Ильяс Хадая. Река Перемен. Перевод Е. Дьяконова

                Чрево кита

                1
Купец, ты видишь жребий свой.
Торгуй бесстыдною судьбой.
У каждого своя стезя,
А мне не по пути с тобою.
Не набивайся мне в друзья.

Я болен рассветом.
Я, грустью задетый,
Живу, будто жизнь уж давно прожита.
Я - пленник от века во чреве кита.
                2
Живу – умираю,
Стихи сочиняю,
Стихи, что над пропастью вьют себе гнезда,
Над вспышками молний.
Стихи мои - ветер и парус в беззвездном
Пространстве, и пламя безмолвья.

                3
Возможно, стенаньем тех огненных мельниц,
Беременных Богом,
Родится младенец
И станет дорогой,
Судьбой и эпохой.
Стихами своими для жаждущих Бога,
Я стану тревогой
И манной небесной.
Для жаждущих песни
Я стану подмогой.
                4
И взять на алтарь принести письмена,
И там разложить в алфавитном порядке,
И жертвенно свечку зажечь, как на святки,
Гадать для чего эта жизнь нам дана.
А утром от пыли очистить жилище,
Оставив лишь радостный трепет сверчков.
Водою залить, затоптать страх-кострище,
Смести паутину, прогнать пауков.
                5
Какой бы ужасной метель ни была,
Зима уж глазами на север стремится.
И жизнь возродится,
И много простится,
Трава прорастет,
И вода возвратится.
                6
Возможно, наш Отче,
Отец наш небесный
К нам голубем спустится с кручи небесной,
Адама другого себе сотворит,
В небесное царство врата отворит.
                7
Возможно, Пророк не врагом станет – другом.
Возможно, потоп был спасательным кругом
И мостиком к жизни неведомой той.
И вот уже медленно сходит вода.
Вот только вода та была ли святой?
О, сколько пророков, благих и жестоких
На Землю спускались из чрева кита!



                Зеленая тишина

Чем ты занят, мой Имран?
Выбрал долю себе какую?
- Что услышал, нарисую,
Что увидел, наиграю.
Вот стихи людям читаю.
- И не стыдно, мой Имран!
Все стишки, да слезы.
Занялся бы лучше прозой,
В ус не дул, жил хорошо.
Век романтиков прошел.

Чем ты занят, мой Имран?
- Я судьбу читаю:
Счастье или горе.
На своей ладони,
На твоей ладони,
На ладони моря.

Слушаю свою беду.
Все равно, стихи иль проза.
Все равно, приду, найду,
Если те сбежали
От тоски, печали.

- Вы послушайте Имрана:
У него на сердце рана.
Кровоточит и болит,
Об искусстве говорит.
От чего ему так грустно-
От продажности искусства.
Он все пишет, пишет.
Кто его услышит?
«Нынче свет играю,
Завтра звук рисую»-
Все это впустую.
Ты – романтик, мой Имран.
Суета все и обман.
Набил бы лирами карман.
Стихи, кому они нужны?
А грины,
Они и в Африке грины.
Поди, купи себе штаны.
Будешь улыбаться,
Словно в масле сыр кататься.
Хватит пресмыкаться.
Хватит снов, химер, основ! …
Вылезай из склепа слов.

Чем ты занят, мой Имран?
Что за доля нам дана?
А в ответ лишь тишина.
Тишина, черна, черна.
Как скала прочна, прочна.
И все выше, выше,
Выше крыши.

Чем ты занят, мой Имран?
На дворе уже весна.
Но Имран не слышит.
А в ответ лишь тишина,
Как дубрава зелена,
Словно луг, жива она,
Ширится и дышит.

Наяву, а не во сне
И в стихах, и прозе
Нарисуют горизонты
Эхо харфов на стене.

Тишина, она права.
Поднимайтесь же слова.
Смыслом полнится молва:
Век романтиков пришел.
Как кружится голова!
Возрождаются слова.
Я их только что нашел!


