Признание монаха

Каждый вечер клыками голодными
сердце мне гложет,
И холодными пальцами
щупает душу тоска,
Даже тот, кто зовется Всевышним,
ничем не поможет.
Вместо скорби в иконах
я вижу ехидный оскал.
Я, наверное, что-то напутал
с моими богами,
И однажды колени
я не перед тем преклонил.
И теперь эти боги
спокойно разводят руками –
Мол, живи, как живешь,
коль уверен, что правильно жил.
Больно жалят меня
моих весен зеленые змеи,
Не карая, а всяческий раз
возвращая назад,
Никогда, никому не пришлось мне
платить за измены –
Ни земле, ни достойным врагам,
ни друзьям.
Думал, мысли мои высоки
и достойны любого почтенья,
Оказалось, я ползал
пустым комаром по верхам,
Шел за ветром и плыл, успокоившись,
вдоль по теченью,
Никогда поперек
и напротив ветрам и богам.
Каждый шаг мой
мне чудится вдруг всеуслышанным гулом,
И когда я люблю,
я опять обращаюсь к богам,
И мои пересохшие
и умертвленные губы
Никогда не коснуться
к горячим, желанным губам.
Боги душу убили мою
платонической скверной,
И надрывно смеялись,
оставив мне сердце живым.
Но засыпали в мозг для спасения
твердую верность
Нелюбимым, любимым, своим
и чужим остальным.
Напророчили: если восстану,
то мне не проснуться,
Не увидеть мне света,
не иметь своего языка,
Если просто руками
я вдруг захочу прикоснуться
К долгожданным любимым,
горячим и нежным рукам.
Стал рабом я таких и подобных пророчеств,
Но теперь, я хочу превозмочь
эту страшную боль.
Из духовных, из всех остальных одиночеств
Я бы выбрал одно,
что по-русски звучит как любовь.
Только мне не дадут –
заарканят, запрут и удушат,
Мне успеть бы у них попросить об одном:
Не мешать ей прийти на могилу –
мне надо послушать
Тот же голос, любимый и мной и не мной.
На роду у меня - не встречаясь,
я должен прощаться,
А нарушу закон, значит, молча
предаться петле.
Но ни боги мои, ни я сам
никому не оставили счастья,
   
    И забудут нас те,
    кто воистину жил на земле.