хвала графоману

Восторги по ненаписанному роману.
«После революции, или большевистского переворота, все русские мгновенно стали лишенцами. Их лишили Бога, церкви, царя, государства. Их, а сегодня это значит и нас, лишили славной истории, уникальной культуры, отняли и упрятали в спецхраны великую русскую литературу. Нет, я не преувеличиваю, величайшее явление русского духа - литература XIX века - наполнена прежде всего поисками христианского православного смысла бытия земного.»
«либеральная идея”, "гуманная мысль” - сделались в нашем прогрессивном обществе каким-то пугалом”.  "Своего рода вывеска, за которой прячется всякая ложь, часто не только либеральная и не гуманная, но насильственно нарушающая и оскорбляющая права жизни и быта безгласных масс  в пользу мнимо угнетенного, крикливого, голосящего меньшинства.»
Иван Сергеевич Аксаков Серия "Потаенная русская литература”
«Сравнивая два крайних типа, ницшеанскую «бестию» и традиционного князя, неизбежно приходишь к выводу, что верующий князь выше «бестии». Он идет на верную смерть не ради гордыни, а ради осознанных целей. Яркий пример – Евпатий Львович Коловрат, рязанский воевода, поклявшийся перед Богом прийти Рязани на помощь. В силу объективной ситуации – не успел. Оказался перед выбором или нарушить клятву, или выполнить ее, напав на 150-тысячное войско. Располагая отрядом около двух тысяч, вступить в бой с татарским войском означало верную смерть. На военном совете дружина Коловрата принимает решение атако-вать. Когда Батыю доносят о нападении, он посылает десять тысяч воинов (тумен) закрыть вопрос. Русские устояли. Батый посылает второй тумен. Русские опять устояли. Пораженный доблестью и смелостью наших богатырей, хан предлагает им деньги и должности. Они говорят – нет. «Чего же вы хотите?» – спрашивает Батый. «Мы хотим умереть», – отвечают наши предки.
После такого ответа Батый вынужден остановить войско (неслыханный момент в истории ведения войны), перестроить его из походного порядка в боевой и двинуть всю свою мощь на горстку русских. Дальше происходит чудо, разум отказывается верить. Армия более чем в 150 тысяч воинов не может одолеть горстку людей. На третьи сутки непрерывного боя Батый, несущий огромные потери, приказывает окружить храбрецов стенобитными машинами. В наших витязей полетели огромные камни…»
Цитата из Проект «РОССИЯ»
Делай, что должен, и будь что будет.
Но сегодня уже ясно, что европейцами борьба проиграна. Толерантность и политкорректность разоружили Европу. Она стала рабой «общечеловеческих ценностей», погрязла в потреблении. Мы на грани поражения. Свидетельство тому выход бездарного, русофобского, лишённого художественной ценности романа, а теперь и фильма «Жизнь и судьба». Писанина Гроссмана – клевета на защитников Сталинграда. Сегодня графомана возводят в гении, чтобы мы так и остались «лишенцами», разучившись отличать истину от лжи, искусство от подделки. За наши деньги напечатали книгу, потом сняли фильм порочащий последнюю объединяющую нас святыню – победу в отечественной войне. Нашим салом – нам по мусалам. Заслужили.
Первый канал заливался соловьём, рекламируя фильм и книгу. Лучший роман двадцатого века! Война и мир! Тихий Дон! Арестованный роман…Решил прочесть и убедился, что романа, по сути, ещё нет. Есть заготовка романа: сотни не связанных друг с другом, а порой и бессмысленных фраз. Словарный запас пятиклассника, автор с большим трудом формулирует и излагает свои тривиальные мысли.  Как говорил Мальдемштам про Бабеля: «Пишет не по русски.» Возникает впечатление перевода, сделанного компьютером с иностранного. Может, так оно и есть. Серость образов, скудный словарь, безликие герои. Ни своего языка, ни характера, ни внешности они не имеют. Описаний природы нет, зато много многословного фарисейского умствования.  Гроссман пронизан духом отрицания, он никогда не скажет мёртвый – всегда не живой. Иные фразы годятся для рубрики «нарочно не придумаешь». Вот первые строчки «романа»:
«На проводах высокого напряжения, тянувшихся вдоль шоссе, отсвечивали отблески автомобильных фар.» Масло – масляное.  Отсвечивать – отражать лучи света.  Отблеск - сияние отражённого света - блики. Фара  даёт не отблеск, а направленный свет. Значит, правильно писать:  На проводах высокого напряжения, тянувшихся вдоль шоссе, были видны отблески света автомобильных фар. Отсвечивает – от проводов.
«Дыхание лагеря чувствовалось за много километров, - к нему тянулись, все сгущаясь, провода, шоссейные и железные дороги. Это было пространство, заполненное прямыми линиями, пространство прямоугольников и параллелограммов, рассекавших землю, осеннее небо, туман». Попробуйте понять, как к дыханию лагеря тянулись, всё сгущаясь, провода, дороги…? Пространство, заполненное прямыми линиями, можете вообразить? А пространство прямоугольников, рассекающих землю?  Дальше, ещё смешнее: »Из тумана вышла лагерная ограда».  Интересно вразвалку или торопливо? Бред! И так на каждом странице. Есть и такие перлы:
«на лице его появлялось какое-то глухонемое выражение».  «Внимательный и небрежный глаз седого машиниста следил за мельканием бетонных столбиков…» Так внимательный или небрежный? И то, и другое одновременно невозможно. Чувствуется, что автору не хватает слов, умения точно выразить мысль, небрежное отношение, неуважение к истинному значению слов.