                Пешка

Тебе б все авантюры!
Куда тебя несет?
Ведь даже в шахматах фигуры
Назад идут, идут вперед.

Ну что ты хнычешь, право,
Талдычишь о своем?
Налево ход, направо.
Так сделай ход конем!

А я скажу: орел иль решка?
Нам повезет. Ведь мы вдвоем.
В том прелесть всей игры, что пешка
Однажды вдруг становится ферзем.

Только вперед и все в порядке.
Назад нам ходу нет.
И я, и пешка без оглядки
Рванем наверх через запрет.

И пусть кричат: куда, откуда,
Зачем, в какой связи?
Мы лезем вверх, мы верим в чудо,
Мы прорываемся в ферзи.


                Хлеба кусок

Встает поперек
Горла хлеба кусок,
-И так было долго почти что всегда-
Когда из гнезда
Слышу голос птенцов:
Отец, накорми,
Отец исцели,
Наш отец покорми.
И рот на замок,
И на уши засов.
Меня убивает тот жалобный зов.
Когда б ни они,
-Больше нет моих сил-
Я б руки давно на себя наложил.
И выхода нет,
И ни слова в ответ.
Смотри, и меня, и птенцов моих рой
Уже поджидает старуха с косой.



                Поезда в никуда

1
Отходит поезд.
Последний звонок.
Поздней осени повесть.
Вмиг намокший платок.

Ничего никому не сказав,
Лишь молчанье терзает глаза,
Да туман за глаза
Прослезится.

Ничего никому не сказав.
Грусть, перрон, опустевший вокзал,
Да прощанья слеза на реснице.
2
Пустота, пустота.
Он уехал незнамо куда.
Лишь вокзала оскал,
Да железо дороги,
Да на сердце тревога.
3
Я вернусь весь в заботах,
К материнскому дому вернусь.
Ноги сами сюда принесут.
Точно нужно мне что-то,
Точно жажду чего-то,
Точно верю, что здесь и простят, и спасут.

Ну, а дом.
Я покинул свой дом.
Вспоминать его буду с трудом,
Точно адрес на старом конверте.
Я не знаю, что будет потом.
Только в доме том
Хаос, предчувствие смерти.
4
Сердце, сердце,
Тебя не сберег.
И не ты ль мне тогда подсказало,
Что отправилась мама от жизни вокзала
В ту страну, где не будет дорог.

Что мне скажет мой Бог?
И ни благ, ни чудес,
А совета спрошу у пресветлых небес.
- Для бродяги нет дома на этой Земле,
Чтоб приют дал его голове.
5
Все утраты, утраты.
Моей жизни беда.
Все прощай, вновь прощай,
И идут поезда.
Вновь прощай навсегда.
Поезда, поезда в никуда.


                Крик

Я кричу,
И лишь эхо в ответ.
Вновь кричу,
И лишь эхо меня привечает.
Все про все получаю
Пустоту, немоту.
Только пыль на зубах,
Только горечь во рту.
Свой космический век
Проклиная,
Я себя возвращаю
Снова в каменный век.
Глотку с корнем
Свою выдираю.
С воплем
Камнем
Бросаю
Миру этому в лоб,
Помнил чтоб
Окультуренный жлоб.


                Река перемен

1
Век сменился,
Смена места
Очертания меняет.

2
Перемены, перемены.

Вот уже слова слетают
С языка
И мгновенно изменяют
То, что было на века.

Был гранат, а стал гранатой.
Было зернышко когда-то.
Нынче там уж всходы тлена.
Перемены, перемены.

Был корабль,
Стал космолетом.
Он прошел межзвездным гротом
И штурмует твердь Вселенной.

3
Перемены, перемены.

Рябь в глазах.
Глаза прозреют,
И наполнится бокал,
И теплом своим согреет,
Чтоб потом вдруг отразиться
В непорочности зеркал,
В ритме снов преобразиться
И в поэму жизни влиться.
4
Перемены, перемены.
Что с собою принесут?
-Ощущение измены.
Лишь дадут тепло ладони,
А накроешь их другою,
Вмиг волною ледяною
Обдадут и не спасут.

