Воспоминания отца. Фрагмент службы. Собачий киллер

На Дальнем Востоке возникла мода на мужские шапки из собачьего меха (волков-то в городе где взять на всех желающих?) Новый старпом собирался в отпуск и возжелал предстать перед многочисленной родней, знакомыми и обыкновенными согражданами маленького старинного городка Мухосранска в подобной блистательной обнове. В мыслях он уже неспешно и вразвалочку шёл по дощатым тротуарам, выбеленным временем, дождями и до умопомрачительного блеска отшлифованным бесчисленными подошвами, снисходительно поглядывая на встречных мужчин детородного возраста и заинтересованно   на молоденьких женщин и девушек. От его откровенных взглядов щёчки последних заливались откровенно предательским румянцем, пушистые ресницы подрагивали, опускаясь. А прелестные губки сами собой наливались, набухали и приоткрывались, обещая подарить незабываемые мгновения в этой до безобразия серой жизни. Старпом шёл, под его ногами стонали и пружинили уставшие доски, а ветерок чуть шевелил пушистый хвост с искрами седины, свисающий на воротник с шапки. С подобными видениями он засыпал уже не первую ночь. Проклятая проблема российского офицерства: вечный дефицит денежных средств. Это говоря высоким штилем. А попросту   откровенная нищета. Ну не вагоны же по ночам разгружать, в самом-то деле! Кому-то ведь и Родине служить надо. Круглосуточно. А не «с восьми до семнадцати» с перерывом на обед. Он хорошо знал, что мичмана на его корабле так и поступают: разгружают вагоны в Рыбном порту по ночам, числясь «на сходе». И даже находясь «в наряде». А он себе этого позволить не мог. Не имел права. И однажды созрела в его воспалённом от хронического безденежья мозгу откровенно авантюрная идея.
В экипаже родного корабля есть матрос-комендор. Гражданская специальность   скорняк. В ателье до призыва на флот шубки «мадамам» шил. Ну уж шапку-то сможет! Другой комендор до призыва (пока не отловили самого) бегал по бескрайним просторам сибирских лесов с карабином, добывал пушного зверя, снимал с них шубы (шкурки-то есть). Это отличник боевой и политической подготовки старший матрос Ооржак. Чистокровный якут. Внук шамана. Он займётся выделкой шкур. Дело за «малым»: в кратчайший срок добыть тех зверей, с которых они будут сняты. А по окраинам (и не только!) стольного града Владивостока бегали многочисленные стаи разномастных собак. Это было время собачьих свадеб. Ничьи, в принципе, псы. «Заготовки» на шапку старпома. Нужен ловец этих самых «заготовок». Предварительная беседа в доверительной обстановке, к огорчению старпома, ясно показала ему, что оба комендора (и скорняк, и охотник) не годятся для выполнения этой весьма деликатной детали операции. Первый   по причине врождённой неизлечимой болезни с мудрёным латинским названием. В общем, какая-то фобия. И на флот он попал именно из-за неё. В военкомате «по простоте душевной» искренне и глубоко заблуждались по этому поводу. Типа: «…откуда на корабле взяться собакам», которых панически боится (до истерик, поноса и полной потери чувств) призывник. Откуда ,откуда… Да «от верблюда»! Они там в своём военкомате («зелень подкильная», «поправки гирокомпаса»!) успели «охренеть» и «Корабельный устав ВМФ СССР» никогда в своей никчемной береговой жизни не конспектировали, не читали и даже близко не имели счастья видеть хотя бы его незабвенную обложку. Хотя бы одним глазом! Несчастные…Пожалеем их за святое неведение самого демократичного из существующих в этом мире документов, регламентирующих повседневную жизнь военных. С ведома командира корабля, он (документ то есть) разрешает держать на корабле хоть слона, хоть верблюда, хоть собаку или ещё какую тварь божью. Сказано об этом весьма обтекаемо: «Держать… животных... разрешается…». Вот так. А про количество этих самых животных ни гу-гу. Хоть зверинец целый разведите. Если прокормить сумеете и не утомитесь дерьмо за питомцами убирать. В этом-то и вся закавыка упрятана. Любовь к животным не может быть абстрактной. Не имеет на то права. Потому на кораблях не держат слонов и разных там верблюдов. Хотя корабельный устав позволяет.