«В большом миллионе русских деревенских изб нет и не может быть двух неразличимо схожих». Разве существует маленький миллион? 
Но не было ничего значительней в событиях мира, чем связь этой старухи и её некрасивой дочери…(Они что лесбиянки?)
От солнца отделились две пичужки и пошли в сторону хутора. ( не ломайте голову это летели два самолёта)
- Изумительная сегодня гречневая каша, - сказал он, стуча ложкой в пустой тарелке.
(Стучать можно по тарелке, о пустоту не постучит даже физик.)
В голове Новикова постоянно тянулась цепь людей, фамилий, наименований населённых пунктов,…( Куда, к кому тянулась? Наверное мозги заменяла)
«- Каша? - переспросил Виктор Павлович. - А вот с Проутом произошла такая история: он высказал правильную гипотезу в большой мере потому, что в его время существовали грубые ошибки в определении атомных весов. Если бы при нем определили атомные веса с точностью, какой достигли Дюма и Стас, он бы не решился предположить, что атомные веса элементов кратны водороду. Оказался прав потому, что ошибался.
- А при чем тут все же каша? - спросила Надя.
- Каша? - переспросил удивленно Штрум и, вспомнив, сказал: - Каша ни при чем... В этой каше трудно разобраться, понадобилось сто лет, чтобы разобраться.»
Вот такая каша - ни съесть, ни понять какая история произошла с Проутом и кто он такой. В чём он был прав, ошибаясь? Как могут быть атомные веса кратны водороду? Как такую нелепицу может нести  талантливый физик?
Гроссман терпит фиаско всегда, когда берётся мудрствовать. Не зря Пушкин говорил: «Описывай, не мудрствуя лукаво, всё то, чему свидетель в жизни будешь».   Гроссман не может не мудрствовать, он пытается подражать Толстому.  Но, чтобы писать, как Толстой, нужен гений Толстого, его способность увидеть и проанализировать сотни фактов, подытожить, сделать выводы и ясно, понятно для читателя изложить продуманное. У Гроссмана на это таланта не хватает, поэтому у него часто ум за разум заходит:
«В лагере находились люди такой своеобразной судьбы, что не было изобретено цвета лоскута, отвечающего подобной судьбе. Но и индусу, заклинателю змей, персу, приехавшему из Тегерана изучать германскую живопись, китайцу, студенту-физику национал-социализм уготовил место на нарах, котелок баланды и двенадцать часов работы на плантаже.»
«В лагерь Мостовского привезли, минуя Берлин... Казалось (кому?), уже годы прошли в блоке, где содержались особо интересные для гестапо заключенные. В особом блоке жизнь шла сытнее (идти можно быстрее, медленнее, сытнее быть), чем в рабочем лагере, но это была легкая жизнь лабораторных мучеников-животных. Человека кликнет дежурный к двери - оказывается, приятель предлагает по выгодному паритету обменять табачок на пайку, и человек, ухмыляясь от удовольствия, возвращается на свои нары. А второго точно так же окликнут, и он, прервав беседу, отойдет к дверям, и уже собеседник не дождется окончания рассказа. А через денек подойдет к нарам капо, велит дежурному собрать тряпье, и кто-нибудь искательно спросит у штубенэльтера Кейзе, - можно ли занять освободившиеся нары? Привычна стала дикая смесь разговоров о селекции, кремации трупов и о лагерных футбольных командах, - лучшая: плантаж - Moorsoldaten [болотные солдаты (нем.)], силен ревир, лихое нападение у кухни, польская команда "працефикс" не имеет защиты. Привычны стали десятки, сотни слухов о новом оружии, о раздорах среди национал-социалистических лидеров. Слухи всегда были хороши и лживы, - опиум лагерного народа.»
Автор беспомощен, не способен описать события в последовательности, поэтому просто перечисляет их, получается дикая, многословная смесь, без причинно следственной связи. Описания природы, внешности и характеров людей редки и примитивны. Когда равняют Гроссмана с Шолоховым, я вспоминаю:
«В конце января, овеянные первой оттепелью, хорошо пахнут вишнёвые сады. В полдень где – нибудь в затишке (если пригревает солнце) грустный, чуть внятный запах вишнёвой коры поднимается с пресной сырости талого снега, с могучим и древним духом проглянувшей из под снега, из под мёртвой листвы земли.»
Земля и небо. У Шолохова чувствуется стиль, вкус, чувство слова. Картина зрима, запах вдыхаешь. А сколько свежих, никогда у Гроссмана не встречавшихся слов. Его словарный запас поразительно ( для корреспондента) скуден. Но и этим, скудным, он пользуется с натугой, косноязычно. Казённый, серый, язык героев скучен и однообразен. Ни у одного нет своих, характерных для него словечек, шуток. Все герои на одно лицо, вернее, без лица.
Тем, кто говорит, что книга о войне, хочется сказать – это пародия на войну. Автор клевещет на солдат и офицеров. Несомненно, Гроссман ярый русофоб. Могли ли выиграть битву такие командиры:
«По нескольку раз на день оглушенные, с воспаленными глазами красноармейцы встречали немецкие танки и пехоту.
Для командования, оторванного от войск, день казался томительно длинным.
