Исцелися сам...

Швы разошлись, мостки рассохлись, трещин
в смятенье плит не менее, чем нот
в линейках, нарезающих блокнот,
прибежище высот, широт, длиннот,
вмещающих вещающие вещи.

Шаги легки, рука тверда, глава
от тяжести едва освободилась,
мигрень способна изредка на милость,
в её природе нечто изменилось,
как ночью изменяются слова.

Соната мчит, толчки прессует в престо,
Бетховен лучше слышен по ночам,
он внятен и рвачам, и сволочам,
молчат врачи, хоть я пишу врачам,
чтоб украшали вешалками место.

Ночь безмятежна, ветер стих, балкон
тоскует о синицах не впервые,
подавленность терзает мостовые,
гудит труба на обведенной вые,
упоминая древний Геликон.

Фальшивит филин, горизонта крен
едва заметен, но взывает к взгляду,
освоив Кьеркегорову триаду,
усовестить бесстыдную наяду
протяжным завыванием сирен.

Улиткою ползёт галиматья
так вкрадчиво, что слух сомкнул триангль,
где пеленгатор, мой тишайший ангел,
так трогателен труд спинальных ганглий,
как учит оголтелая статья.

Ты, ангел, тут не очень-то крылом
плещи, коль тих, веди себя потише,
не вякай о заоблачном фетише
и точки на краях четверостиший
не тронь, порхая молью над столом.

Опоры нет, скрипит упорство, стих
удерживает память на растяжках,
есть шелуха и в мыслях, и в фисташках,
итог себя фиксирует в костяшках,
осталось только точки подмести…


Soundtrack: R. Buchbinder, Beethoven, Piano Sonata No.14 Op.27 No.2 cis-moll “Moonlight” – III.Presto agitato.