Дант и Флоренция

В горле звучали терцины бродячего Данта,
В сердце трезубцем они проникали мое;
Даже пред тенью сего флорентийца-гиганта

Посторонюсь. Этой речи алмазной копье
Многим не даст – как не дало ушедшим – покоя.
Чувства и ум бередит, ну а душу зовет

Прочь от несчастий земных, и – вослед за собою,
Сей Алигьери-изгнанник, почти что старик.
Как залетел в эту высь, ты, рожденный земною

Женщиной? Как в эти дивные дали проник?
Как эта мощь, эти крылья к тебе вдруг попали?
Не изнемог, не сломился от “черных” интриг,

Муж флорентийский, политик; еще не устал ли
От этих дрязг, гиббелинов, пустых ловкачей –
Тех, чьи сердца из нечестья, позора и стали?

Ты не с Донати, не с Черки; теперь ты – ничей.
Божий! Как, впрочем, и должно большому поэту:
Без словоблудий, позерства, никчемных речей.

Вдоволь изгнанья хлебнешь, погуляешь по свету...
Только Флоренция будет не рада тебе!
Пишет Флоренция Данту изгнанья декреты,

Смертью грозит, не пускает поэта к себе.
Только она! Казентина, Верона, Равенна –
Рады скитальца укрыть от невзгод и от бед.

Что ж после смерти его, ты, Флоренция, с пеной
Будешь у лживого рта своего голосить,
Что он был чадом твоим, и теперь, непременно,

Должен в твоих усыпальницах пышных почить?
Ты в вероломстве таком не одна; еще будут
Области, целые страны поэтов клеймить,

Впрочем, злодейства творят ведь не страны, а люди…

Смогут потомки позор своих праотцев смыть?