Стиляга. Грани 17, 18-я

        ГРАНЬ СЕМНАДЦАТАЯ             
Июль. Жара асфальты размягчила.
Дожди обходят город стороной.
И как ни напрягает Ваня силы,
Не может одолеть проклятый зной,
И духота порой невыносима,
Так что  ему совсем не до режима.
Но чтоб обеты не звучали всуе,
Уходит в душ,  под ледяные струи.
Обледенев, берётся за гантели,
Вновь возрождая дух, угасший в теле.

Сначала у него – литература.
Учебник он читает как роман:
Страниц по пятьдесят «до перекура»,
Как называет свой антракт Иван,
Хотя давно не курит сигарет.
Не пьёт, не курит – и позывов нет!
Учебник, не разбитый на уроки,
Позволил уловить и смысл глубокий
В том, что он раньше только «проходил»,
Не тратя на ученье лишних сил.

Теперь он жаждет перечесть Толстого
И Пушкина по-взрослому прочесть,
И в Лермонтова окунуться снова,
Всем классикам воздать мечтает честь.
Покаяться и в пояс поклониться:
О, гении, какой я был тупица!

… Дня через три в квартиру позвонили.
«Велели передать!» –  сказал посол.
И новые страницы в том же стиле,
Стиляга о стиляге же прочел.

     "Смерть Стиляги"
          4
Но вот на сцене вестники господни:
– Наш праздник продолжается! Сегодня
Для вас с Земли ОН выписал артиста,
За коего ручался сам Нечистый.
И Смерть его доставила сюда вам.
Хоть он кому-то кажется плюгавым,
Но это мастер по земным забавам.
Недавно был он там Стилягой Джонни.
Так будьте же к нему поблагосклонней,
Но если будет плох, вы будьте строги,
А лучше –  беспристрастными, как боги. –

Тут музыка шальная зазвучала.
На сцене появился квёлый малый.
На публику взглянул почти тоскливо,
Как нагрешивший – в очи коллектива.
Потом сказал – сказать не можно горше! –
«Но это не танцуют без партнёрши!
Уж коли вы меня сюда припёрли,
Могли бы позаботиться о гёрле!»

Господь, поморщась, обратился к Смерти:
– Вторично из-за вас антракт в концерте!
О чём он там? Что значит это слово? –
– Велите, и могу слетать  я снова…
Забрать его – была моя работа.
Никто другой не значился на фото…
Ему нужна напарница, иначе,
Не возбудившись, он и не заскачет.

– Нет, возвращать мы прошлое не будем,
Партнёршу мы ему и здесь добудем.
Брат Вельзевул, ты тут её сыщи нам.
Ведущие пускай объявят людям,
Что снова – по техническим причинам –
В концерте будет краткий перерыв…
И парня подбодрите: он чуть жив!

           5
Нечистый – Дьявол, наречённый братом,
Взор устремил на райский контингент
И в сонме душ, на атомы разъятом,
Он нужную нашёл в один момент.

… Звезда гарема знойная Гюльнара
Была вначале ветреной весьма
И выступала в качестве товара,
Пока Султана не свела с ума,

Увидев, как Гюльнара танцевала
В одном  притоне танец живота,
Он понял, что от жён блаженства мало,
Хоть их в гареме было больше ста.

… Став первой из наложниц, эта дива
Ожесточила всех законных жён:
Все были с детских лет благочестивы,
Нетронутыми. Трогал их лишь он.
А тут на их владыку посягнула
Посланница шайтана Вельзевула.
Раз был сражён недевственной и  старой,
То, значит, применили злые чары.

Из первых жён составился комплот.
Атака началась. А через год,
Всеобщий муж, – не столь заворожённый, –
Решил признать, что, видно, правы жёны.
«Распутницу», зашитую в мешок,
Швырнули в море…  Да, Восток жесток,
Но в христианстве логика иная:
Убитые вот так – достойны Рая.
Ее-то  и узрел здесь Сатана:
«Брат Иисус, – он молвил, – вот она!
Скажите ей, что я её не трону.
И пусть "туманит взор" стиляге Джону!»

        * * *
Он, прочитавший год назад «Жуана»,
Стал «байронистом», «враз  и  насовсем».
История Гюльнары,  столь пространно
Описанная  и её гарем
Напомнили  роман о том герое,
Что отразилось на его настрое.
И озорство поэта Иванова
С настроем  этим он одобрил снова.

Да, был он почитателем сатиры.
Здесь были у него свои кумиры:
Поэты саркастического стиля –
Некрасов, Пушкин, Гейне и Вольтер,
Которые не мелочно острили,
А поднимались и до высших сфер.

Прозаики подобного же склада,
И прежде прочих Салтыков-Щедрин,
Ивану были истинной отрадой,
Но смаковал он их всегда один,
Узнав, что все друзья его и крали
Кумиров этих не воспринимали
И даже саркастический отец
Сатириков великих был «не  чтец».  (слова Чацкого)


    ГРАНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Ещё пять дней он классиков читал,
Поправ режим, не замечая зноя.
Андреев дуб… Наташин первый бал…
Бородино и Пьер на поле боя…
И порешил: везде «Война и мир»
Для чувств и мыслей настоящий пир.