5
Я пытался в суть их вгрызться.
Только пылью весь покрылся.
Не поможет динамит.
Тайну вечную хранит
Тот безмолвия гранит.
6
Я пытался их прервать.
Появляются опять.
Я пытался их познать,
Их озвучить, записать.
Но смеется гладь колодца,
Издевается словарь,
Словно яблоко Адама.
Я твержу свое упрямо
И держу в руках букварь.
А священная река
Лишь волнуется слегка,
Подмывая берега.
В этом русле перемен
Лишь течение и свято.
Здесь плывут как по наитью
На путях своих измен,
В словарях своих предвзятых.
Нет здесь пункта отправленья,
Нет здесь пункта назначенья,
Нет здесь станции прибытья.


                Благослови Америку, о Боже!


Благослови Америку, о, Боже!
Спаси и сохрани.
Ты научи ее, как нужно верить в Бога,
Ты научи ее религии любви.
Спаси и сохрани.

Благослови Америку, о, Боже!
Да будет спасена.
Она еще тебе нужна.
Она еще возьмет свое.
Будь с ней построже.
Она больна,
Войной больна.
Ты вылечи ее.
Спаси ее.

Благослови Америку, о, Боже!
Напомни ей
Про Трумена детей.
И пусть она не тешится обманом.
Есть Хиросима, есть зияющая рана.
Нет раны для Японии больней,
Нет фильма отвратительней, черней,
Чем этот несмываемый позор,
Ужасный человечности укор,
Кровавый и преступный  разговор.

Благослови Америку, о, Боже!
Спаси ее! Послушай,
Пусть перестанет быть Америкою Буша,
Безумной, агрессивной перестанет быть.
Ты научи ее любить.

Благослови Америку, о, Боже!
Спаси и сохрани.
Верни ее к себе, верни!
Ведь душу продала шайтану!
Ты облачи ее в сутану.
Спаси и сохрани.
Спаси и сохрани.
Аминь.



                Молитва матери федаина

Мне не забыть ту злую ночь,
Тот шепот еле слышный.
Мне эту боль не превозмочь.
Тот плач,
               словно палач.
На сердце скребли мыши.

Я слышал: мама молится моя.
Наш Отче, сохрани, - молила.
Ей было страшно за меня.
У Бога помощи просила.

Сынок уйдет, покинет дом.
А, если не вернется, что же?
Что мне останется, о, Боже?
Как дальше жить мне в доме том.

Но сказано: не бойся, не горюй
И сумрак мыслей сбрось на дно колодца.
Восславь Творца и возликуй.
Твой сын вернется, обязательно вернется.


В тот день я бился,
Изнемог в бою.
Врага поверг на поле брани.
Исполнил миссию свою.
Вдруг страшный  крик пробился:
Я умираю, мамочка, спаси,
                смертельно ранен.

Услышав голос, содрогнулся.
Передо мной еще одна картина:
- Ты сам, не ведая того,
Убил возлюбленного Сына.
И, словно мир перевернулся:
-Я так молилась за него.

Она воскликнула в сердцах:
Нет большего греха,
Нет светлого пути.
Проклятый меч о двух концах.
Один – в груди врага,
Другой – в моей груди.


                Игра пилы

Беда вся в том,
Что мы себе не знаем цену,
И с нами бесконечная игра.

Игра та словно с тросом на буксире.
Вот-вот возьмут
И оборвут.
Беда вся в том, что мы податливы, бессильны,
Как дерево, что нынче пилят, завтра жгут.
Вот сказано пиле:

Пили, съедай глаза, ладони.
Вперед идешь – пили.

Пили, съедай мечты и боли.
Назад идешь – пили.

Туда – обратно. Таков удел пилы.
Вы будете всегда напряжены.
Сжирает ощущение вины.
В непроходимых джунглях,
Где лианы, словно нервы сплетены,
Вас будет поджидать, съедать
Тот беспощадный зуб пилы.

                Прощание

Я проводил ее на том вокзале
Уснувшем,
Далеком, как забытое кино.
В те времена, минувшие давным-давно.

