует на роль Бога…

                II
- Началось в колхозе утро! – снова заморосил дождь, а я, второпях выскочив из вагона, забыл в трамвае зонт.
Поднял воротник пальто, втянул в плечи шею насколько это возможно и быстро-быстро зашагал домой: теперь я был один из тысяч втянутошеих в этом муравейнике.
Дождь мелкий, холодный и противный. Ни секунды удовольствия.
И за что я в детстве любил дождь? А, вспомнил! Под дождём тогда бегал в шапке.
По дороге к дому, недалеко от остановки, стоял небольшой торговый павильон, проходить через который было неприятно, но другого пути не было. Тут всегда много попрошаек и пьянчужек. Вот где раздолье моему неосознанному желанию поиграться в Бога. Проходил я мимо мужчины опрятно одетого, но сильно выпившего. Не знаю почему, но окликнул он именно меня. Хотя, что значит почему: я же играю в Бога.
- Парень, не выручишь, - еле-еле бормотал он, - восемнадцать рублей не дашь на маршрутку до дома доехать, а то ни копейки не осталось, - и, говоря это, смотрел он такими жалобными глазами, столько в них было горечи, скорби и искренности…
- Сейчас, - и я неспеша стал считать мелочь, понял, что восемнадцати не наберу. – Погоди, - опять же неспешно выгрузил мелочь обратно, полазил по всем карманам и в тот, в котором деньги, непременно залез последним. Достал полтинник. – На, дружище. В следующий раз рассчитывай уж!
Следующим подошёл дедуля, скажем, не совсем опрятный, но непонятным образом приятный, и попросил денег на хлеб. И очень важно, что попросил «сколько не жалко». И ты даёшь, ну а как же, ведь ты играешь в Бога, тут ты решаешь, кому давать.
А дальше подходит пьянчужка (таких обычно сразу видно) менее опрятней и менее приятней того дедули, но примерно того же возраста, тоже просит на еду и тоже «сколько не жалко».
- Ага, как же! Я тебе сейчас дам на еду, а ты пойдёшь и похмелишься. Зачем врёшь–то? Сказал бы правду – я б дал. А так – нет.
- Ну, правда, очень кушать хочется. Дай сколько не жалко, Христом Богом молю!
- Сказал же нет! Иди отсюда!
То же интересный какой. На еду ему дай. Мне б кто дал. И дашь ему, а он и вправду напорится по-новой. Нет уж, пусть помучается – будет знать. А то, видите ли, напиться он нашёл денег, а на поесть нет. В следующий раз еды себе возьмёт!
А так если трезво рассудить, что, у того «респектабельного» мужчины не было восемнадцати рублей на проезд? В конце концов, если не занял у тех, с кем пил, на карточке деньги должны быть. Нет, что-то здесь не так…
А дедушка? У него же пенсия есть. И у жены. И дети, в конце концов, помогать должны. Ну, допустим жена умерла или же вовсе её нет, и дети либо забили на родителей – но это уже сам виноват: что посеешь, как говориться – либо их тоже нет, пенсия маленькая, а на неё нужно жить и платить за квартиру… Да Господи, и ещё тысячи разных «может быть». И всё равно что-то здесь  не так…
А тот пьянчужка? Что с него взять-то? У него в жизни только три желания: выпить, похмелиться и поесть. А самое удивительное в том, что он-то самый честный из трёх, самый прозрачный. Ни у кого же никогда синяки не спрашивают «на выпивку»? Нет. Только или на опохмел, или на еду. Так какой ему резон врать?
Вот тебе и игра в Бога…
А дождь всё усиливался и усиливался, струи становились сильнее и с остервенением били по лицу, пальто насквозь промокло…
- Молодой человек!
Оглянулся. Справа от меня сидел в инвалидном кресле мужчина.
- Молодой человек…
Ох, как же мне нравится эта игра!