Толстой… И тут же – шолоховский «Дон».
Не оторвёт себя от эпопеи.
В  Аксинью по-мужски уже  влюблён,
Григория по-взрослому жалея.
Теперь всё по-иному видит он,
А люди стали ближе и роднее.
И поднятая ночью «Целина»
Его опять почти лишает сна.

И автор раньше мёртвых «Мёртвых душ»
Вдруг оживил усопших персонажей,
Заставил позабыть холодный душ
И пыльный город с заводскою сажей.
Летят часы. И  Таня лишь ворчит:
«Совсем не ешь!» … Какой тут аппетит?!

Твардовский … Едет, ищет Моргунок
Муравию, непаханые земли.
Сюжет! Идея!.. Но  журчанье строк!
Произноси их и, как чуду, внемли!..
А Симонов военный! Поздний Блок!
До слёз теперь он благодарен всем им.

…Пошли восьмые сутки сверхтрудов.
Когда явилась гневная Татьяна
И закричала: – Ты же нездоров!
Осунулся, шатаешься, как пьяный.
Сейчас запру все книги на засов,
И отдохнёшь от этого дурмана!

Ну, как нагрянет мать – тогда скандал:
«Сынок опять здоровье потерял!»…
Запойный ты! А это не годится:
Забыл себя – и вот тебе больница!
Мать сразу заведёт об этом речь.
Тебе же нервы велено беречь!
Давай поешь! И на реку бегом!
До вечера чтоб позабыл про дом!

– Всё, всё, Татьяна! Подавай еду!
Поем, возьму с собой и … пропаду –
До вечера, до ночи, до утра!
Да, ты права: встряхнуться мне пора.
Я ж клялся! Но все клятвы позабыл!
Убьёт меня когда-нибудь мой пыл. –

Побыв под душем, он за стол садится.
Съедает суп, потом большой лангет,
Добавки просит. И светятся лица –
Ни барчука, ни поварихи нет,
Есть младший брат и старшая сестра,
Желающая  младшему добра,
Чтоб он – Спаси, Господь! – не занемог.

– Ешь, ешь, болезный мой…– И тут звонок.
«Вот Вам пакет». – «Спасибо!»… Из пакета
Вновь он извлёк знакомую газету –
«За урожай!». Четвертая страница.
И снова Иванова небылицы.
И первые слова: «Стиляга Джон».
Как тут сдержаться?! И читает он.

     "Смерть Стиляги"
          6
Стиляга Джон отправлен за кулисы.
Ему сказали: – Есть у нас актриса –
Танцовщица. И женщина такая,
Что хоть сегодня прогоняй из Рая:
Она себя вела вполне невинно,
Но всё равно с ума сошли мужчины.
Так вот, танцор, её зовут Гюльнара,
С ней ты и будешь танцевать напару.
Надеемся, что всем дадите жару.
А чтобы ваша пляска души жгла,
Вернут вам полновесные тела. –

– Да кто она такая и откуда?
– Из прошлого. С Востока это чудо.
– Так, значит, с буги-вуги не знакома!
– Ну, научи ее двум-трём приёмам.
Она – талант, хватает на  лету.
– Что ж, подавайте вашу красоту.
Попробую втемяшить этой тёте…
А музыка! Где музыку возьмёте?!
– Вот сразу видно, что ещё профан ты.
Не сомневайся, есть у нас таланты,
Воспроизводят враз  любые стили.
Послушай – вон уже и разучили!

Вот их свели. Гюльнара удивлённо
Глядит на недоразвитого Джона:
Вот это – «выдающийся танцор»?
Да рядом с ним стоять – и то позор!..
Плюется и Стиляга: Вот так «чудо»!
Да весу в ней – четыре с лишним  пуда:
Попробуй-ка такую повихляй!
И круглая везде, как каравай!
Для буги-вуги слишком уж толста.
Пусть лучше крутит танец живота. …
Устроил пару мини-репетиций –
Ведущие одобрили: «Годится!»

…Открылась   сцена – двое на паркете.
Она, помолодев  на пять столетий,
Пускает в дело бёдра и живот,
Плечами упоительно трясёт,
А руки извиваются, как змеи…
И парень тут затрясся, пламенея.
Почти упал пред нею на колени,
Потом помчался вкруг неё по сцене,
Такое стал выделывать ногами,
Как будто у него внутри цунами,
Самум, американское торнадо!..

… Довольны судьи: это то, что надо!
Теперь пусть всё увидевший народ
Суждение своё произнесёт,
Эмоции в сердцах людей сочтут,
Поймут, каков был он, народный суд.
Потом уже на Облаке решат,
Кто остаётся, кто отбудет в Ад.

        * * *
– Спасибо! Дай с собою, хоть я сыт.
Всё, ухожу! И в воду! Стану рыбой!
Наплаваю там волчий аппетит,
Съем, что дала. Пошлю тебе «Спасибо!»
И снова в воду! Так что не скучай.
На вот читай свою «За урожай!»
Но не теряй: там пишут про  меня,
Вернее, про того, кто мне родня.