Колодой карт тасуются стволы огромной чащи...

Колодой карт тасуются стволы огромной чащи
леса счастья, утраченного мною,
в ладонях умозрения стихотворенья мелькают наши дни,
твой силуэт - в просветах и ветвях, и в шорохах шагов там за стволами сердца, бьющегося чаще
от участья в нём придуманного сердца, понимания исполненного и любви...
 
Храм на крови -
Тайгет, тебя поющий без тебя,
преобразующий тебя то в облако, плывущее к Синаю,
то в шёпот: "Я не забываю!",
то в звезду сиящую, как в любимом мной романсе над могилой,
мечта о милой -
достояние поэта, и я сквозь бурелом судьбы, мечтаний не щадящей,
тропинку к ней наитием подростка из Достоевского, острог несбывшихся желаний песней оставляя, нахожу
при этом Гименея не свергая...
 
Здравствуй, дорогая - та, которую на поводке строки держу
в достойных её сферах неопошленного биологией, физиологией, лишь духу чистому, нетленному и вездесущему - доверенного рая,
я кущами его с тобой -
непроходимыми судьбой
земной
орнаментами дышащими - флоры горней,
тебя отыскивая то цветком, то веткой, то девой выходящей из ствола, брожу,
я над стихами
ворожу
и сам не замечаю превращенье леса тёмного в аллеи сада,
разбитого с тобой и сохранённого над адом
жизни в коей ни любить, ни верить, ни надеяться не надо,
коль хочешь в ней выигрывать, проигрывая в том,
что ждёт, как дом,
лишь тех, кто ловок не руками,
а умом
не предающего партнёров по игре воскресной сердца, добывающего свет из мрака, из нелюбви - любовь,
"Ау!" кричу я в чаще
через смерть физическую к вечной жизни уводящей
вновь и вновь,
и снова вижу образ дамы выходящей
из тумана
жизненных обманов
по блоковски прекрасной и по мандельштамовски родной,
простой,
мне говорящей:
"Дорогой,
ну, что ты раскричался?
Ведь со мной -
ты никогда не расставался!"