Я проводил ее в ту ночь,
Печальную как я.
Ночь плакала, словно была
Любимая моя.
Ночь ничего на свете не просила,
Лишь слезно моросила.

Я проводил ее.
В тот день по-волчьи ветер завывал.
Перрон, вокзал.
Он ожидал
То неизбежное, что обязательно случится,
Ужасное, словно оскал
Волчицы.

Я проводил ее.
Тот день мне не забыть.
Молчанье говорить
Пыталось.
Ни слова не сказало,
Испугалось.
Лишь мне известный срок
Прошел с тех пор.
Минувшего укор –
Тот паровозный
Душу режущий гудок.


                Третий глаз
                Гимн для слепых

У нас
В изгибах ребер
Живой алмаз
Сидит.
Не зрением –
Прозрением
Глядит
На вас.

То – третий глаз.
Всегда лишь в корень зрит.
Всегда с тобой
В твоей груди,
Как жемчуг в глубине морской.
Нырни за ним, найди.

У нас в груди источник света,
И мы прекрасно знаем это.
И свету нет конца,
Им оживляются сердца.


Мы по лучу идем,
Уже почти прозрев,
Опасности презрев.
И мрак нас не пугает.
Ночные страхи отметаем.
Идем, идем
Своим путем.
Мы правильно идем,
Мы это точно знаем.

И вот уже восток алеет.
Встает светило и лицо светлеет.
Мы светимся, мы излучаем
Свет. Мы знаем:
Его у нас отнять нельзя.
Он неба крик после дождя.

Мы не рабы заката,
Не пленники луны.
Мы для другого рождены.
Вот Тах Хусейн1. Когда-то
Он мир заставил по-другому на себя взглянуть.
Буравил суть
Вещей
Мощней,
Чем сотни зрячих.
Вот узник двух темниц
Абу- ль- Аля2
Колодцы тех глазниц
Незрячих
Бездонны.
И человечества семья
До наших дней
Из них себя пытается духовно
Напоить,
Чтобы узнать, как дальше жить.
 

                Изваяние крестьянки
                (Сирия молодая)

Я вдруг поверил, что она свята.
И эта свежесть изваяния натуры
Была прекрасней самой правильной скульптуры,
Когда б ни складки возле рта.

Перед глазами девичье лицо.
Лицо сурово.
На многое готово.
Из памяти такое не стереть.
Как можешь ты молчать,
Да так, что мочи нет терпеть,
Молчанием мужчин решившихся на смерть!

Когда бы Микеланджело увидел ту скалу,
Оставил бы резец и глину,
Поэму б сочинил и написал картину.
А на картине
Смуглянка с волосами цвета ночи,
Подобная богине.

Свет.
Спросите солнце, сколько в нем любви.

Глаза твои.
Они о славе говорят.
Сирийский взгляд.

О боли.
О том, что жизни нету боле,
И счастья нет,
А есть страданья свет.

Призывно сомкнуты уста.
Еще одна искра и выйдет слово.
Она уже не та, не та.
Неуловимая черта
Дает ей право быть суровой.


Твои ладони.
На них прорезала судьба
Удел раба.

Скажи, родимая,
На этих вот руках –
Что может быть верней –
Вся книга жизни,
Повести ночей и дней.

Крестьянка.
Ей быть крестьянкою пристойно.
Она достойна,
Чтоб быть воспетою в стихах.
Ее богатство в ее руках.

Когда б я не робел,
Посмел
И посмотрел
В глаза твои родные,
Сказав: - Дай руки мне твои.
Они святые.

И голову склонив,
Ладони растворив.
Одну, другую.
Припал бы к тем рукам
В пречистом поцелуе.


                Люблю тебя, не спрашивай

Люблю тебя
Улыбчивой
Улыбкою весны.
Люблю тебя задумчивой,
Загадочной, как свет луны.

Люблю тебя
Плакучею
Продрогшею, нахмуренной
И дождевою тучею,
По-зимнему нежгучею.