А якуту-охотнику дед-шаман наговорил всяких там страстей. Мол, нельзя жертве в глаза перед её смертью смотреть. Зверь боль свою и мучения тебе в душу спрячет, отчего душа зачерствеет и обуглится. Из карабина бить зверя можно. Охотник не встречается взглядом с ним. Пуля быстрее делает своё дело, чем предсмертный взгляд зверя в сторону охотника. Если бы из карабина   то с превеликим удовольствием. А так  извините… Вот шкуру снять с убитого зверя   пожалуйста. Только ножи приготовить надо заранее… Призадумался старпом. Значит, дело только за ловцом осталось? А ведь есть такой на корабле! Физически сложен великолепно, исполнителен до безобразия. В меру туповат. Непосредственный подчиненный самого старпома   «старший писарь простого делопроизводства». «А позвать ко мне Ляпкина-Тяпкина!»
В глубине корабельных коридоров ещё металось испуганное эхо звонка вызова рассыльного и в воздухе не до конца ещё растаял цокот его разбитых от усердия тяжёлых «прогар» и не менее тяжелая вонь от них, а в дверном проёме выросла как будто возникшая из чрева корабля сутулящаяся фигура. Как всегда бесшумно. Спортсмен-перворазрядник (и когда только успел!) по вольной борьбе. За два года на флоте его не приучили принимать строевую стойку. По кораблю он перемещался стремительно, как-то боком, вобрав голову в плечи и чуть раскинув крепкие руки. Как на борцовском ковре перед схваткой. Ночью краба на берегу видели? Вот как-то так. Возникший перед ясными очами старпома старший писарь простого (это на наивный взгляд непосвященного…а на самом-то деле там всё ох как далеко не просто!) делопроизводства поднёс корявую «клешню» к уху, изобразив нечто пародирующее «отдание воинской чести на месте». Тело его неспешно раскачивалось в просвете каютной двери, ни на минуту не замирая. Со стороны могло показаться, что писарь стремится не позволить старпому выскочить из каюты и готов схватить его крепкими ручищами. А тому во что бы то ни стало приспичило куда-то бежать. На самом деле оба были настроены весьма мирно друг к другу. И даже более того. Старпом говорит по-отечески ласковым голосом: «Хочу я, Жаринов, в отпуск тебя отправить. На родину. На десять суток. Без дороги (а на дорогу ещё две недели полагается!) Службой твоей я доволен. Да только есть один нюанс: я тоже собираюсь в отпуск. На дворе зима, а у меня, ВОВА, шапки приличной нет».
Старший писарь (и так-то туповатый от рождения) силится понять скрытую суть этого нюанса. Кажется, что в атмосфере каюты вот-вот раздадутся звуки электрических разрядов, рождённых мыслительным аппаратом Вовы. Но ЭТО выше его разумения. Конец логической цепочки   «ОТПУСК»   «отпуск»   «шапка» ускользает от него и не даётся в руки. Вова кривит гладко выбритое лицо и морщит лоб. От непривычных усилий вдруг разболелись зубы. Все. И сразу. Включая те, что ещё не родились. Из-под обреза берета покатились бисеринки пота. Пришлось старпому конкретизировать задачу: «Неделя сроку тебе, Вова. ТРИ овчарки. Восточновропейские. И чтоб не облезлые какие-нибудь. Не шелудивые. Не пархатые. Цветом – «в масть». Тёпленьких передашь Ооржаку   он уже ножи точит. Время пошло!».
