Последний парад. Глава 1. Первый яд

                «На всей Земле был один язык и одно наречие…
                И  сказали  они  (люди):  построим  себе  Город и
                Башню, высотою до небес, и сделаем себе имя…
                И  сказал Господь: вот, один народ и один у всех
                язык;  и  не  отстанут  они  от того, что задумали
                сделать: сойдём же и  смешаем там язык их, так,
                чтобы  один  не  понимал  речи другого… И они
                перестали строить Город (и Башню)».
                Бытие. 11.

Что ж это? Вот всё в поэмах лишь боги,
Те есть, по-нашему, лишь «мужики»,
Будто они лишь топтали дороги,
Будто они лишь одни велики.
А хитроумные греки нам дали
Образы многих прекрасных богинь,
Что вместе с ними по небу шагали
И попирали небесную синь.
Гея да Гера, Диана, сердито
Взгляд пресекавшая наглых мужчин,
В шлеме Афина, или Афродита,
Для «мужиков» тех источник кручин.
Но лишь одна нам известна и ныне.
И лишь поскольку осталась одна –
Стих посвящу Афродите-Наине:
Только она нам осталась верна.
У остальных же погасло к нам рвенье,
Скрылась за тучи желаний звезда –
И вот оставили и Управленье,
И Божий Сад, и Кольцо навсегда.
Ну а Наина осталася с нами.
И то, что раньше о ней я писал,
Мне «мужики» те поведали сами –
Кто и когда от неё пострадал.
Ну а теперь я не только на этом
Стих свой основывать буду, но и
Дам я свои на вопросы ответы
И опишу впечатленья свои.
Лично сподобился с ней повидаться,
Проконтактировал с нею в Москве.
И попытавшись во всём разобраться,
Дам толкованье досужей молве.
Но коль Учитель бы не постарался
Дать мне подсказку в своих повестях,
Я бы, конечно, и не догадался,
Здесь у кого «нахожусь я в гостях».

«Сад насадил» наш Господь. И «садовник»
Долго «лозу» в том «Саду» «обрезал»,
Холил и нежил его, как любовник,
Землю удабривал и поливал.
И разрастался тот «Сад» постепенно:
Люди плодились, взрастали числом,
Тесны ему становилися стены,
Мал изначально построенный дом.
И расселялись они по Европам,
Месопотамиям да Египтам.
Каждый хоть сам по себе, но окопом
Землю свою не окапывал сам.
И в Человечество объединёны,
Цивилизации «Город» своей
Строили люди сии упоённо,
Строили множество дней и ночей.
Ну а в том «Городе» строили «Башню»
Храма культуры – да чтоб до небес!
Чтоб человечек, животный вчерашний,
Прямо на небо, до Бога долез!
Были, конечно, у них и «прорабы»,
«Каменщики» и «архитектора».
Ну и «Начальник строительства», дабы
Не увлеклись, кто куда, «мастера».
И хоть и медленно, но неуклонно
Всё поднимался в сознанье своём
Наш человек. И у Храма колонны,
Ярус за ярусом, шли не подъём.
Как завещал им Господь: «Коли люди
Будут ко Мне приближаться, то Я
В них освящусь. Пред народами будет
В тех, кто приблизится, Слава Моя».
И вот однажды титан, восхищённый
Высью и обликом «Башни» святой,
В Храм восхитительный этот влюблённый,
Храм воспевает в поэме такой.

Поэма о Храме культуры.

