Провал

Ранним погожим утром я прибываю на место своего назначения – мелкий, ничем не приметный городок с умеренным климатом.
Я – это выпускник столичного актерского вуза, молодой, но, как говорится, перспективный и уже с неким багажом лицедейского опыта.
Не стану врать, что я  страстно жаждал попасть в эту дыру, но посчитал за неминуемое и посланное лично мне и для меня благо покориться судьбе.
Или же просто поленился сопротивляться ей, всесильной…

 Имя мое в  городке уже известно, и поэтому встречает он меня приветливо.
Не скрою, мне доставляет удовольствие то, как радушно меня сопровождают в хороший отель,
потом кормят ранним и вкусным обедом, за которым течёт, как ни странно, весьма любопытная и непринужденная беседа.
Такая, знаете, на грани серьезного, напрягающего, однако же со смыслом.
Сейчас не вспомню, о чем конкретно идет речь, конечно, об искусстве, наверное...
Помню лишь приятные ощущения – есть оказывается, продвинутые люди и в провинции!
Мелькает невзначай и ненавязчиво свежая мысль, а банальностей совсем не много...
Сидим в саду, на открытой терраске в теплой предзакатной неге, в спокойном шелесте сентябрьской листвы.
Чай, кофе, ароматные сигареты… Ах да, мы говорим о духовности...
- Сразу видно, что вы необыкновенный человек – говорит кто-то из моих собеседников.
- Да бросьте, отвечаю, - это благодаря вашей компании, такой естественной и всё понимающей… Не ожидал, признаюсь – стереотипы…

А вечером я должен играть в спектакле. Первый спектакль в сезоне, в этом городе, перед зрителями, ждущими от меня нового и важного для них откровения.
Они искали то, чего во мне… не было. Но это стало ясно позже.

Вот он вход в театр – несколько странный, всё вверх и вверх. И кажется, по спирали.
И сцена в этом «позорище» (древнеславянское название театра) устроена весьма оригинально: зрители находятся на ней, в ее центре и на возвышении.
Актёры же должны  действовать вокруг, ходя по краю подмосток и при необходимости даже спускаясь в зал. Для меня это, честно говоря, неожиданность.
Я немного обескуражен, но … уже звонок. Раздумывать некогда. Мой выход!

Да, забыл сказать, я играю мужичка средних лет, по всей видимости, разночинца.
На мне театральный костюм (выдали): недлинная тужурка, брюки заправлены  в сапоги, кепка-картуз на голове.
Итак, спектакль начался. Глаза зрителей, необычайно внимательные и большие, круглятся локаторами прямо передо мной. Я же, к своему ужасу, скоро осознаю, что ни одного слова роли своей я НЕ ПОМНЮ!
Хуже того, я совершенно не понимаю, кого и что я должен здесь изображать!
Но деваться мне некуда. «Надо, Федя, надо!»

Я нелепо двигаюсь по сцене, жмусь к ее краю. Как издевательски долго тянется время!
Натужно пытаюсь придать себе хоть какую-то значимость, сыграть смысл, что-то показать. Но что?! Чувства, эмоции, страсть? Какие именно? Ненависть? Гнев? Страдание? Борьбу? Я НЕ ЗНАЮ!!!  И это невыносимо.
От моих амбиций не остается и следа. Вспотев от напряжения под своей фуражкой, еле дожидаюсь конца первого действия. Заплетаясь ногами в жестких сапогах, прячусь за спасительный занавес. Пробую прояснить что-нибудь  у партнеров – они вроде есть, ходили параллельно мне, то есть, моему «герою» по этой чертовой сцене, будь она неладна! Но им, похоже, всё равно. Только один из персонажей, худой блондин, намекает, что я должен кого-то любить, кажется, некую женщину. Ну, хоть что-то…
 
Но второе действие дается мне еще труднее, сачковать уже не получится. Надо оправдывать надежды. Лихорадочно ищу женщину, которую мне назначено «любить». Одновременно проклинаю себя: идиот самовлюбленный, не мог прочитать роль, разузнать заранее… Кофей пил, видите ли...
Ага, вот кто-то валяется под лестницей! Похоже на женщину. Отдалённо...  Потому что она вся замотана пыльной невзрачной шалью, она деревянная и неподвижная. Но я помню (!), что мне надо ее любить. Хорошо, но как это изобразить? Не могу же я любить ее по-настоящему! А техника актерского мастерства … её у меня напрочь отшибло. Да и была ли она – вопрос? Ох, и жуть…
Тупо глажу по голове эту деревянную куклу. Кажется, здесь должна быть голова… Под этой тряпкой… Понимаю, что играю крайне неубедительно, из рук вон… Хреново.

Я не в силах поднять глаз на публику. А они зырят во все гляделки! Прямо как лазером светят…
Так в чём же моя роль? Господи! Согнувшись, уползаю со сцены на ещё один антракт. Что-то бормочу напоследок о бессмысленности жизни. Слабо, ох как слабо, бездарно и невнятно! Я мерзок сам себе.

В этом кратком перерыве мне приходит озарение – найти тетрадку со сценарием! Хоть под занавес понять, что к чему, и где мое место в этой постановке. По крайней мере узнать, как она называется…
Ведь режиссер же где-то есть, есть! Его присутствие ощущается явно, хоть и невидимо.
Ох, и разборку устроит он нам всем за этот спектакль! Ох, мало не покажется... И особенно мне…

Так, вот заветная тетрадка, точно, она! Руки дрожат. У меня совсем нет времени!
Листаю: много текста и ничего не понять – междометия сплошные, обрывки, сокращения. Китайская грамота, а не сценарий. Меня охватывает отчаяние. А где же тут мои слова?
 Скорей, скорей! Уже звонок, третий… На последней странице бесполезной для меня тетрадки вижу свою реплику. Она кажется мне дикой, ни с чем не связанной, но я накрепко врубаю ее себе в дырявую память:
«Эх, нет на этом свете избранных…»

В полном бессилии «доигрываю» свою «роль». Один раз поднял глаза на зрительский ареопаг: смотрят в упор, и даже вроде сочувственно. Ага, они будто снисходят? И это для меня как нож острый... Мука неописуемая. О, Боже, за что! Но самое отвратительное –  и муку сыграть, выразить у меня не получается. Я не могу НИЧЕГО! НИЧЕГО. И я – НИКТО…

Вычитанную из тетрадки фразу я всё же произношу – шепотом, склеенными губами. И мне уже всё равно, слышит ли меня кто-то. Я ухожу с подмостков. На карачках…

Меня душит небывалый стыд. Позор! Провал по полной… Сбежать, чтобы никто не увидел. Быстрей! Прочь! Хоть куда,  в дальний угол, в подвал… Но рядом со мной в полутьме и хламе подсобных помещений вдруг оказывается хрупкое существо без возраста – или старушка или совсем юная девушка. Светлый шарфик, тонкое личико... Наверное, из публики.
Она молча идет рядом. И я, обратившись к ней, не надеясь ни на что, сдавленным горлом, через спазм говорю, бормочу ей о своем страшном  провале, о своей актерской импотенции…
О своей самонадеянности и своём убожестве…

Она молчит. Она соглашается. Но она не осуждает меня, я это чувствую оголенными нервами, и я безмерно, до слёз, благодарен ей за это…

Я открываю глаза.
Ох, ёлки… Да неужели же этот кошмар только сон?! Сон?