Так был открыт «сезон охоты на пушного зверя». Вова думал (а скорее, искренне заблуждался со всем непогасшим пылом юной души) что это так просто   «ухайдокать» подходящую (разумеется, для будущей великолепной шапки старпома, а не своему потенциальному убийце) собаку. Они (собаки то есть) поголовно и единодушно абсолютно не желали стать заготовками на шапку. Ну не прельщала их такая перспектива, хоть ты тресни или застрелись! Псы в несметном количестве шлялись стаями (за какой-нибудь вертлявой тощей сучкой) и поодиночке. Но их объединяло одно: некондиционнность меха. «Неподходящих» было великое множество и притом где угодно. Хоть в городе, хоть на территории завода. Они просто сами просились в руки, как туго набитый «лопатник», нагло торчащий из твоего кармана в трамвайной тесноте часа пик. Но все было «не то». Другое дело   «подходящие». Исключитело редкие экземпляры. Они в совершенстве владели искусством телепатии и на достаточно большом расстоянии читали подлые Вовины мыслишки по отношению к себе и наперёд знали весь «расклад» и дальнейшие «перспективы» собственной шкуры в недалеком обозримом будущем. Всех их (собак то есть) особенно неприятно поражала одна «мелкая деталь»: шкура-то твоя, оказывается, на самом-то деле совсем не твоя, а Вовина. А «жать в плечах» ему не будет? Поразительно! Никогда бы не подумал…
Когда нескладная долговязая фигура с джутовым мешком за спиной появлялась «на горизонте», «кондиционных» псов будто ветром сдувало с Вовиного жизненного пути. Сатанинские искры из глаз старшего писаря электризовали пространство перед ним и вселяли неистребимый ужас в собачьи души. И совсем собаки не были суеверны или излишне мнительны. Отрицательный жизненный опыт и великолепно развитое чутье, позволившие псам выжить в многочисленных перепитиях и сложно-запутанных коллизиях, полных коварства и предательства, помогли и на этот раз. В собачьем мозгу обоняние соткало прихотливый узор: джут, сизаль, лёгкий аромат раздробленной говяжьей косточки и что-то ЖЕЛЕЗНОЕ. Вот ЭТО-то и смущало. И не зря! В новеньком джутовом мешке, кроме «сахарных косточек», лежала удавка (сизаль) и, конечно же, увесистый…Догадались? Правильно! МОЛОТОК. Набор «Юный маньяк», «Серийный убийца» или «Собачий киллер». Кому как нравится.
В общем, трое суток коту под хвост. Промелькнули, как первая получка. Вова осунулся лицом и плохо спал. Два дня он не обедал и не ужинал, намереваясь откормиться в «родительском гнезде» во время отпуска. «Ничего, наверстаем»,   утешал себя он, ворочаясь в холодной койке под издевательское урчание собственного пустого желудка. «Вечерний чай» не «утешил» его. Чай он и есть чай. Вода, в общем, если разобраться. Во время беспокойного сна перед глазами мелькали разномастные собаки…собаки…собаки. К исходу третьих суток старпом выразил своё неудовольствие безрезультатными отлучками Вовы с корабля и разочарование в своём выборе «киллером» именно его. Эту «эскападу» старпома старший писарь воспринял как испанский гранд личное оскорбление и резонно заметил: «ХОРОШАЯ собака на дороге НЕ ВАЛЯЕТСЯ!» Тут он был абсолютно прав. «В самую дырочку попал». Возразить старпом не решился. Он принял мудрое в данных исторических обстоятельствах решение: расширить оперативное пространство. И не возразил Вове (по своему обыкновению) с упоминанием пресловутых деталей мужской сущности, которые способны (по мнению некоторых нерадивых лиц) послужить серьёзной помехой на пути добросовестного и талантливого исполнителя народных танцев. А даже наоборот. ПРИКАЗАЛ этому самому ИСПОЛНИТЕЛЮ выписать на завтра «увольнительную записку» в город на самого себя. И не зря, как оказалось
Назавтра Вова появился на корабле после обеда с тяжёлым мешком за спиной. Глаза его горели сатанинским огнем. Ношу свою он бережно опустил на палубу каюты старпома. «Есть одна»,   хрипло сказал он, развязывая мешок. Старпом заглянул внутрь, встретился взглядом с Вовой и отшатнулся. Сразу был вызван Ооржак со своими инструментами. В офицерской душевой закипела работа. К вечеру первая из трёх заготовок была замочена в спецреагентах по старинным народным якутским рецептам. Главным компонентом являлась человеческая моча. Лучше всего – молодой беременной женщины. Да где же ее взять, на корабле-то? Тем более – беременную. Шкура снята, ждать не может…
На вечерний чай в кают-компании и кубрике комендоров появились квадратные чугунные сковороды со шкворчащим в прозрачном жире мясом. «От Вовы». И глубокие щербатые эмалированные миски с солёными огурцами. «От Министра обороны и Главкома ВМФ»… М-м-да… Ну что тут скажешь? О происхождении мяса некоторые из команды знали или догадывались. Но не распространялись. Мясо   оно и есть мясо. Похоже вкусом на козлятину молодую. А жирок этот, пока горячий, хорошо бы вымакать хлебной корочкой. В общем, «кошерная пища» для знатаков и любителей. Вова от своей доли отказался.