«…Прочее всё, – молвил этот учитель, –
Это строительные лишь леса,
Что приколачивает местный житель,
Чернорабочую службу неся.
Лучшее всё, что придумали люди
В Божьем Саду сём за тысячи лет,
Главное всё, что здесь понято будет –
Вложится в Храм, во Священный Завет.
Через века исторических тягот,
Совокупляясь, воюя и жря,
Тащит на мутной волне сей бедняга
Храм, что сияет, как в небе заря.
Тащит его и не подозревает:
Что там за «пена» на гребне блестит?
Что там, вверху, над главами сияет?
Что там имеет причудливый вид?
Правда, случается, что замечает
Вдруг человечество Храм на себе,
Тяжесть его на себе ощущает:
Он ведь мешает жить просто, в злобе.
И суетливо оно начинает
Освобождаться от тяжести той.
Но никогда оно не понимает
Толком, с чем бьётся с такой простотой.
И отвлекается скоро, конечно,
От той борьбы на свои, так сказать,
Нужды насущные: надо им вечно
Иль возвеличивать, иль распинать.
Храм же, чуть-чуть от борьбы пострадавший,
Знай возрастает из века во век,
Тысячелетия в стены вобравший,
Над чем не властен и времени бег.
И ни разрушить его невозможно,
И ни унизить его насовсем,
Как бы его ни громили безбожно,
Как ни топтали его стадом всем.
И что каким бы тот Храм ни казался
Прочь отделённым от всех от проблем
Сиюминутных, чем мир занимался,
Стаду свиному подобный совсем,
Что с наслажденьем себя педали,
Он в то же время, и даже всегда
Неразделим с человеков стадами,
Даже немыслим без них никогда.
…Храм этот, собственно, даже не строит
Кто-то нарочно, сознательно, нет.
Разум его никакой не покроет
И на бумаге не даст вам ответ.
И не спланировать Храм тот заране,
Он – как атолл, что растёт сам собой.
И не имеет деталей на плане,
И не подвластен он воле какой.
Но безошибочно Храм тот вбирает
Лучшее, что человек создаёт.
И что история здесь порождает –
Всё на строительство Храма идёт.
И поколение за поколеньем
Жрут, наслаждаются, дохнут – ан, глядь –
Новый атолл замечаем с волненьем,
Вырос, красавец, сквозь мутную гладь!
…Ну а зачем он возводится? Просто
Цель есть единственная, этот Храм,
Что разглядеть мы смогли. А вопрос тот…
Нет, не корректен, ответа не дам.
Книги нетленные в Храме, конечно,
Важная очень, но всё же деталь.
С книгами вровень – и музыка вечна,
Радость несущая нам и печаль.
Но ведь не только они! В основанье
Храма – ПОСТУПКИ лежат по углам
И на поступках всё держится зданье,
Нету детали ответственней там!
Если поступок твой не тривиальный –
Он в человеке легенду родит.
Ей предстоит путь во времени дальний
И в пересказах изменчивый вид.
Так доберётся она до поэта,
Что ей придаст поэтический вид
В книге своей. И история эта
Вечную музыку и породит.
Ну и конечно, у Храма-громады
Есть и строители, как же без них.
«Камни» кладут мастера, куда надо:
Сказки, романы, симфонии, стих.
Ну а затем есть у Храма… ну, скажем…
Ладно, пускай их «жрецы» назову,
Те, кто в душе его носит. И даже
В душах которых растёт наяву.
И, наконец, есть ему потребитель,
Ну, «прихожанин», коль назван он Храм.
Это – сверхсреднего развитый житель,
Что и вкушает плоды его там.
И Аполлон у него – Архитектор,
Ну а коллеги его – мастера.
Я – это жрец, Храма вечный протектор,
В чём и тружусь от утра до утра.
Ты же, читатель мой, ты – потребитель,
Иль «прихожанин»… Да ты не кривись!
Разве обидно, что ты – посетитель,
Скажем, в театре, в музее? Гордись:
Роль потребителя – очень завидна.
Это же здорово! Храм без тебя
Смысла лишён человечьего. Стыдно
Богу за роль ту пенять за себя!
Да ведь по сути коли разобраться,
Можно поставить коль этот вопрос –
Храм для чего? – то отвечу я, братцы:
Лишь для тебя! И вот это – всерьёз.
Лишь для тебя существует громада,
Лишь бы ты в стены его заходил.
Большего «мастеру» там и не надо:
Лишь бы зашёл и от Храма «вкусил».
…Ну а идея великого Храма
Тем хороша, что людям за неё
Здесь умирать запрещается прямо.
Наоборот! Идеалы её
Требуют, чтоб мы любили друг дружку,
Чтоб изо всех человеческих сил –
И каждый день и на всю на катушку! –
Каждый живущий за Храм этот жил!»

