Бескрайняя, ковыльная, седая

Бескрайняя, ковыльная, седая,
лежала степь по обе стороны
дороги долгой; скучен и уныл
пейзаж из окон, в дымке пропадая,
простор степи в себе соединял
то бедные калмыцкие поселки,
то кучки жалких юрт из глины колкой -
пристанища близ скудного жнивья…

Сторонний взгляд приезжего не ведал
различия, мир виделся одним:
холмы сравнялись, будто бы по ним
прошел каток истории победно.
И небо, и земля не различались,
они почти сливались вдалеке, -
так серое пятно в солончаке
водой озерной кажется вначале…

Степь, как судьба, дарила миражи,
по прихоти ума являла тени.
Сон разума рождает обретенья,
которых хочет, как спасенья, жизнь:
иллюзию немыслимой свободы,
всех невозможных, но желанных благ -
без тюрем, лагерей и передряг,
без страха векового, - ищет брода.

Но брода нет в степи, и даже мост,
не выстроишь: наивное мечтанье  -
лишь чувств обман и разочарованье,
что встать не позволяет в полный рост.
Вся наша жизнь – с горчинкою полынь,
в ней, как в степи, нет лишнего оттенка:
и зов любви, и муки, и застенки,
и осознанье ценности святынь…

Но все проходит, чтоб однажды солнце
свой лик явило в плотных облаках,
и горький вкус полыни на губах
спустя столетья благом обернется.
Не в нищете - в богатстве встанет степь,
напомнив всем, кто потерял свободу,
что ни тираны, ни судьба, ни годы
не властны над распятым на кресте.
 
Свобода в нас, и муки преходящи
для тех, кто смысл увидел в настоящем.


По мотивам отрывка (ч.1.гл.68) из романа Василия Гроссмана «Жизнь и Судьба»

издано в Альманахе