Чем только не пытались Чуйков, Крылов и Гуров заполнить этот день, - создавали видимость дела, писали письма, спорили о возможных передвижениях противника, шутили, и водку пили с закуской и без закуски, и молчали, прислушиваясь к грому бомбежки. Железный вихрь выл вокруг блиндажа, косил все живое, на миг подымавшее голову над поверхностью земли. Штаб был парализован.
- Давайте в подкидного сыграем, - сказал Чуйков и отодвинул в угол стола объемистую пепельницу, полную окурков.
Даже начальнику штаба армии Крылову изменило спокойствие. Постукивая пальцем по столу, он сказал:
- Нет хуже положения - вот так ждать, как бы не схарчили.
Чуйков раздал карты, объявил: "Черва козырь", потом вдруг смешал колоду, проговорил:
- Сидим, как зайчишки, и играем в картишки. Нет, не могу!
Он сидел задумавшись. Лицо его казалось ужасным, такое выражение ненависти и муки отразилось на нем.
Гуров, словно предугадывая свою судьбу, задумчиво повторил:
- Да, после такого денька можно от разрыва сердца умереть.
Потом он рассмеялся, сказал:
- В дивизии днем в уборную выйти - страшное, немыслимое дело! Мне рассказывали: начальник штаба у Людникова плюхнулся в блиндаж, крикнул: "Ура, ребята, я посрал!" Поглядел, а в блиндаже докторша сидит, в которую он влюблен.
С темнотой налеты немецкой авиации прекратились. Вероятно, человек, попавший ночью на сталинградский берег, подавленный грохотом и треском, вообразил бы, что недобрая судьба привела его в Сталинград в час решающей атаки, но для военных старожилов это было время бритья, постирушек, писания писем, время, когда фронтовые слесари, токари, паяльщики, часовщики мастерили зажигалки, мундштуки, светильники из снарядных гильз с фитилями из шинельного сукна, чинили ходики.»
А вот мнение немцев о русских:
«- Наступать они умеют неплохо, - сказал разведчик, воевавший в районе заводов. - Они не умеют закреплять. Вышибут нас из дома и сейчас же либо спать ложатся, либо жрать начинают, а командиры пьянствуют.» Думаю, что это мнение Гроссмана, вложенное в уста немца. Вот его характеристики защитникам Сталинграда:
«Но сейчас Новиков, тревожась, видел лишь недостатки командира бригады, - пьет, как конь, легкомыслен, пристает к женщинам, забывчив, не пользуется любовью подчиненных. Обороны Белов не подготовил. Материально-техническая обеспеченность бригады, видимо, не интересовала Белова. Его занимала лишь обеспеченность горючим и боеприпасами. Вопросами организации ремонта и эвакуации с поля боя поврежденных машин он занимался недостаточно.» ( как он мог заниматься эвакуацие, если бой не начался?)
« Начальник продснабжения пьяным напился, из батальона пришли концентрат получать, а он ушел спать и ключ забрал. Так и вернулись, не нашедши его. А старшина мне рассказывал, - командир роты получил водку на бойцов и справил себе именины. Всю водку эту выпил».
«Всю свою солдатскую жизнь он знал страх перед начальством за потерю техники и боеприпасов, за просроченное время, за машины, моторы, горючее, за оставление без разрешения высоты и развилки дорог. Не встречал он, чтобы начальники всерьез сердились на то, что боевые действия сопровождались большими потерями живой силы. А иногда начальник посылал людей под огонь, чтобы избегнуть гнева старшего начальства и сказать себе в оправдание, разведя руками: "Ничего не мог поделать, я половину людей положил, но не мог занять намеченный рубеж"...
«Он несколько раз видел, как гнали живую силу под огонь даже не для перестраховки и формального выполнения приказа, а от лихости, от упрямства. Тайная тайных войны, ее трагический дух были в праве одного человека послать на смерть другого человека. Это право держалось на том, что люди шли в огонь ради общего дела.»
«Но вот знакомый Новикова, трезвый и разумный командир, находясь на передовом НП, не изменяя своим привычкам, ежедневно пил свежее молоко. Утром под огнем противника боец из второго эшелона приносил ему термос с молоком. Случалось, немцы убивали бойца, и тогда знакомый Новикова, хороший человек, оставался без молока. А на следующий день новый посыльный нес под огнем термос с молоком. Пил молоко хороший, справедливый, заботливый к подчиненным человек, его солдаты называли отцом. Пойди-ка разберись во всем этом хозяйстве». ( молоко с собой на НП не брал, значит не разумный, не заботливый, не хороший)
 «- Эх, соседи, соседи, вот как-то командир стрелковой части, генерал, попросил меня поддержать его огнем. "Дай-ка, друг, огоньку вон по тем высоткам". "Какие ввести калибры?" А он по матушке выругался и говорит: "Давай огоньку, и все тут!" А потом оказалось, он не знает ни калибров орудий, ни дальности огня, да и в карте плохо разбирается: "Давай, давай огоньку, туды твою мать..." - А своим подчиненным - "Вперед, а то зубы выбью, расстреляю!" - И уверен, что превзошел всю мудрость войны.»
«Но в эти минуты они еще не знали новых мыслей; волнения, честолюбия, обида, зависть еще не родились из костоломной тяжести Сталинграда. Они не думали о том, что их имена теперь навек связаны с прекрасной страницей военной истории России.
Эти минуты тишины были лучшими в их жизни. Это были минуты, когда одни лишь человеческие чувства владели ими, и никто из них потом не мог самому себе ответить, почему таким счастьем и печалью, любовью и смирением были полны они.
