Божья тварь

   Рассказ из книги
"НЕ НАДЕЙТЕСЬ УМЕРЕТЬ."

               
Зойка была толстой шестилетней девочкой с поросячьей  мордашкой, глазами разного цвета и огромным лбом. Шеи у неё не было совсем, а толстенная коса не украшала, а уродовала  квадратное тельце, болтаясь за спиной огромным хвостищем. Из рыхлого носа  непрерывно текли густые сопли. Девочка подтирала их пухлыми кулачками, размазывая по лицу.

               - Уродина несчастная, и в кого  ты такая? Всю жизнь  людей пугать будешь, будь ты неладна, -  ворчала мать,  отталкивая её от себя. Это была единственная ласка. Остальные словеса в адрес рождённого
ею существа умещались в непрерывный ор:

               - Скотина двуногая, сука толстожопая,  лярва лохматая, мразь! Пошла вон, гадина!
Чтоб ты сдохла, тварь!
 
Зойка не знала, что означает слово тварь, но ей нравилось это короткое слово, оно прилипло к ней. По имени девочку не звала даже старая подслеповатая  бабка Любка.

Когда Зойке исполнилось девять лет, умерла мать без особых на то причин. Три дня она лежала вялая, то и дело вздыхая и плача. Девочка подносила ей  холодную воду, не скрывая удовольствия от  того, что больная не может кричать, а только стонет да шепчет, глядя на насупленную дочь:

              -  Вот дура-то я, ну пошто  тебя рожала-то, тварь ты божья?
И Васька бы, алкаш, не ушел – было б кому дрова колоть да за скотиной ходить. Ох, ду-у-ра…

Зойка  странно улыбалась и, пожимая плечами, отходила от матери. Бабка Любка, гремя кастрюлями, смиренно шептала, чтоб дочь не услышала:
 
             - Что случилось – то случилось, чё уж теперича? А ведь помирает, Зой, мать-то твоя, чуешь? Помирааает!
             - Это как? - спрашивала Зойка, вздрогнув от того, что бабка по имени её назвала впервой, -
как это... помирает?

Хоронили мать вчетвером, соседи помогли яму вырыть. В первую же ночь Зойке приснилось – стоит мать на коленях, руки к ней тянет да воет, как собака. В этот же год померла и бабка Любка. Отвезли Зойку в детский дом, в тот, что три километра от села. Как  заново народилась Зойка – новая обстановка нравилась, и учиться в школе нравилось, хватка у неё была крепкая. Подруг Зойка не завела, зато с мальчишками водилась, несмотря на то, что они над ней дружно хохотали:
 
            – Гляди, Хрюшка идёт, кричал ушастый Петька, - давай к нам, свиная отбивная! В карты сгоняем, а?
Без тебя никак нельзя, ты у нас дура с дипломом, слышишь?

Зойка не обижалась, проигрывала охотно, с готовностью, желая одного -  лишь бы Петька, на неё глядя, ласково проговорил:

            - Опять ты дурочка, Хрюша! Ха-ха-ха! Харя-то, харя кака!

Воспиталка, Валь Санна, жалостливая баба в три обхвата, Зойку любила, тайком совала ей то конфету, то пряник, и шептала:
            
            - Страшна  больно ты, Зоюшка… Как дальше жить будешь, горемыка?
Так и росла деваха. Школу закончила, на фабрику подалась рабочую форму шить. Жизнь в общежитии раем казалась. Всякий раз перед сном, лёжа уже в кровати, Зойка думала об одном и том же:

              - Хорошо, что они все померли, и мать, и бабка Любка... Как хорошо!
 
Так было до тех пор, пока в Зойкину жизнь не постучался бог через Петьку-ушастика. Петька часто заходил в карты поиграть, а когда и в кино звал. Однажды вечером, пользуясь тем, что в комнате никого не было, он как-бы невзначай, повалил Зойку на кровать и, громко сопя, лишил её невинности. Зойка глупо улыбалась и ждала от Петьки каких-то слов про любовь, но тот, почему-то пряча глаза, быстро ушел. Больше они в карты не играли, и в кино Петька  ходил  теперь с другими девчонками.