Этой ночью ему снились собаки с пробитыми черепами. Они хотели загрызть его. Вова во сне поскуливал, повизгивал и сучил ногами, стремясь сбросить одеяло и простыню, мешавшие ему убегать. Назавтра всё повторилось. «В наш вигвам опять пришла удача»,   как сказал бы Чингачгук Большой Змей. Опять аромат жареного мяса заставлял дрожать наши ноздри от возбуждения. А под стопарик вы не пробовали? Да с солёным то огурчиком? Что? Нет? Много же вы потеряли! Вова повеселел: дело пошло. Но от мяса отказался опять. А никто и не настаивал особо и долго не упрашивал. Было бы предложено. Число почитателей кошерной пищи росло как на дрожжах. Повеселел и старпом: заветная мечта не за горами. Завтра   третий раунд. Он был самым продолжительным, изматывающим и драматичным. Как в большом спорте. Свою третью жертву Вова углядел ещё в полдень, но пришлось вернуться на корабль ни с чем: закончилась приманка. Его слегка потряхивало от боевого перевозбуждения. Выпросил у кока мясных обрезков вдобавок к костям. От предложенного обеда отмахнулся: «Некогда есть. Отпуск ГОРИТ». Стремительно ускакал. Появился только вечером, во время развода на пирсе нового суточного наряда и вахты дивизиона ремонтирующихся кораблей.
Капитан 2 ранга Зюзин Иван Иванович был суровым комдивом. В былое время, в годы командирской бытности, пострадал за свои методы воспитания горячо им любимого личного состава родного корабля. Нерадивым и непонятливым по два раза не объяснял никогда. Сразу в лоб. Натурально. Дурь из людей надо выбивать. Впоследствии они это поймут, оценят и будут тебе вовек благодарны за то, что ты сохранил их никчемные жизни. Комдив доктрину свою свято соблюдал и воплощал в повседневную жизнь раздолбайского дивизиона, собравшего «под свои знамена» тральцов, противолодочников, катерников всех мастей. Вот и сейчас, в самый кульминационный, можно сказать, момент развода он стоял у корня пирса широко расставив ноги. Совсем как на кренящейся палубе МТ «Параван». И в руке его был крепко стиснут… черенок от (или для) лопаты. Дубовый. Британские офицеры ходят со стеками. Потомственные хлипаки. Хотя все выросли на овсянке. «Овсянка, сэр…». А наш комдив   с дубьём. Потому как взращён исключительно на картошке. Благодарная Европа пирату Френсису Дрейку бронзовый памятник во весь его пиратский рост поставила в немецком городе Оффенбурге за то, что он привёз в трюмах своих кораблей с далеких неизвестных островов «хлеб бедняков» и обеспечил тем самым пропитанием до скончания веков. Тоже логично: кому золото и серебро, а кому   картошку. Теперь некуда деваться. Ему. Ивану Ивановичу. «Национальный менталитет» извольте видеть перед собой. Абсолютно логично. «Знак менталитета» появился в руках комдива недавно, ввиду особой на то необходимости. И я бы даже набрался смелости сказать   чрезвычайной важности произошедших в дивизионе событий. Стая товарищей матросов, призванных на славный Тихоокеанский флот из республик Средней Азии на одном из прибывших для прохождения планового ремонта кораблей по своей численности превысила количество европейцев там же. При попустительстве господ офицеров произошёл «тихий переворот» власти на корабле. Они «царствовали, но не правили». И однажды произошло то, что должно было случиться. «Стая», возглавляемая своим караван-баши, посреди рабочего дня появляется на пирсе в изрядном подпитии с намерением «добавить» в городе. На пути этой стаи неосторожно возникает дежурный по дивизиону со своим помощником с одного из катеров. Оба в звании лейтенантов. Лейтенанты «со следами побоев на лице» остаются лежать на пирсе. А караван невозмутимо и не снижая заданной караван-баши скорости идёт к намеченной цели. Если бы не немедленное вмешательство комдива, развал страны мог произойти ещё тогда. Но Иван Иванович с дубовым черенком в руках вступился и за поруганную офицерскую честь, и за советскую власть в отдельных республиках. На кораблях дивизиона был сыгран «большой сбор», выявлены «самовольщики». Комдив (впоследствии) добился осуждения напавших на лейтенантов судом военного трибунала. А всему составу дивизиона, построенному на пирсе в «обратное каре» была обещана «сладкая» жизнь. «Я вам не сопливый лейтенант. Меня не испугаешь. Мне и пистолета не надо (очередной дебильный приказ командования предписывал офицерам заступать в наряд без оружия). На «дембиль» горбатыми поедете. Пере…бу по спине черенком   мало не покажется». С тех самых пор И.И. с черенком не расставался ни на минуту, готовый употребить его по назначению.
