Про любовь

               
   Вечер... В отделении городской больницы тихо. Мед.сестра, Милочка, ходит по палатам и урезонивает не дисциплинированных.
- Спать, спать, - решительным голоском говорит она, напуская на себя строгость.
  Вообще, Милочка мягкая, как ватрушка. Она знает это и старается преодолеть  не нужную, в ее работе, мягкотелость.
Больные понимают это, улыбаются. Милочка хмурит свои замечательные бровки:  все-таки, она при исполнении.
- Да и нельзя их распускать, на голову сядут, - так говорит старшая сестра, Нина Николаевна.
- Ты им поблажки- то не давай. Сама, потом будешь расхлебывать. Вон, один, так и сбежал. Еще швы не сняли, а уж его и нет. А тому, с переломом голени, в девятой палате, спиртное в передачке принесли. Так весь гипс поломал. Отвечай тут за них.
  Милочка работает в больнице недавно, месяца три. В свои семнадцать, она невинна, как дитя. Она немного стесняется этого факта из своей биографии. При разговоре с подружками, про всякое, эдакое, конфузится, но твердо знает, что никогда не позволит себе никаких вольностей.
-  Им только волю дай, возьмут две,- возмущается Нина Николаевна.
- Вон, в третьем отделении, Машка, из процедурного, уж на третьем месяце. Опять в гинекологию вести, на аборт. Сколько уж она их переводила. А кто работать будет? Она об этом подумала? А все потому, что глазами больно стреляла, вот и настрелялась.
Ты, Милочка,  косу-то убери, убери под шапку. Много тут ходит.
- И правда, - думает Милочка, усердно запихивая непослушные волосы.
- Ни к чему это. Еще подумают чего...
На самом деле, Милочка ужасная трусиха. Правда, у нее есть и свои принципы: хранить девичество, и в отношения с молодыми людьми не вступать.  Она себе цену знает.
- Да и что хорошего в этих обжималках?
  Милочка еще никогда  по - настоящему  не целовалась. Так, в щечку, и то на день рождения. Парни, у них, в деревне, замороченные какие-то. Да, и малы еще, целоваться. Пусть подрастут, а там посмотрим. У нее будет все по настоящему… А то, пристают тут всякие.
Милочка передергивает плечиками.
- Вот один, из этих, из студентов. Все ходит и ходит. Чего ходит, сам не знает.  Пойди, разбери, что у него на уме.
 Милочка задумалась.
- Пусть и не думает.  Ничего не выйдет. Все они одинаковы.
Достает зеркало. Она всегда носит его с собой. - Мало ли что?
- И кому-то достанется такая красота... Что глаза, что ресницы! А грудь...
 Она проводит пальчиком по животу.
- Щекотно. Когда она придет, эта самая любовь? У всех подруг, парни. И у Тамарки, и  у Зинки. И все по-настоящему.
Но она так не хочет. Не позволит даже дотронуться до себя, потому, как у нее принцип, и сила воли.
  - Ты, Милочка, не давай парням руки-то распускать, - учила мать, отправляя ее в город, - не теряй себя.
Милочка оценивающе смотрит в зеркало.
- Нос великоват,  и ростом не вышла, зато талия, пятьдесят сантиметров.  Ноги, тоже, ничего себе. Она даже халатик укоротила, потихоньку от Нины Ивановны.
Убирает зеркало, смотрит на часы.
- Вот этот студентик, Миша. И чего таращится? Что она, картина какая? Страшненький такой. Придет, и топчется возле стола, вздыхает...
- Че вздыхать? Неча вздыхать... Не отломиться... Повадился. Вот уж месяц, как ходит...
Вот и вчера явился, смешной такой, будто по делу. Так, мол, и так...  Больному плохо, нет ли нашатырки. Знаю я, какая ему нашатырка нужна.
А ей-то что? У нее своя жизнь, у него своя.
 - Хоть часы по нему сверяй, ровно в двенадцать, является. Не надо ли помочь… Что она, безрукая? Сама не управиться? Она даже стесняться его перестала. Пусть смотрит, если хочет... От нее не убудет...
 Милочка взглядывает на часы. - Странно, может он сегодня и вовсе не придет? Ну и хорошо, и нечего тут... Повадился на мою голову...
 Вон, из седьмой палаты один,  шоколадками угощает. За дуру, видно держит. Все по коленке гладит. Сам весь в бинтах, а туда же… Кобель…
- Что же это он не идет? Странно. Может часы неправильные?
Милочка сверяет настенные часы со своими, наручными.
- Ну и пусть...
Идет к столу, садится на холодный, металлический стул, укладывает голову на руки.
- Поспать немного, пока тихо. Не идет, и не надо. Больно нужен...
 Закрывает глаза.
- Зав. Отделением его хвалила, будто из него, хороший врач получится, может даже ученый. Такой прыщавый, и ученый... Смешно...
 На часах пятнадцать минут первого. Дремлется... Шапочка съехала, волосы рассыпались легкими, русыми завитками; лицо порозовело. В маленьких ушках сережки с синим камушком.
   Спит она чутко. И кажется ей, будто кто-то, сидит возле нее. Совсем близко слышится горячее дыхание.
Глаза ее, по прежнему, закрыты. Кто-то берет ее за руку, нежно целует маленькие пальчики, все до одного. Милочка не двигается.
- Какие у него мягкие губы... Но, ведь она спит. Не будет же она обращать внимание на то, что происходит во сне.
Ей любопытно, что же будет дальше. Любопытно и жутко...
- Только бы не открыть глаза, только бы не открыть... Ресницы ее подрагивают.
- Ну и пусть… Я же сплю….
  Чьи-то руки обнимают ее, гладят по волосам, медленно расстегивают пуговицы халатика. Милочка не реагирует. Она в приятной истоме. Ей немножко стыдно, но еще стыднее, если она проснется. Голова ее откинулась, губки раскрылись. Чьи-то руки нахально забираются под халат... Она чувствует нежный, трепетный поцелуй… Этот кто-то, прикасается к губам, шее...
- Только бы не проснуться, только бы не проснуться...
Сердце ее трепыхается, словно птица, попавшая в силки.
Сколько длилось это наваждение, Милочка не помнила. Когда она открыла глаза, рядом никого не было. Она торопливо застегивает халатик, одевает, на растрепанные волосы, шапочку
- Сон это был, или не сон…. Наверное, все–таки, сон. Не могла же она целоваться с этим... со студентиком?
Сдает дежурство, оглядывается. Там, в конце коридора толпа студентов-практикантов. Оттуда на нее неотрывно смотрят два горящих глаза.
- Подумаешь!
 Милочка взмахивает ресницами, и отворачивается. Ей немного совестно.
- Но, разве это - любовь? Так, наваждение какое-то... Сон.