А через  три месяца Зойка узнала о своей беременности. Аборт делать было поздно, а в положенный срок родилась девочка, прехорошенькая, на Петьку похожая. Из роддома поехала Зойка с дитём малым  домой, вроде как  избу свою навестить. По дороге, когда через лес шла, прибила  малютку огромным булыжником, быстро и без раздумий. Утопила в болоте, а пелёнки сожгла, чтоб не нашли. Соседке, тётке Насте, всю правду сказала, как на духу. Та помолчала чуть, вздохнула и одобрила:

               - Правильно сделала, грех растить безотцовщину, да и рано тебе матерью быть, не жила ещё!
Но у бога прощения проси, девка! Ох, проси, – всё ж убивица ты как-никак…
 
Через неделю, прощаясь с Зойкой, тётка Настя сунула  ей книжку – библию.

               – Читай, - сказала она зевая, -  когда тяжко на душе будя, всё ж угробила младенца-то, прощения–то вымаливай. Бог всех прощает, он - добрый…

Жизнь продолжалась обычная. На работе и в общаге Зойка пояснила, что оставила ребёнка тётке троюродной. Никто вопросов не задавал, вроде по другому и быть не могло. Только стала Зойке каждую ночь сниться мать с её дочкой на руках. Деваха плачет, а мать орёт:

             - Думаешь, сбагрила мне её, тварь? Не простит бог тебя, накажет! Проклятой сдохнешь! Слышь, гадина подлая?
               
Зойка не то, чтобы испугалась, но думать стала – где же она, жизнь настоящая? Там, во сне аль тут? И так её этот в опрос замучил, так запутал, ну вроде верёвка на шее всё туже и туже затягивается. Не выдержала муки, стала с людьми разговаривать. Каждого пытала, что после смерти бывает? Неужто где-то живут покойники, а к нам через сны приходят?
         
         - Зачем  думать об этом, отвечала красавица Катерина, соседка по комнате, - ну, зачем? Брось ты эти мысли  дурные, ещё в психушку загремишь!
Другая, худенькая Ольга, на мальчишку похожая,  добродушно смеялась, когда видела в Зойкиных  руках  библию:

         - Делать тебе нечего!  Может, в монашки поддашься курам на смех? И что там читать! Библию для тебя, что ли писали, Зой?  Опомнись, а?

         - Да ладно вам, чё б понимали,- сердилась  Зойка, - я вот думаю, чё вот это означает: «По делам вашим  да будет  вам»? По каким таким делам-то?
 Откуда бог о наших делах понятие имеет? Он чё, следит за каждым, што ль? И в охотку ему этим заниматься,  аль дел  у него своих нет? Ишь, стращает!

         - Дура ты набитая, - не выдерживала Катерина, -  что тут думать? Убил кого – получи наказание, украл –  накажет, соврал – накажет…  Бог, говорят, это -  голос совести, понятно?

Зойка закрывала глаза и пыталась про себя сообразить, что такое совесть, и какой у неё голос. Мысли разные лезли в голову, как  мухи на мёд, –  может они  и есть голоса божьи?

"Мои это мысли, мои – откуда богу  обо мне знать, и почему он должон решать, как мне жить" - утешала сама себя Зойка, но почему-то снова и снова сверлила глазами библию.
               
Наступила весна. Душа Зойкина пробудилась, радоваться природе начала. Смотрит Зойка в окно, видит – птичка махонькая, а поёт своё, заливается, вроде рассказывает о чём. А другая ей отвечает по-своему. "Надо ж, - думает Зойка, - на своём ведь языке разговор ведут! И листочки на деревьях шелестят весело, друг с другом вроде как спорят... Чудно! Живёт всё своею жизнею, надо ж как!"

Однажды Катерина новость принесла - знакомая из агентства предложила  за границу, в Монреаль поехать, на заработки, но одной как-то боязно.               
              - Зой, давай вдвоём,  денег заработаем, квартиры в городе купим, будем, как люди жить, ведь не чужие мы с тобой? Соглашайся!

              - Можно и так, - соглашается Зойка, а где  нас  устроят? Да и чё  делать-то  надо? Кем работать-то?

              - Какая  разница кем? Домработницами вроде, платят хорошо. Решайся, ну?
               
"Бог ведёт,- думает про себя Зойка. Пусть ведёт, перечить-то ему не стану."