Я лезу в карман за деньгами, неспешно подходя к нему, достаю их из заднего кармана…
- Я сам никак не могу спуститься – тут бордюр, а я на коляске. Помогите, спустите меня, а дальше уж я сам. Стою тут битый час, промок насквозь.
С головы до ног накрыло волной, на лбу выступила испарина…
- Спасибо, дальше уже я сам, - и он улыбнулся.
Улыбнулся мне! Никто за сегодняшний день мне не улыбался: ни кондуктор, ни прохожие, ни эта троица попрошаек… Никто… И от этой простой, обыденной вещи стало мне как-то… теплее что ли! Вот только чувствовал я себя не в своей тарелке… Что-то во мне перемкнуло…
               
                III
Господи, как же я устал от всей этой суеты… Ещё и этот водила-ас окатил с головы до ног… Итак настроение ни к чёрту…
Шёл против обыкновения своего не по улице - хотя осенью, не смотря на весь окружающий нас свинец, она мне нравилась за её тишину и умиротворённость, - а по дворам, и теперь не только шею, но и лицо старался спрятать в свои панцирные доспехи, или – что привычней для нашего уха – в пальто, чтобы никто не узнал, кто это ходит в таком грязном, замызганном пальто?
Господи, да кому какая разница в чём и как я иду. В конце концов, любой здравомыслящий человек поймёт, что пальто я извалял не по собственной воле, что, стоя на каком-нибудь перекрёстке, попался под волну из под проезжающего автомобиля. Все ведь взрослые люди…
А мне какое дело, что они обо мне подумают? Это ведь не уйдёт дальше их голов или в крайнем случае ушей знакомых, что, мол, видели сегодня такого неопрятного парня… Ну, положим в одной английской пословице сказано: «Будь вежлив со всеми. Никогда не знаешь, кто попадёт в число 12 присяжных». Но мне же с ними детей не крестить. И я не думаю, что мой свинский внешний вид кого-нибудь оскорбит. Так уж у нас заведено: моя хата с краю…
Ведомый своими мыслями, вышел на оживлённую улицу.
Пусть думают, что хотят. Пусть хоть обдумаются!
Не доходя метров сто до университета, мимо которого пролегал мой путь, увидел я бабулечку, сидящую на цветнике и протягивающую прохожим руку. Через ещё метров пятьдесят я стал различать в шорохе этой толпы чуть слышный голос и направился точно к ней.
Странное дело, а ведь я не потянулся за деньгами…
- Сынок, помоги! - в голосе её не было ни отчаяния, ни тревоги, только во взгляде что-то понимающее и прощающее. – Помоги встать, а то силёнок-то всё меньше и меньше.
Аккуратно, взяв под локоток, поднял бабулечку, стоящую рядом тряпичную сумку, подал клюку.
- Ой, спасибо, сынок! Вон какой красивый! Дай Бог тебе здоровья! Дай Бог, дай Бог.
- Да не за что! И Вам дай Бог здоровья!
И она, причитая, пошла. Медленно-медленно. Я смотрел ей вслед и думал… Хотя… Не думал я ни о чём. Просто стоял и смотрел… Пустой… Будто голый совсем… Ни единой мысли…
- Подождите, бабуль! – не знаю, зачем кричал: она ведь всё равно не слышала. – Давайте я Вас до дома провожу!
- Да что ты, сынок, что ты! Ты опаздываешь поди, да и чего тебе со мной ходить-то? Я, вон, видишь, как черепаха ползу, - и засмеялась сама над собой. До чего чудная женщина!
- Да что Вы, я никуда не тороплюсь! – и взял сумку.
- Не тяжело?
- Нет! – я как никогда был счастлив. И со стороны, наверное, светился.
И мы пошли. Говорили о политике, о пенсии, о том, как раньше было хорошо… Да и ещё Бог знает о чём! Довёл до подъезда, как джентльмен открыл дверь, донёс до квартиры сумки… Потом спустился, долго стоял у её подъезда, курил…
- Господи, и почему я никогда не играл в человека?