Этим поэтом восторженным Храма
Был наш знакомый, титан молодой,
Жилин Роман. Обратился он прямо,
К «Сыну», чьей был путеводной звездой.
«Сын» тот с Наиною встретится тоже,
Уже писал я об этом не раз.
И матрикат его встретится тоже –
Ждёт вас об этом дальнейший рассказ.

Эти слова, а особо – про «Имя»,
Что обретут завершившие Храм, –
Как-то услышал ушами своими
Ники Андрюхин, Директора зам.
Первый он был у него заместитель,
Администрацией всей управлял.
И через «ниточки» каждый здесь житель
Руку его на себе ощущал.
И обожал он занятия эти,
«Ниточки» крепко держал в кулаке,
А на Земле люди, «куколки-дети»,
Ручками дёргали, как на крючке.
Видно, не даром одним острословом
«Доктором кукольных» назван наук
(И «Бородой» назывался он, к слову),
Сетью из нитей оброс, как паук.
И он сказал себе, слово услыша
Про воздвигающийся этот Храм:
«Ну хорошо. Он всё выше и выше,
И наконец он приблизится к нам.
И тогда каждый несчастный «куклёнок»
Станет подобен, действительно, Нам.
И жить без нас ему хватит силёнок,
И жить без нас будет им по умам.
И что ж? Тогда они Землю покинут:
Предназначение их таково.
И они сделать сиё не преминут
И без согласия уж Моего.
Ну а поскольку Земля опустеет,
Кем же я буду тогда управлять?
А не покинут, то вдруг да посмеют
Землю не Нашей – своею назвать?!
Так что не больше у хрена-то сласти,
Чем у той редьки: зачем же нужны
Им на Земле Мы, небесные власти?
Что же мы делать-то с ними должны?
И вот тогда – и во-первых, и в главных:
Лично моя-то судьба какова?
Ведь для строителей этих забавных
Эта проблема моя – трын-трава!
А во-вторых, что же станется с Нами,
С всем Управлением на небесах?
Этот вопрос, понимаете сами,
В администраторах вырастит страх».

Пользуясь правом входить без доклада,
«Доктор» к Директору враз заспешил.
Лик озабоченный сделав, как надо,
Страхом своим поделиться решил.
«Господи! – молвил он. – Люди планеты
Нынче не могут и шага ступить,
Нету коль Наших приказов на это –
Воли Священной Твоей, стало быть.
Ну и поэтому в пастырях добрых
В Нас, то есть, люди имеют нужду:
В добрых царях и во князях хоробрых –
Ведь неразумны они, на беду.
И вот на этом-то на основанье
Ты и сказал: «Ни один волосок
Не упадёт с головы сих созданий,
Если Мой, Божий, не выйдет им срок!»
И я без устали, Боже, стараюсь,
Осуществляю ту волю Твою,
С каждым «куклёночком» я занимаюсь,
Денно и нощно на страже стою.
Но что же будет, коль если достроят
«Башню» культуры они «до небес»?
Разве они, вровень с Нами-то стоя,
Станут Твоим называть этот «Лес»?
Глубокомысленно люди ведь станут
Пальцем в носу у себя ковырять,
Сохи забросят ведь эти Иваны,
Важно взамен меж собой говоря:
«Надо ли слушать богов нам на свете?
Стоит ли делать, они что велят?
Вон мы большие какие! Не дети.
Боги-то вон они, рядом стоят».
И нарушать эти люди посмеют
Волю Святую, о Боже, Твою,
Так как, поднявшись с колен, заимеют,
Влезши на «Башню» ту, волю свою.
Что же тогда будем с ними мы делать?
Просто работать здесь было, когда
Имени эта толпа не имела,
А заимеют – то будет беда!»

