Мат

Человек начинается с табу.
Адаму было запрещено вкушать от Древа Познания Добра и зла, чтобы постепенно поднимался он к высотам Богообщения, но он не выдержал и пал.  С этого момента и начинается возвращение, восхождение Человека к Богу.  Священное Писание неоднократно ставит человека в такие ситуации, когда он с Божьей помощью находит средства, помогающие ему вставать перед Богом в подлинном человеческом достоинстве.
В какой-то момент истории человек становится обладателем неслыханной ценности — ему даруются Десять Заповедей Божиих — табу высочайшего уровня, которое невозможно выполнить, пока они (эти заповеди) не будут приняты как лично необходимые.  И я думаю, каждый из нас хорошо представляет себе, сколь далеки мы от настоящего выполнения каждой из них и всего Божьего Закона.
Христос приносит в мир Заповеди Блаженства (Мф.5:3 — 12), которые требуют от человека еще большего восхождения.  Более того, Христос предупреждает нас о том, что за каждое праздное или ругательное слово мы дадим ответ перед Богом (Мф.12:36; 5:22).
И русский человек, наши отцы и деды, отнеслись к этому со всей серьезностью и выделили особо хульные и грязные слова, как недопустимые к употреблению. Если попробовать буквально перевести словосочетание “матерная брань” со славянского на современный русский,  то получится: “Война с материнством”. То есть, каждое матерное слово означает приблизительно следующее: “Мама, я хочу, чтобы ты сдохла!” "Я не хочу больше быть матерью!" "Я не хочу, чтобы моя жена оставалась матерью!" Я понимаю, что любой лингвист не примет всерьёз мои размышления и отдаю себе отчёт, что всякий применяющий сей словарь на практике, ни в коем случае не желает смерти своей матери или своих детей, но, увы, слово — не воробей… И пока я не осознаю всего ужаса, который я творю, я не смогу от него отказаться.
Слово — это тайна. Первая мистическая составляющая этого явления укоренена в принципе табуирования, которое является не просто запретом, а внутренним запретом — тем, что только я сам могу себе не позволить, — в данном случае, стать преградой к осквернению святости материнства. Обратная сторона этого запрета как раз показывает целомудренность русского человека, который положил прещение этому процессу, выделив эти слова как негожие.
Второй мистической составляющей является отношение к Матери Божией как к “Взбранной воеводе”, то есть “избранной воеводе”, в частности, всех материнских войск. Отсюда матерная брань уже превращается в войну с самой Богородицей, которую православные исповедуют как покровительницу  Русской Земли. Стоит ли удивляться, что сейчас, когда матом уже даже не ругаются, а попросту все от мала до велика разговаривают, в нашей стране толком “не растёт кокос и не ловится крокодил”?

1998