Нужно ли продолжать рассказ о сталинградских генералах после того, как завершилась оборона? Нужно ли рассказывать о жалких страстях, охвативших некоторых руководителей сталинградской обороны? О том, как беспрерывно пили и беспрерывно ругались по поводу неразделенной славы. О том, как пьяный Чуйков бросился на Родимцева и хотел задушить его потому лишь, что на митинге в честь сталинградской победы Никита Хрущев обнял и расцеловал Родимцева и не поглядел на рядом стоявшего Чуйкова.
Нужно ли рассказывать о том, что первая поездка со святой малой земли Сталинграда на большую землю была совершена Чуйковым и его штабом на празднование двадцатилетия ВЧК-ОГПУ. О том, как утром после этого празднества Чуйков и его соратники едва все не утонули мертвецки пьяными в волжских полыньях и были вытащены бойцами из воды. Нужно ли рассказывать о матерщине, упреках, подозрениях, зависти.
Откуда всё это знает  Гроссман, может, пьянствовал и тонул вместе с Чуйковым? Ни одного положительного, командира. Как такие тупицы и алкоголики с самодуром Сталиным войну выиграли?  Ясно, людей не жалели.
Порой Гроссман не понимает, что пишет:
«В неразберихе городского сражения, атак и контратак, в борьбе за "Дом специалиста", за мельницу, здание Госбанка, в борьбе за подвалы, дворы, площади стал несомненен перевес немецких сил».
Если выбросить из фразы, перечисления атак и контратак, то получится: В неразберихе городского сражения стал несомненен перевес немецких сил.( Неразбериха -запутанное положение, отсутствие ясности и порядка в чем-н.) Как и что может стать несомненным в неразберихе? Далее мы узнаём о докладах о международном положении, посреди боя:
«После того как Крымов закончил беседу, ему стали задавать вопросы.
Начальник штаба Бельский, сидевший подле Родимцева, спросил:
- Когда же, товарищ докладчик, союзники второй фронт откроют?
Комиссар дивизии, полулежавший на узеньких нарах, прилепленных к каменной обшивке трубы, сел, разгреб руками сено и проговорил:
- Куда спешить. Меня больше интересует, как наше командование действовать собирается.
Крымов недовольно покосился на комиссара, сказал:
- Поскольку ваш комиссар так ставит вопрос, отвечать следует не мне, а генералу.
Все поглядели на Родимцева, и он сказал:
- Высокому человеку здесь не разогнуться. Одно слово - труба. Оборона - что ж, в ней нет высшей заслуги. А наступать из этой трубы нельзя. Рады бы, да в трубе резервов не накопишь».
Ясно и чётко, по военному! Дураку стало ясно, как командование действовать собирается. Особенно порадовала фраза:» Оборона - что ж, в ней нет высшей заслуги». Какой интеллект!
Или вот зверь полковник:
«Полковник шагнул в сторону и, когда немец поравнялся с ним, пихнул его сапогом. И некрепкого толчка хватило, чтобы перешибить воробьиную силу пленного. Руки и ноги его расползлись в стороны.
Он взглянул снизу на ударившего его: в глазах немца, как в глазах умирающей овцы, не было ни упрека, ни даже страдания, одно лишь смирение.
- Лезет, говно, завоеватель, - сказал полковник, обтирая об снег подошву сапога.
Смешок прошел среди зрителей.»
Гроссман забывает, что этот немец не толкал, а расстреливал упавших русских пленных.
Остальные офицеры не лучше. Кругом склоки, доносы, при случае стреляют в спину своим. Неудивительно, что такая армия только драпать способна.
«Солдатская тоска сжала сердце генерал-полковника.
Война, которую командующий привык толкать, вдруг втянула его в себя, он стоял тут, на сыпучем песке, одинокий солдат, потрясенный огромностью огня и грома, стоял, как стояли тут, на берегу, тысячи и десятки тысяч солдат, чувствовал, что народная война больше, чем его умение, его власть и воля. Может быть, в этом ощущении и было то самое высшее, до чего суждено было подняться генералу Еременко в понимании войны.»
Куда привык толкать войну командующий? Бред шизофреника!
А вот новый Толстой Гроссман пишет о времени:
«Есть одно ощущение, которое почти целиком теряется участниками боя, - это ощущение времени. Девочка, протанцевавшая на новогоднем балу до утра, не сможет ответить, каково было ее ощущение времени на балу - долгим ли или, наоборот, коротким.
И шлиссельбуржец, отбывший двадцать пять лет заключения, скажет: "Мне кажется, что я провел в крепости вечность, но одновременно мне кажется, что я провел в крепости короткие недели".
У девочки ночь была полна мимолетных событий - взглядов, отрывков музыки, улыбок, прикосновений, - каждое это событие казалось столь стремительным, что не оставляло в сознании ощущения протяженности во времени. Но сумма этих коротких событий породила ощущение большого времени, вместившего всю радость человеческой жизни.
У шлиссельбуржца происходило обратное, - его тюремные двадцать пять лет складывались из томительно длинных отдельных промежутков времени, от утренней поверки до вечерней, от завтрака до обеда. Но сумма этих бедных событий, оказалось, породила новое ощущение, - в сумрачном однообразии смены месяцев и годов время сжалось, сморщилось... Так возникло одновременное ощущение краткости и бесконечности, так возникло сходство этого ощущения в людях новогодней ночи и в людях тюремных десятилетий. В обоих случаях сумма событий порождает одновременное чувство длительности и краткости.
