Мои поэты Честная война Твардовского

Не многим советским поэтам выпала простая честь - когда знают их имя и при этом еще и могут назвать несколько стихотворений. Что делать, время так сметает авторитеты и иконы, что не успеваешь заметить, кого еще выбросило за поворот реки.
Твардовского, Александра Трифоновича, едва не выбросило.
Он написал массу стихов. Но точно - если не кривить душой - остался один и одна поэма. Один - это «Я убит подо Ржевом». Одна поэма - это «Василий Теркин. Книга про бойца». «Ленин и печник», которого старшие поколения учили в школе - шикарно., но не в счет.
Конечно, он был самым великим редактором журнала «Новый мир», именно он опубликовал Солженицевский «Один день Ивана Денисовича», именно он поднял шестидесятников (сейчас бы сказали - «либеральная оппозиция» Хрущеву), но сам себя всегда считал поэтом.
То есть, это было его ремесло. Но ему выпало стать мастером, а не просто ремесленником.
Я сейчас поясню, в чем разница между ремеслом и мастерством. В средние века эту разницу понимали очень точно. Чтобы стать мастером, ученик-ремесленник должен был создать шедевр. Это слово переводится, как «высшая работа», а для нашего времени - как диплом, что ли. И ученик либо копировал искусную работу мастера, либо - создавал свою, на уровне мастера.
В поэзии, как мне кажется, создать шедевр (сдать на мастера) - это заметить и понять то, чего не заметил и не понял никто. И - Твардовский заметил. И создал эти шедевры.
В госпитале во время войны он говорил с солдатом, на которого домой ушла похоронка.
Его имя - Владимир Петрович Бросалов:
«Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налёте.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна ни покрышки.
…
Я убит и не знаю -
Наш ли Ржев, наконец.»
Твардовский писал: «Стихи эти продиктованы мыслью и чувством, которые на протяжении всей войны... более всего заполняли душу... Обязательство живых перед павшими за общее дело, невозможность забвения…»
Как это рядом с Симоновским «Жди меня»!
И, конечно, «Теркин». Война очень по-разному преломила людей. Вот гений советской музыки Дунаевский не смог за всю войну написать ни одной песни, ведущей в бой. А Твардовский - создал свою лучшую поэму.
Он первым понял, что даже на войне надо жить. Не выживать, а именно жить: спать, шутить, есть, любить, пить спирт, думать о том, что тебя не убьют, париться в бане... А если смерть прийдет, это ее дело. А дело солдата - закончить войну и остаться человеком. Вот его почти невыполнимый шедевр!
И солдаты Твардовского понимали настолько, что газеты с «Теркиным» не шли на самокрутки.
Был еще только один публицист, чьи статьи тоже не скуривали: Илья Эренбург. Но его девиз был - «Убей немца!». Эренбург был кумиром времени, но кто сейчас скажет - что он написал? Он отслужил и ушел. И нет его. У Твардовского тоже ушло многое, отслужившее - «Теркин на том свете», «Страна Муравия», «По праву памяти», «За далью даль» - ну, если честно, кто это сегодня читал? Кто сейчас помнит?
Но это не так важно. Мальчик, начавший в 14 лет писать заметки в маленькую смоленскую газету, комиссар на бесславной финской войне, военный корреспондент в окопах Отечественной, мальчик, честный редактор журнала и ремесленник от поэзии, он создал шедевры, без которых мы вряд ли бы поняли самую закрытую от нас до сих пор - из-за простой ее беспощадности к человеку - войну. Прочтите его «В тот день, когда окончилась война...». Первые  строфы.

«В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.

В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.

До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.

Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.

И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.

Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег»

И этот, скорее - тот! - берег он спиной ощущал всю жизнь...
И не дай нам Бог жить с таким долгом...
Только он из всех поэтов войны написал:
«Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же...»
Твардовского я чту только как Виктора Астафьева, который знал и ненавидел войну на такой глубине души, что врать о ней не мог. И которого, кстати, тоже теперь не так часто читают, как и Александра Трифоновича Твардовского.
И это не честно.