Старый Директор промолвил, зевая:
«А-у-ы-эх! Что морочишь ты мне
Голову? Разве проблема какая?
Так было сладко в полуденном сне!
Слушай же, администрации гений.
В руки свои ты не только забрал
«Вожжи-канаты» важнейших решений,
Чем ты всем небом бы и управлял,
Но и на Землю не целым народам
Шлёшь ты «верёвкой» команду-сигнал,
Нет, ты стремишься быть и «кукловодом»,
Нити всех частных судеб в руки взял.
И ты, конечно же, воображаешь,
Что так и надо и так – хорошо.
Мысли ты, видимо, не допускаешь,
Что без тебя бы процесс весь пошёл.
Ну а хороший начальник не должен
Ниточек этих касаться совсем.
В руки твои на века Мною вложен
Руль стратегических, важных проблем.
И лишь когда катастрофою новой
Мир угрожает, то встрянешь в дела.
Чувствовать всё, ко всему быть готовым –
Роль твоя главная в этом была.
Что же, за «ниточки» частных задачек
Легче, конечно же, дёргать тебе,
Легче добиться в сём деле удачи –
Помощи в частной, отдельной судьбе.
А разработка большой перспективы –
Бог с ней, ужо проживём как-нибудь:
Больно уж туги задач тех тетивы,
Чтобы их как-то рукой оттянуть.
Но это значит, что ты за «зарплату»
Первого зама намерен решать
Эти задачки, что могут ребята
Сами спокойно одни выполнять.
И раз боишься ты выпустить «нити»
«Кукол» своих из могучей руки,
Значит, неважный ты руководитель.
Видно, ошиблись в тебе старики,
Что тебя дали в помощники сами,
На Материк отправляяся жить.
Что ж, должен я над твоими словами
Крепко подумать, как дальше мне быть».

Очень Андрюхин тогда испугался
Этой угрозе «подумать» о нём.
И к покровительнице он подался,
С кем увлекались стихами вдвоём –
Очень не старой моей героине.
Тёткой она д‘Юмадону была
И заместитель его. И Наине
Передал важные эти дела,
Что, мол, угрозы над ними нависли.
– Что ж, я подумаю, милый мой друг.
– Да уж, пожалуйста, ты поразмысли, –
Пролепетал её псевдосупруг.
И как всегда, красота неземная
Верной помощницей в деле была:
Пусть и не юная девица, Ная
К верному Мерлину сразу пошла.
Он неизменным её был партнёром
В слётах на Лысой Горе, где она
Слушала всех с затуманенным взором,
Ночью весеннею, майской полна.
Этот её «Миша Панин» любовно
Взглядом фигуру её обласкал
И сразу выдал решение, словно
Только об этом всю жизнь и смекал.
И «ядовитое зелье» решенья
Ная от Мерлина в дом принесла.
И к д’Юмадону, с его разрешенья,
На другой день на приём и пошла.

- Господи! – молвила с чувством Наина, –
Цивилизация нашей Земли –
Лишь человеческих душ половина,
Предвоспитание что здесь прошли.
Мы направляем в учёбе стремленья,
Держим Программы своей вертикаль,
Судьбы задав для них. И без сомненья,
Главный предмет в этой «школе» – мораль.
А инструмент воспитанья морали –
Это религия их. И она
Что бы на это Вы мне ни сказали,
На девять «классов» лишь только одна.
И Вы сказали заветное Слово,
Слово одно – и на всех, и про всех:
«Бойся меня, Господина святого,
Или раба накажу я за грех!»
Ну разумеется, для большей части
Очень подходит сия «вера-страх»:
В страхе Господнем жить – это их счастье,
Нету сомнений в их детских умах.
Но есть в сём деле отдельны моменты,
Как эти дети для нас ни милы.
Взять, например, их абитуриентов:
Эти «штанишки» уже им малы.
Что если, Господи, сделать им веру
Для «старшеклассников», что ли сказать.
Дать для морали другую им меру,
Чтобы завет им с умом исполнять?
– Но есть приказ, что язычество надо,
С их повзрослением, искоренять.
Бог же единый есть людям отрада
И я не стану приказ отменять.
– Я ж не сказала, чтоб Вы отменили.
Просто издайте другой Вы приказ,
Где б вы РАЗВИТИЕ определили
Этой идеи о Боге как раз.
И не тряся установленной нормы –
Монотеизм, мол, по-прежнему свят, –
Дайте Вы РАЗНООБРАЗНЫЕ ФОРМЫ
Веры единой для этих ребят.
Пусть эти формы и отображают
Разные уровни общества их.
Сами пусть формы те и выбирают
Люди из вероучений живых.
-  Хм… - молвил Савва, Директор, без злобы. –
Надо подумать, чтоб что-то сказать…»

Это была её первая проба
«Яд» на работе свей применять.