Прилетели они в  Канаду, в город Монреаль. Дорогой Зойка во все  глаза в окошко глядела – бога среди облаков искала, да так и не углядела. Встречающие привезли девушек  в клуб, неподалеку от порта, что на реке Святого Лаврентия. Толстый переводчик объяснил, что надо будет  ублажать моряков, попросту говоря, тело своё продавать. Назад  хода не было, подумали и остались. Платили хорошо – Катерине за красоту, а Зойке за уродство ещё большую цену назначили. Моряки – проходимцы, изголодавшиеся по живым бабам, валили толпами. Но что плохо –  измывались неслыханно, ну, прямо как изверги лютые!
               
                - Зачем ты меня, боже,  по пути этому  повёл, за что? И зачем жить, ежели каждый душу мнёт, как  тряпку половую, – шептала Зойка про себя. Поди мстишь мне за дитё погубленное? Какой же ты бог, неушто не простил? Я ж твою библию всю от корки до корки не раз перечитала! Где ж оно, твоё милосердие, а?
               
Сны, слава богу, больше не снились, но вот беда - опять дитё под сердцем шевельнулось, срок большой… Нашлась бабка старая, тоже из русских, своя. Помогла роды вызвать. Мёртвенький  родился. Не успела Зойка от родов отойти  – снова забрюхатила.

              - Да что ж ты творишь, господи? Издеваешься аль как? Вон Катерина, - горя не знает, а  я чем хуже? Уродом  меня сотворил, да жить не даёшь, это твоя  справедливость?

И пошло-поехало… аборт за абортом! Не успеет Зойка отдышаться – нате вам, всё сначала… Шесть младенцев не родившихся на счету!
 
              -  Другие о детках мечтают, но ты не даёшь им! Это что за порядки твои такие? 

И решила Зойка, что нет его, бога, который библию кому-то диктовал, а есть изверг, как те мужики, что над ней за деньги потешались. От злобы и боли порвала она библию в клочья, но строки из неё, в память врезавшиеся, порвать не сумела. «По делам вашим да будет вам» молотком стучало в мозгу не переставая.

              - Ладно, решила Зойка,- крест я твой сымать не буду. И  веру в тебя на людях сохраню, а вот дела свои сама разрешу. Не мешай мне, слышишь?

Стала деваха улицы мести, в дворники подалась. Труд тяжкий, устаёт, зато аборты делать не надо, довольна – вроде как обманула своего мучителя…  Метёт и любуется постройками древними, воздухом дышит. Среди окружающих праведницей стала. Знакомясь с кем, первое что говорила на ломаном английском:

            - Я верующая, храни вас господь! - И рукой крестила, как положено.

Кто на неё смотрел с уважением, кто с недоумением, а кто и насмешливо. Вскоре улицы мести расхотелось, дожди пошли. Стала Зойка заводить разговоры о возвращении домой, тоска заела.
 
            - Не пора ли, Катерина, назад собираться? Хватит, наработались, пожили на чужбине.

            – Ты как хочешь, а  я останусь, мне и здесь хорошо. Замуж выйду,  детей нарожаю, - отвечала подруга.

Полетела  Зойка одна, пташкой вольной, но куда? Не  в селе же жизнь свою коротать. Подалась она прямиком в столицу, деньги были, комнату сняла. Хозяйка квартиры, одинокая женщина лет сорока пяти, Варвара Петровна, в банке работала. Пригляделась она к  Зойке и предложила:

             - Давай свои деньги делать, я научу. Надоело чужие считать.

Согласилась Зойка без раздумий. Подумала "Бог помогает, видать сжалился…"
Сняли офис в центре Москвы, на пятом этаже бывшего министерства какого-то, вход по паспортам – всё серьёзно.
 
             – Твоя задача компьютер освоить, без этого сейчас  нельзя. Потом людей встречать будешь. С программой знакомить, инвестиции принимать, то есть деньги. Вот тебе кассовый аппарат, вот инструкция. Сунешь человеку под нос, пусть читает. На вопросы отвечай, как вот тут написано – выучишь. Своего не добавляй. Главное –  говори уверенно, в глаза смотри. Не улыбайся, серьёзность  на людей больше действует. Будешь получать свои тридцать процентов с того, что наработаешь за день. Всё ясно?

