Смирение Сизифа

Гора крута и камень тяжек
и вместо снега пепел дней,
объявленных моей пропажей,
сожженных памятью моей.

И глохнут мышцы, рвутся жилы,
а воронье вовсю кружит.
Мы с памятью едва ли живы,
не мифы даже – миражи.

Так отчего ж, великий Боже,
мне слаще меда и вина
напрасный до смертельной  дрожи
твой труд, мой Бог, моя вина?

Мне лавою окаменелой
ступни изрежет мой удел.
Ты мне по силам выдал дело.
Я не просил –  ты так хотел

и в назиданье светлым душам
мне это бремя ниспослал.
Когда я вою, ты не слушай –
то корчится во мне кристалл,

то камень твой в меня врастает,
то память бедная моя,
как будто нищенка босая,
со мной ступает на края

твоей окаменелой лавы,
любви немыслимой твоей.
Напрасный труд – моя отрава
и светочь памяти моей.

Но, достигая верхней точки,
я снова боль свою зову,
и лезвия смертельных строчек
мне режут душу наяву.

Я забываюсь в этой боли,
толкая камень пред собой…
Ты видишь, Бог мой, я доволен,
твоей игрою ролевой.