Более сложен процесс деформации ощущения длительности и краткости времени, переживаемый человеком в бою. Здесь дело идет дальше, здесь искажаются, искривляются отдельные, первичные ощущения. В бою секунды растягиваются, а часы сплющиваются. Ощущение длительности связывается с молниеносными событиями - свистом снарядов и авиабомб, вспышками выстрелов и вспышками взрывов.
Ощущение краткости соотносится к событиям протяженным - к движению по вспаханному полю под огнем, к переползанию от укрытия к укрытию. А рукопашный бой происходит вне времени. Здесь неопределенность проявляется и в слагающих ( нужно - слагаемых), и в результате, здесь деформируются и сумма, и каждое слагаемое.
И такая каша из слов, невнятных, сумбурных мыслей на десятках страниц. В итоге пшик, глубокомысленная бессмыслица. Ум за разум заходит. Или вот:
« Она убита, и бойцы тащат ее к яме, говорят:
- Совсем бедная девка завшивела.
А может быть, это действительно нервное? И она поняла, что к ней в темноте идет человек, не мнимый, воображаемый, который возникал из шорохов, из обрывков света и обрывков тьмы, из сердечного замирания. Катя спросила:
- Кто идет?
- Это я, свой, - ответила темнота».
Темнота видимо решила, что она мужского рода. Идиотизм.
«Миллионы людей видели, как пошли в сторону Сталинграда тяжелые русские пушки, минометы и полученные по ленд-лизу колонны грузовых "доджей" и "фордов".
И все же, хотя движение это было видимо миллионами людей (наверное, в новостях, по телевизору), сосредоточение огромных воинских масс, нацеленных для наступления северо-западнее и южнее Сталинграда, шло втайне.
Как же это могло случиться? Ведь и немцы знали об этом огромном движении. Ведь скрыть его нельзя было, как нельзя скрыть степной ветер от идущего степью человека.
Немцы знали о движении войск к Сталинграду, а сталинградское наступление оставалось для них тайной. Каждый немецкий лейтенант, взглянув на карту, где были предположительно помечены места скопления русских войск, мог расшифровать высшую военно-государственную тайну Советской России, известную лишь Сталину, Жукову, Василевскому.
И все же окружение немцев в районе Сталинграда было внезапно для немецких лейтенантов и фельдмаршалов. (по русски: окружение было внезапным, внезапно произошло). Теперь всем ясно, почему немцы оказались в окружении?
Этот детский лепет сравнивать с железной логикой Толстого может только идиот. Пример, для тех, кто Толстого не читал:
«Чтобы удержать то блестящее положение, в котором находились в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и лёгкое: не допустить войско до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве провиант всему войску. Наполеон не сделал этого».
Попробуй с этим не согласиться. Мысль выражена ясно, немногословно и предельно понятно. Сколько десятков страниц исписал бы Гроссман, чтобы сформулировать этот вывод.
Гроссман без пустозвонства и псевдо мудрости не может. Кашу заварит, расхлёбывает читатель):
«Три грандиозных события были краеугольными камнями нового переосмысливания жизни и человеческих отношений: коллективизация деревни, индустриализация, 1937 год.
Эти события, как и Октябрьская революция 1917 года, совершили сдвиги и смены огромных слоев населения; сдвиги эти сопровождались физическим истреблением людей, не меньшим, а большим, чем истребление в пору ликвидации классов русского дворянства, промышленной и торговой буржуазии. ( Здесь Гроссман лжёт, думаю преднамеренно, выгораживая «ленинскую гвардию» из евреев - Троцкий, Свердлов, Белла Кун, Землячка… только в Крыму уничтоживших 20 тысяч русских офицеров и 100 тысяч членов их  семей, при этом о погромах и арестах евреев Гроссман крокодиловы слёзы льёт постоянно).
Эти события, возглавленные Сталиным, знаменовали экономическое и политическое торжество строителей нового, Советского государства, социализма в одной стране. Эти события явились логическим результатом Октябрьской революции. ( Если события логический результат Октября, тогда почему Гроссман за всё винит Сталина, а не Ленина и Троцкого?)
 «Он знал новый тип партийных работников, пришедший на смену партийцам, ликвидированным либо отстраненным и оттесненным в 1937 году. Это были люди иного, чем он, склада. Они читали иные книги и по-иному читали их, - не читали, а "прорабатывали". Они любили и ценили материальные блага жизни, революционная жертвенность была им чужда либо не лежала в основе их характера. Они не знали иностранных языков, любили в себе свое русское нутро, но по-русски говорили неправильно, произносили: "процент", "пинжак", "Берлин", "выдающий деятель". Среди них были умные люди, но, казалось, главная, трудовая сила( что это за сила?)  их не в идее, не в разуме, а в деловых способностях и хитрости, в мещанской трезвости взглядов».
«Война ускорила процесс переосмысливания действительности, подспудно шедший уже в довоенное время, ускорила проявление национального сознания, - слово "русский" вновь обрело живое содержание».
 (  Именно это раздражает русофоба Гроссмана и представителей «ленинской гвардии», уничтожавшей русских миллионами. Приказ Троцкого предписывал сжигать каждое жилище, где нашел пристанище дезертир из Красной армии. Если учесть, что количество дезертиров превышало два с половиной миллиона человек, то получается, что горели целые деревни. Отодвинутые от власти и кормушки троцкисты возненавидели за это Сталина.) 