И д’Юмадон не почувствовал «яда»:
«Аква-тофана» её не имел
Запаха, вкуса иль цвета. И надо
Времени много для явственных дел.
Мысль показалась Директору здравой.
И не провёл он анализ умом –
Мол, не является ль дело «отравой», –
Не было опыта в деле таком.
Ведь отдалённые те результаты
Чтоб просчитать – нужен адский же труд!
Не было и подозрений тогда-то,
Что «отравлять» здесь кого-то начнут.

И появился приказ в Управленье,
И учреждался им новый отдел,
Что у богов порождал удивленье:
Сколько ж религий наш Бог захотел?
И учреждалися в нём отделенья,
Чтоб разрабатывать там и внедрять
Разнообразные вероученья
И в человечество их запускать,
Чтоб «в соответствии», значит, с развитьем.
Новых начальников был легион,
Чтобы давали анализ событьям
И отвечали за свой регион.
И горячо принялись за работу
Эти начальники. А д’Юмадон,
Сделал дела – и устроил «субботу»:
«Взбей-ка подушки помягче на сон!»

И первым делом пришлось потесниться
Греческому пантеону богов.
В Риме явилися новые лица:
Занять Юпитер Трон Зевса готов,
Море Нептун поделил с Посейдоном,
В небе – Меркурий, там, где был Гермес,
А Афродита с красою бездонной
Стала Венерой для Римских небес.
Боги на небе слегка усмехались,
После пророки пошли косяком:
Новых Всевышних они называли,
Старые веры пуская на слом.
Жертвами веры большой – христианства, –
Пали и «греки» и «римляне» враз.
После родилось и магометанство –
Стали «неверными» звать они нас.
И уж не мог тот процесс прекратиться.
И мировые религии те
Сами внутри себя стали делиться –
Церкви погрязли в мирской суете.
Многообразие ж форм разрасталось.
Каждая вера, иль секта её,
Самою правильной здесь объявлялась,
Истиной светлой – «ученье» своё.

Так и смешалися веры людские.
И человек уже не понимал
В вере друг друга. И точно немые,
Каждый по-своему к Богу взывал.
И стало им уж теперь не до Храма
Общей культуры. И стали они
Биться за веру СВОЮ лишь упрямо.
И наступили здесь чёрные дни.
Храму же общему там «в поношенье»
Каждый стремился свой храм возвести,
Ну а чужой – предавал разрушенью,
Душу стремясь свою этим спасти.
И возопили народы ко Богу
На языке каждый веры своей:
«Господи, милости дай нам немного,
Чтоб победить нам врагов поскорей!»
И заместитель  у Бога, Андрюхин,
Силы утроил – за «нитки» тягать.
Вопли людские ласкали им слухи:
«Властвовать чтоб, надо их разделять!»

«Что же, дружок, поспокойнее стало?
Лишним теперь не боишься ты стать? –
Так Афродита-Наина сказала, –
Чай не устал ими ты управлять?
- Нет, не устал! – отвечал, торопливо
Дёргая «нити», Директора зам. –
Очень мне весело здесь! Особливо
В дело встреваю когда я и сам!..»

Ну а великая «Башня» культуры
Время спустя, перестала расти,
Трещинами покрывались скульптуры,
Плющ по стенам её начал ползти.
Толпы попов от различных религий
Выгнали с Храма строителей прочь,
Всех мастеров заковали в вериги
И уже некому Храму помочь.
И постепенно от «стен» отпадали
«Камни» большие и малые те,
Славные их имена увядали
И Храм великий тонул в темноте.
Это и было начальной причиной,
Что Божий «Сад» начал быстро дичать.
И зарастали плющами руины,
Дикие звери в нём стали кричать.
А д’Юмадон-то, видать, не заметил,
Что он немножко «лишился лица»
И что падение Храма в сём свете
Было для Бога началом конца.