Люблю тебя  задорною,
Словно цыганка вздорною.

Люблю тебя сердитую
И страстную
И властную,
С судьбою не согласную.

Люблю тебя
Когда …  а впрочем.
Люблю тебя всегда,
И будь такой, какой ты хочешь.

Люблю тебя,
И ради глаз твоих
Готов расстаться я с равниной.
Я счастлив покорять вершины.
А коль вершины покорятся,
Мне радостно с вершин спускаться.

Все ради этих глаз
Уже не раз.
Ночь, день … погода.
Они – для нас.
Люблю тебя в любое время года.



                Город счастливых
                «Утопия»

1
Я рвался в город счастливых,
Но путь закрыт оказался.
Не отступился,
Не отказался.
Ведь нет там людей некрасивых.
2
Барьер за барьером
Я брал очень смело.
Мне не надоело,
Не осточертело.
Мне стало понятно:
Пути нет обратно.
3
И вот уж ворота.
Они на засове.
За ними есть кто-то,
Но он не откроет.
Стучал я руками,
Ногами,
Боками
И снова стучался.
Ругался,
Плевался.
Мне не надоело,
Не осточертело.
Я не отступился,
Но остановился.
4
Усилья напрасны?
Раздумья напрасны?
Есть правда на свете?
-Никто не ответит.
5
Молчанье молчало
И смерть умирала,
И ноль прямо в дышло.
Ни гул, и ни ропот,
Волнующий шепот
Пропел еле слышно:

Ущербно раздумье.
Сквозь слезы и раны
Ты рвался в тот город.
Тебе туда рано.
Мечта закричала.
Был крик неразумным,
И было начало
Почти что безумным.
Меня не встречали
Там хлебом и солью.
Я был изначально
Один,
Да, один.
И поэтому больно.


                Почему уходят деревья?

1
Земля  отцов  и дедов
Взывает,
Упрекает,
Вопрошает.
Зачем на самом деле
Деревья покидают
Тот край, где выросли, взрослели?
Зачем деревья уплывают?
2
И разве не игра волны,
Предчувствие вины
Их плакать заставляет,
С пути сбивает,
Чужбиной соблазняет,
Уносит далеко от глаз родных?
А, может быть, проклятием пьяны,
Той тягой к перемене
Мест, а, в сущности, к подмене.
Их с корнем вырывает,
Бросает
Туда, где обезличены, равны.

3
А завтра, околдованный тельцом,
И брошенный родным отцом,
Ягненок вдруг узнает,
Что волк и есть его бессменный поводырь.
И лишь могила
Взывать к себе будет уныло,
И в лад тоске
Тревожно будет биться жилка на виске.


Источник поэзии

Ты говоришь мне: - Мой любимый,
Я вижу вечером и днем
Ты ходишь словно опалимый
Холодным внутренним огнем.
Чернила стынут, мерзнут строки,
Сердечный гул необъясним.
Зима твоя как сотни зим.
Так, где ж стихов твоих истоки?

Избыточно воображенье,
Строй образов и красота.
И каждое стихотворенье –
Недостижимая мечта.
Ты говоришь, что ты свободный,
Но загляни в свои глаза:
Несчастья полоса сегодня,
За ней несчастья полоса.

- Да, иногда меня уносит.
Печаль на сердце. Спору нет.
Любимая, в твоем вопросе
Уже содержится ответ:

Ради тебя я на Голгофу восхожу,
Твоим глазам я жертву приношу.
Я только ночью оживаю.
Последний солнца луч оплакиваю
                и провожаю.

Ты – ветер, ты – туча.
Нет большей беды,
Когда ты уходишь до срока.
И если б ни ты,
То не было б сердца в груди
И не было б в сердце истока
В истоке том не было б капли воды.

Любимая,
Не спрашивай меня.
Ты почва, ты – исток,
Ты первый весенний росток.
Мне нет без тебя
Ни зимы, ни огня!



                Выход

Лоб отряхнув от пыли тупиков
И наслоения веков,
Смахнув татуировку глупости
И осознав, что нет пути назад,

Весь пепел обещаний,
Преград разврат
И лицемерие прощаний-
Все с глаз долой.