«Сперва, в пору отступления, это слово ( русский) связывалось большей частью с отрицательными определениями: российской отсталости, неразберихи, русского бездорожья, русского "авось"...
Жизнь советской державы отнесла пробуждение национального сознания к тем задачам, которые стояли перед государством в его послевоенной жизни, - его борьбе за идею национального суверенитета, в утверждении советского, русского во всех областях жизни.
Все эти задачи возникли не вдруг в военное и послевоенное время, они возникли до войны, когда события в деревне, создание отечественной тяжелой промышленности, приход новых кадров знаменовали торжество уклада, определенного Сталиным как социализм в одной стране».
(Гроссман, сам того не желая,  проговорился. Коллективизация и индустриализация нужны были для сохранения суверенитета страны, для возрождения русского, национального и отказа от мировой революции, о которой мечтали Троцкий и компания. Поэтому они  ненавистны автору «романа».)
А вот цитаты для тех, кто говорит, что Гроссман прославляет Сталинградскую победу.
«Идея окружения немцев под Сталинградом считается гениальной.
В тайном сосредоточении воинских масс на флангах армии Паулюса повторился принцип, рожденный в пору, когда-босые, со скошенными лбами, челюстатые мужики расползались по кустарникам, окружая пещеры, захваченные лесными пришельцами. Чему удивляться: различию между дубиной и дальнобойной артиллерией или тысячелетней неизменности принципа старого и нового оружия? ( Что это за принцип старого и нового оружия?) Непонятно зачем расползаться по кустам, окружая пещеру, если достаточно перекрыть вход,  отрезав  пути к отступлению. Это ещё раз подтверждает, что мысли не додуманы, и не хватило способности понятно изложить продуманное).
«Но ни отчаяния, ни удивления не должно вызывать понимание того, что вечно множащая вширь и ввысь свои витки спираль человеческого движения ( куда и на чём? есть спираль нечеловеческого движения?) имеет неизменную ось. (Абракадабра!).
Хотя принцип окружения, составивший суть Сталинградской операции, не нов, - бесспорна заслуга организаторов Сталинградского наступления, правильно избравших район для применения этого древнего принципа. Правильно было ими избрано время проведения операции, умело обучены, накоплены войска; заслугой организаторов наступления является умелое устройство взаимодействия трех фронтов - Юго-Западного, Донского и Сталинградского; больших трудностей стоило тайное сосредоточение войск на лишенной естественных масок степной земле. (Опять противоречие, он же недавно писал: миллионы людей видели). Силы с севера и с юга готовились, скользнув вдоль правого и левого плеча немцев, встретиться у Калача, обхватив противника, ломая кости, сминая сердце и легкие армии Паулюса. Много труда было затрачено на разработку деталей операции, на разведывание огневых средств, живой силы, тылов, коммуникаций противника.»
«К таким же открытиям второго порядка относятся те, что используют принцип, выявленный, выкристаллизованный людьми, а не природой, скажем, принцип электромагнитной теории поля, нашедший свое применение и развитие в радио, телевидении, радиолокации. К таким же открытиям второго порядка относится освобождение атомной энергии. Создателю первого уранового котла Ферми не следует претендовать на звание гения человечества, хотя его открытие стало началом новой эпохи всемирной истории.
В открытиях еще более низшего, третьего порядка человек уже существующее в сфере его деятельности воплощает в новых условиях, скажем, устанавливает новый двигатель на летательном аппарате, заменяет на судне паровой двигатель электрическим.
И именно сюда относится деятельность человека в области военного искусства, где новые технические условия взаимодействуют со старыми принципами. Нелепо отрицать значение для дела войны деятельности генерала, руководящего сражением. Однако неверно объявлять генерала гением. В отношении способного инженера-производственника это глупо, в отношении генерала это не только глупо, но и вредно, опасно.
Но все же в основе этого труда, в котором принимали участие Верховный Главнокомандующий маршал Иосиф Сталин, генералы Жуков, Василевский, Воронов, Еременко, Рокоссовский и многие одаренные офицеры Генерального штаба, лежал введенный в военную практику первобытным волосатым человеком принцип флангового окружения противника.»
В таких случаях говорят: начал за здравие - кончил за упокой. Нет ничего славного в Сталинградской победе. Сплошной плагиат у волосатого человека. Все эти Жуковы, Рокоссовские…недалеко ушли от первобытных мужиков, торговать, обвешивать не научились. Но тогда и гениальных учёных нет. Все используют старый принцип – умение напрягать мозги.
«Логика развития привела к тому, что народная война, достигнув своего высшего пафоса во время сталинградской обороны, именно в этот, сталинградский период дала возможность Сталину открыто декларировать идеологию государственного национализма.»
При написании этой фразы у Гроссмана видимо ум за разум зашёл, поэтому он перепутал Сталина с Гитлером, СССР с Германией. СССР никогда не был национальным государством. Из всех народов Гроссману милы только евреи. Письмо матери сыну главное свидетельство этому. Оно стержень всей этой писанины. Гои у Гроссмана сплошь антисемиты. Антисемитизм его главная тема. 
«Антисемитизм есть зеркало собственных недостатков отдельных людей, общественных устройств и государственных систем. Скажи мне, в чем ты обвиняешь евреев, и я скажу, в чем ты сам виноват. ( винишь в ростовщичестве – берёшь проценты? )
И даже гениальный Достоевский увидел жида ростовщика там, где должен был различить безжалостные глаза русского подрядчика, крепостника и заводчика.