Нравилась Зойке новая работа. Люди разные приходят, но все на неё с почтением глядят, говорят тихо, почти шепотом, деньги несут и  в долларах,  и в рублях,  да помногу. В день огромная сумма набегает, а процент Зойкин  Варвара Петровна живьём каждый вечер аккуратно выплачивает, да столько, сколько за месяц в монреальском  борделе получалось. Через три года Зойка  квартиру в высотке купила, и мебель роскошную, и машину импортную светло-бежевого цвета. Приоделась с размахом. Женихи появились,  никто уродства уже не замечал. Один ухажёр лысый розы алые вёдрами носил и каждый раз повторял:
 
            -  Вы у нас, Зоинька Васильевна, орргинальная! Вас ни с кем не спутаешь, доррогушенька!    
       
А Варвара Петровна удивляться не перестаёт:
 
            - Как это, Зоя, у тебя все клиенты в программу вступают, да ещё в очередь на следующий день записываются? И чем ты  этих лохов магнитишь?
 
            – Мне бог помогает, Варвара Петровна. Я ведь без него и шага не сделаю на дню! Вы бы сами библию почитали. Я всю жизнь её читаю, другие книжки не признаю.

            – Скажешь тоже, Зой! Деньги надо зарабатывать, а богу  зачем деньги? Это нам без них – никуда, сама понимаешь. Вот офис опять менять будем, так надо. Переезжаем завтра.

Понимала Зойка, что неспроста  приходится названия фирмы менять и в разных местах ютиться, но вопросы задавать боялась – где ещё такие деньжищи заработаешь? Приспособила и бога к любимой работе. Приходят клиенты, она им чай или кофе предложит, бутерброды сделает, угощает и завсегда разговор начинает с одной и той же фразы, как-будто невзначай:

            - Я человек верующий, - и чашку свою крестит, да молитву какую скажет коротенькую, вроде как самой себе. Бутерброд сначала перекрестит, только потом есть начнёт. Людям  неудобно делается, теряются, не зная как себя вести, но в то же время доверием проникаются. Как может верующий человек на подлость или обман пойти? Прощаясь, Зойка всегда скажет, перекрестив:
               
           - Храни Вас господь! Идите с богом!
И человек, опять же, усыплённый благословением господним, пятится, благодарит и уходит довольным. А Зойка бога хвалит: "Молодец! Слышишь меня!"

Всё хорошо своим чередом шло, как по маслу, лучше и быть не может.  Но тут неожиданно весточка пришла. Катерина в Монреале в аварию попала, разбилась насмерть. И замуж не вышла, и детей не родила, и было ей в ту пору двадцать девять годков от роду, как  и Зойке.               
Не спалось Зойке после этого известия, первый раз в жизни она по настоящему испугалась – вдруг и с ней  что-то станется, добро–то нажитое прахом пойдёт!
Часы дважды пробили – поднялась Зойка, на кухню пошла, воды испить. Вошла и замерла... Сидит за столом  старец, голову на руки положив.

            – Ты кто? -  спрашивает Зойка. А страха нет, только ноги ватными стали. Поднял старец голову, в глаза ей посмотрел с любовью, светло:

            - А  я  за тобой, Зоюшка… Замри. Сроки вышли.  Пора тебе к  своим...  И рукой повёл в сторону.  А там, на стене, где  зеркало висело, картина живая появилась.  На картине той и мать, и бабка Любка, и семеро детей-грудничков, и даже Катерина в белой ночнушке. В сторонке стоит, пальцем ей грозит, а сама плачем заливается.

"Сплю я видать, сон снится,- решила Зойка. Проснуться надо, что за напасть такая? И в старика стаканом с водой запустила - ишь чего удумал, не испугаешь!"

Через день Варвара Петровна, у которой ключи от квартиры были, пришла узнать, почему  её напарница на работу не вышла и на звонки телефонные не отвечает. На кухне, лицом вниз, лежала скрюченная мёртвая Зойка. Напротив, на стене, зияло разбитое зеркало, а  на столе - раскрытая библия. Красным карандашом в книге были подчёркнуты слова: "По делам вашим да будет вам."