Перед ним, слева, спиной к замазученной воде, стоял строй заступающего наряда. Справа   офицеры, чьи люди находились на разводе. А непосредственно за спиной комдива Вова Жаринов, периодически бросая на асфальт кусочки мяса, с остекленевшим от напряжения взглядом пятился задом к металлическим шкафам электросборок, питавших корабли. Вова целеустремленно, с настойчивостью маньяка, упорно вёл свою третью жертву к финишу за шкафы сборок, и ничто не могло его смутить или остановить. Даже полсотни свидетелей, которые едва ли понимали суть происходящего на их глазах. Один Иван Иванович ничего не видел, ко всеобщему счастью. Наконец раздалась долгожданная команда: «По кораблям!» Свидетели повернулись кругом и двинулись к трапам своих кораблей. Комдив (с черенком наперевес) направился в конец пирса. А в это время Вова наконец-то завёл свою третью жертву за металлические шкафы (не мог же он убивать пса посреди пирса, комплексовал, наверное).
Над шкафом взметнулась рука с молотком. Старший писарь с мешком за спиной усталой походкой шахтера, отмантулившего трудную ночную смену в тесном забое, стоя по колено в воде, двинулся по трапу на родной корабль. Не поскакал, как молодой жеребчик по первому в его жизни снегу, а именно ДВИНУЛСЯ, тяжело переставляя ноги. На мешковине, скрывавшей страшный груз его тяжёлой ноши, быстро расплывалось кровавое пятно, и рубиновые капли тягуче падали на холодный металл, отмечая путь «серийного убийцы». Бросив мешок с добычей на рыбины в офицерской душевой, Вова доложил старпому о выполнении задания. «С глаз долой   из сердца вон»,   поспешил со своим резюме Жаринов. Это про весь несусветный ужас последних дней. Вова побежал (наконец-то!) ужинать. После ужина в душевую прибыл суеверный якут. Он всё делал как всегда. Обстоятельно и неторопливо. Привычно подвесил пса за задние ноги к лейке душа и приступил к делу. Вова пребывал в состоянии блаженства. В нирване. И душа его (а кто-то посмел подумать об отсутствии таковой у Вовы?!) уносилась всё дальше и дальше. Дальше и дальше от старпома с его шапкой, от этих собак, особенно убитых, к чёртовой матери! Теперь они мне будут всю жизнь сниться. Из душевой раздались громкие матюги и захлебывающийся собачий лай. Выскакивает Ооржак с ножом в руке. И к старпому: «Мы ТАК не договаривались! Пес-то живой!!!» Старпом свирипеет: «Жаринова ко мне!» И что-то ещё про его родню сказал.
Прибегает испуганный Вова (отпуск-то натурально горит! Синим пламенем!) Из душевой не прекращаются истеричный лай и угрожающее рычание. Пёс извивается всем своим мускулистым телом и страшит оскалом здоровенных клыков, на которых уже показалась пена. Вова обречённо вздыхает: делать нечего, «косяк» его   ему и исправлять. Обречённо идёт к душевой, стиснув рукоять молотка. Нерешительно останавливается у порожка, но тут старпом неожиданно толкает его в спину и захлопывает дверь, подпирая её плечом, чтобы Вова не сбежал. Несколько минут, показавшихся вечностью, из душевой раздавались дикие вопли, изощрённые матюги, лай, хрип, рык, визг… В общем, Шекспир и племянники. Одноактная пьеса «Поножовщина в лифте». Наконец   тишина. Старпом отходит от двери. Появляется Вова на «авансцене» (наверное, для произнесения заключительного монолога). Вид его впечатляет, поражает, потрясает, ужасает и много чего ещё. Взгляд как у мертвеца, с головы до ног в крови, окровавленный молоток намертво стиснут сведёнными судорогой пальцами. Его монолог был коротким, как пистолетный выстрел, как клинок кинжала, как удар молотка. Вова произносит историческую фразу, абсолютно соответствующую драматизму момента и накалу человеческих страстей. Он говорит: «Пи..ец!» Лучше сказать невозможно. Коротко и, в то же самое время, достаточно ёмко для полного выражения заключительной мысли автора. Короткий, но полный достоинства поклон. «Занавес…». Ооржак приступает к работе в тесной душевой. Сегодня она более похожа на пытошную Малюты Скуратова. Кровь абсолютно везде.
Утром Вова уехал в отпуск. А шапку старпом так себе и не сшил: в тот же день его отправили в командировку, которая затянулась до весны. Шкуры пролежали в растворе дольше, чем нужно, и вся шерсть с них вылезла. Вова был удовлетворён.