Национал-социализм, одарив вымышленное им мировое еврейство чертами расизма, жаждой власти над миром, космополитическим безразличием к немецкой родине, навязал евреям свои собственные черты. Но это лишь одна из сторон антисемитизма.
Обвиняя Достоевского, сам Гроссман умолчал об одном из первых законов Ленина – законе об антисемитизме, по которому по доносу евреев были расстреляны сотни тысяч врачей, учителей, поэтов…, гои Гроссмана не интересуют,  не увидел и того, что творили евреи в Палестине.
« После событий в Дейр-Ясине и массового бегства палестинцев и возник нынешний Израиль, Эрец-Израэль своих почитателей. Каждый еврей объявлен человеком, который вообще-то родом отсюда. Еврей в Израиль не въезжает - он в Израиль "репатриируется".
Официально Израиль заявляет, что он только "скопировал" расовые законы Геббельса. Это не так. Согласно Нюрнбергским законам, иудеем признавался тот, у кого трое из родителей его родителей были евреями. Или тот, у кого евреями были двое из родителей его родителей, а сам он принял иудаизм или входит в еврейскую общину. Что и порождало полчища "мишлинге" разной степени смешанности.
  А по израильским законам еврей - это человек, у которого мама была еврейкой или кто принял гиюр. Но при этом по Закону о гражданстве 1952 года "все права репатрианта, предусмотренные другими законодательными актами, предоставляются также детям и внукам еврея, его супруге/супругу, супругам его детей и внуков. Это положение не распространяется на евреев, которые по собственному желанию перешли в другую религию.
И получается, что в действительности в Израиле считают евреями тех, кого в нацистской Германии евреями бы вовсе и не считали. В том числе и мишлинге, которые стали еврейскими солдатами Гитлера. Нацисты - просто либералы и демократы в сравнении с основателями Израиля.
Это случай крайний даже для Израиля, но анекдот, что еврейка - это не женщина, а транспортное средство, возник не на пустом месте. Случаи въезда с еврейкой ее супруга, их полукровок-детей и "его" старенькой мамы вполне типичны. Еврейка одна - вьехали четверо-пятеро.
Нас заставила политическая ситуация... Мы просто скопировали отношение к нам нацистов... - объяснят многие евреи из числа сторонников Израиля.
Ну, кто у кого научился - это не так однозначно. В конце концов, массовый развод с женами-иноплеменницами устроили не германские нацисты после принятия расовых законов и не древние германцы под совплеменными дубами. Эту гадость учинили древние иудеи сразу же по возвращении из вавилонского плена, за двадцать четыре века до принятия расовых законов в Нюрнберге.»
    "...Введет тебя Господь, Бог твой, в ту землю, которую Он клялся отцам твоим, Аврааму, Исааку и Иакову, дать тебе с большими и хорошими городами, которые ты не строил, и с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, и с виноградниками и маслинами, которых ты не садил" (Втор., 6:10-11).
 При желании можно отнести эти слова и к России. Вот они, большие и хорошие города: Петербург, Москва и Одесса, которых евреи не строили, а в домах этих городов навалом добра, которое пора прибрать к рукам. Вот целая страна если не с маслинами, то по крайней мере с яблоневыми садами, хлебными полями, которые евреи не садили и не возделывали. Когда Ларису Рейснер упрекали, что она слишком часто принимает ванны из шампанского (заметьте - за то, что "слишком часто" - и только), та лишь недоуменно щурилась: "Разве мы не для себя делали революцию?!"
"Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои, и цари их - служить тебе... Ибо народ и царства, которые не захотят служить тебе, - погибнут, и такие народы совершенно истребятся" (Исайя. 60:10-12).
 А что?! Казаки вот не захотели служить новой "соли земли", и что же? Тамбовские мужики вон восстали, так огнеметами их! А русская знать, Чичерин и Брусилов, служат вон, и все с ними в полном порядке, знают свое место».
Это выдержки из книги Андрея Михайловича Буровского  Правда о "еврейском расизме". Что ничего из этого Гроссман не знал? Не верю. Из каждой его строки вылезает сионист. Сказанное подтверждают, его програмные разглагольствования:
«Антисемитизм есть выражение бездарности, неспособности победить в равноправной жизненной борьбе, всюду - в науке, в торговле, в ремесле, в живописи. Антисемитизм - мера человеческой бездарности. Государства ищут объяснения своей неудачливости в происках мирового еврейства. Но это одна из сторон антисемитизма.
Антисемитизм есть выражение несознательности народных масс, неспособных разобраться в причинах своих бедствий и страданий. В евреях, а не в государственном и общественном устройстве видят невежественные люди причины своих бедствий. Но и это массовое проявление антисемитизма - одна из сторон его.
Антисемитизм - явление особое в ряду преследований, которым подвергаются национальные меньшинства. Это явление особое, потому что историческая судьба евреев складывалась своеобразно, особо. (Можно подумать у остальных народов не так).
Подобно тому как тень человека дает представление о его фигуре (особенно полуденная!), так и антисемитизм дает представление об исторической судьбе и пути евреев. История еврейства сплелась и соединилась со многими вопросами мировой политической и религиозной жизни. Это первая особенность еврейского национального меньшинства. Евреи живут почти во всех странах мира. Такое необычайно широкое распространение национального меньшинства в обоих полушариях Земли представляет вторую особенность евреев. (Читай богоизбранность)
В пору революционной борьбы немало евреев проявили себя как выдающиеся деятели революции. Они - то национальное меньшинство, которое не отбрасывается на общественную, географическую периферию, а стремится проявить себя на направлении главного движения в развитии идеологических и производительных сил. В этом третья особенность еврейского национального меньшинства.