Из тени клана,
Уже почти - что ставшего судьбой
Я выхожу
С огромной жаждой неба.
Я Солнце расспрошу
О доме, где ни разу не был.

Сиянья тайных мыслей решето
Мечты мои просеет.
И все же я спрошу, посмею:
- Скажи мне, Солнце, где ты прячешь то,
 Ради чего Пророки
Из жизни уходили раньше срока?

В лучах дневного света
Я не найду ответа.
Я выхожу,
Мне некуда бежать.
Зловонный воздух мне едва дает дышать.



                Десять озарений

Первое озарение


Флакон духов,
Мой ароматный сад.
Стекло оград
Скрывает аромат.
О, если б смог,
Флакон духов,
Пролиться в сумрак строф
Волос моих стихов
И ощутить как хаос слов
Изысканно благоухает.
Мой скромный стих –
Всего лишь слог.
Он не букет,
Он лишь цветок,
Но он флакон духов
Для тех, кто их читает.


Две вишни

Ты вишенка моя.
Молюсь все жизнь лишь на тебя.
Как я хотел, чтоб мы с тобою были как две вишни,
И веснами дарили всем цветы,
А летом - ароматные плоды.
Ну, а пришла за нами смерть
И перестали б зеленеть,
Прильнув друг к другу и друг друга не отринув,
Стояли б, руки, словно ветви, в небо опрокинув.


Дикие пчелы

Слова мои-
Вы рой тех диких пчел,
Что по полям пыльцу метафор собирает,
Затем в нектар стихов ее сбивает.
А по губам тот горький мед
Течет,
Течет и тает.
А пчелы все летают и летают.


50 (5.) лет

Мне пятьдесят. В них жизнь моя,
А на бумаге два нуля:

Один - восточный, неказистый,
Словно точка, свой.
В нем нет углов, он полный смысла,
Он почти немой.

А рядом европейский, тот другой.
Огромный, так вопит, что слышно за версту.
Любою меркой мерьте:
Он полый, окаймляет пустоту,
Пустой, словно глаза приговоренных к смерти.



Две страницы

Всего каких-то две страницы.
На них ты начертала жизнь мою.
Вот первая: - Люблю тебя моя царица.
Последняя: - Царица, я тебя боготворю.

И пусть влюбленные поэты
За нас допишут книгу эту.

Богиня! С мира сотворенья
Тревожит душу и сжимает грудь
Начало и конец стихотворенья.
Нас не волнует наполненье.
 Нас привлекает только суть.



Колдовская любовь

Колдовская сила,
Колдовская страсть.
Полюбил колдунью,
Стал стихи писать.
Написал такое!
Что и почему?
Нет душе покоя.
Я лечу к Нему.
Тем ковром волшебным
Меня ввысь уносит.
На простор Вселенной,
В звездной дымки проседь.
Там ведь нет начала,
Там ведь нет конца.
 В небесах Творца.


Мать Земля

Земля – ты мать,
В тебе мы прорастаем.
Ты в нас свои ростки пускаешь.
Так кто же мы,
Коль рвем твои цветы?
Так кто же мы,
Коль твердь твою терзаем?
Молчим, немы,
Коленопреклоненны,
Поправ твой прах
И осквернив твой лик навек.
Не нас ли ты отвергла,
Презренно,
Сказав: - вот человек.
Он плоть от плоти мой,
Но не родной.


Вечная мелодия

Огонь в груди
Не погаси,
Свечу зажги.
Мы оба в его власти.
Нас ожидает впереди
Оазис страсти.
Волненьем полнятся сердца.
Пусть ночь темна.
Мелодия любви слышна.
Она во мне, в тебе она.
Ей нет конца.
Так за волной волна,
Как море вечное шумит,
Мелодия любви звучит.


Фатх благословенный

Я воин, но воюю налегке.
В моей руке
Ни меч и ни копье.
Перо – оружие мое,
Оно меня пленило,
И кровь - мои чернила.