(Эти люди не довольны утратой привилегированного положения, считают несправедливым быть  "как все".  Гроссман не может забыть те двадцать лет  абсолютного могущества евреев, 1917-1937, когда действовал закон об антисемитизме. Негодяй Сталин отменил его.)
Часть еврейского меньшинства ассимилируется, растворяется в коренном населении страны, а народная, широкая основа еврейства сохраняет национальное в языке, религии, быте. Антисемитизм сделал своим правилом изобличать ассимилированную часть еврейства в тайных национальных и религиозных устремлениях, а органическую часть еврейства, занимающуюся ремеслами, физическим трудом, делать ответственной за тех, кто участвует в революции, управлении промышленностью, создании атомных реакторов, акционерных обществ и банков.
Названные особенности бывают присущи порознь тому или другому национальному меньшинству, но, кажется, одни лишь евреи объединили в себе все эти особенности.»
(Гроссман забыл ещё одну особенность евреев: как только у них появляется возможность, они тут же поголовно вырезают хозяев земли и образуют своё расистское государство. Об этом сказано в Ветхом Завете,  сегодня от Израиля исходит главная угроза миру на земле).
«В двадцатом веке обреченный гибели старый национальный уклад физически отсталых и неудачливых государств зажег костры Освенцима, люблинских и треблинкских крематориев. Их пламя осветило не только краткое фашистское торжество, это пламя предсказало миру, что фашизм обречен. К антисемитизму прибегают перед неминуемым свершением судьбы и всемирно-исторические эпохи, и правительства реакционных, неудачливых государств, и отдельные люди, стремящиеся выправить свою неудачную жизнь.»
Теперь понятно, что по теории Гроссмана судьбы народов и отдельных людей зависят от их отношения к богоизбранному народу. Антисемиты обречены Богом, судьбой, роком на гибель.  Это главная мысль «романа», чтобы её выказать, он и написан. Жизнь всех людей на земле зависит от их отношения к евреям.
Государство Гроссман боится и ненавидит. Относится к нему со священным трепетом, но при первой возможности мечтает разрушить любой ценой.
О себе он мнения высокого. На коллег - писателей смотрит свысока, пренебрежительно. Своё мнение вкладывает в уста Ломова.
«Ломов, видимо, был парнишка острый, с трудным характером, ко всему признанному и установленному относился насмешливо. Он, видимо, сам писал стихи, и это от него Надя заимствовала насмешливое и презрительное отношение к Демьяну Бедному, Твардовскому, равнодушие к Шолохову и Николаю Островскому. Видимо, его слова произносила, пожимая плечами, Надя: "Революционеры или глупы, или нечестны - нельзя жертвовать жизнью целого поколения ради будущего выдуманного счастья..."
Как можно ровнять Бедного и Твардовского? Островского и Шолохова? Твардовский в нескольких строчках  своей поэмы «Василий Тёркин» сказал о войне больше, ярче, талантливей, чем Гроссман в своём «романе». Шолоховская «Судьбу человека» мощнее, правдивей и человечней всей графоманской писанины Гроссмана.  Но человек пишущий:
« Когда Еременко 24 декабря успешно ударил по Манштейну (успешно  ударил кулаком или дубиной?) в районе речушки Мышковка, любому командиру пехотного батальона  стало ясно, что сопротивление в Сталинграде невозможно». ( сопротивляться можно, пока жив).
«Мостовской подумал, что попал в кабинет директора скотобойни, - рядом хрип умирающих животных, дымящиеся внутренности, забрызганные кровью люди, а у директора покой, ковры, и только черные телефонные аппараты на столе говорят о связи скотобойни с этим кабинетом.
Враг! Какое простое и ясное слово. Снова вспомнился Чернецов, - какая жалкая судьба в эпоху "штурм унд дранг". Зато в нитяных перчатках. И Мостовской посмотрел на свои ладони и пальцы.»
Галиматья: какая скотобойня, телефоны говорят о связи, судьба в нитяных перчатках.
При всей явной бесталанности, чувствуется мания величия. Решил догнать Толстого не умом, так многословностью. Художественных достоинств в романе нет, но сегодня он в формате, поэтому печатают и снимают фильмы. Уроки литературы сводят к минимуму. Скоро школьники верить начнут, что Гроссман  гениальней Толстого и Шолохова, как уже верят в превосходство Бродского и Пастернака над Есениным и Твардовским. 
«Евреи в наше время племя космополитическое. Иудаизм в наши дни является не только материальным могуществом, но и духовным, входя постепенно во все духовные и нравственные изгибы христианского бытия. Он господствует не только на бирже, но и в журналистике, как, напр. в Австрии, он проникает, особенно в Германии, и в сферу искусства, и в сферу литературы, и в сферу науки, и в область социального внутреннего процесса европейских обществ, везде и всюду внося свой дух отрицания».
«Западноевропейскому христианскому миру предстоит в будущем, в той или другой форме, борьба за жизнь и смерть с иудаизмом, стремящимся заменить миродержавную христианскую идею той же семитической же идеей, также миро, Державной, но отрицательной, но антихристианской».
Иван Сергеевич Аксаков Серия "Потаенная русская литература”