А коли я и нападал,
Не сотрясал основ,
А открывал
Лишь крепость снов,
Чтоб утро на свободу выпускали,
Чтоб вдохновение парило по наитью,
Чтоб дни мои мне гимны исполняли:
- Благословенно будь мое открытье.

Круг ночи

Ночь бесконечна.
Она предвечна.
Озноб той ночи
Терпеть нет мочи.
А от озноба растет тревога.
Озноб струится,
И ночь продлится.
Зло рассмеется
И круг замкнется.
Ночи той в мире нет длиннее,
Ночи той в мире гнет страшнее.
Началом станет
Конец незримый.
Тоска на сердце непобедима.


                Последние слова болота

Я был ручьем,
Свободной и божественной водицей.
Я жил, журчал,
Я был самим собой,
Я на камнях плескался.
Я красоту и счастье излучал,
А в небе надо мной
Кружили птицы,
И страждущий ко мне склонялся,
И я давал ему напиться.
Я видел, как пшеница в поле колосится,
Цветы цветут, росою умываются,
И звезды улыбаются,
И свет струится.

Я был ручьем,
Я жил, журчал
И только лишь всего,
Бежал и счастья своего
Вовек не замечал.
Но вот меня загородили,
Сделали запруду.
Потом сказали:
Будешь прудом,
Связали и пленили,
И в пруд тот карпов запустили.
Сказали: теперь ты благородный,
Но несвободный.
И заживо меня похоронили.
Затем лягушки пруд заполонили.
И одного меня, меня лишь в этом обвинили.
Скажите в чем моя вина?
-Я раб восточных сказок и стихов?
-Я варвар? Родина моя –
Рабов страна,
Страна грехов?
Но ведь они меня загородили,
Связали, заточили
И путь закрыли!
Свободы и стремления лишили,
И воды загрязнили,
И горло перекрыли,
И в рабские одежды облачили!
Я был ручьем,
Божественной свободною водицей.
Я жил, журчал,
Я счастье излучал,
И в небе надо мной кружили птицы, но …
Теперь гнилым болотом стать мне суждено,
Зловонным как они.
И потекли безрадостные дни.
Так сжальтесь надо мной, спасите
И сожгите.
Быть может языки разящего огня
И станут для меня спасеньем
И воскресеньем.
Землей засыпьте, погребите.
Быть может, исцелит меня земля,
Быть может, в погребении и жизнь моя.
Спасите же меня!
Спасите же меня!
Спасите!

       Ильяс Хадая известный сирийский ассирийский поэт, пишущий на арабском языке. Родился 27 октября 1943 года в ассирийской деревне Ришайна в Сирии. Выпускник Ленинградского института культуры им. Крупской и факультета арабской литературы в Государственном университете Дамаска. В 1984 году защитил кандидатскую диссертацию по арабской поэтике в Институте востоковедения РАН. После возвращения в Сирию работал на сирийском государственном телевидении и преподавал арабскую литературу для студентов-филологов. Он автор сборников стихов «Молитва со свечами», «Поезда в никуда», «О, камень, ты благословенен», «Благая весть». Творчество Ильяса Хадая – это бесконечный вызов современной цивилизации, с ее кровопролитными войнами и насилием по отношению к простому человеку. Лирический герой его стихов – мужественный, смелый и одновременно ранимый, тонко чувствующий человек, который в одиночку борется с наиболее опасными язвами современного общества.

Самое, пожалуй, известное его стихотворение  «Чрево кита» следует рассматривать как своеобразное творческое и мировоззренческое кредо поэта. Дело в том,что Ильяс ассириец, христианин по вероисповеданию. Ему очень близок образ библейского пророка Ионы, который однажды отвернулся от своего народа, отказался нести ему слово божье, за что был наказан и брошен Богом в утробу кита, затем раскаялся и был прощен Господом. Тема веры, раскаянья, а также мотив «Нет Пророка в своем отечестве» красной нитью проходит через все глубоко гуманистическое творчество этого интересного поэта.