Лешак

Коми-цикл

- Видит бог Панкрат, ты пи...ер! Я тебе лошадь для чего давал? Чтобы сено привезти, а ты что с нею сделал? Почему она вся в мыле? Ты что пытал её сволочь? В глаза смотри, когда пи...дишь халупник…
 - Я Семён тебе ничего не скажу, потому что ты лошадь за человечество не считаешь. А может она испужалась? Может, ей такое довелось, что ты Семён в страшном сне не увидишь! Ты видел когда-нибудь, как бригадирша со свинофермы Петрованиха серет? Вот! Это страшно Семён!!!
 Расскажу, если нержавейкой лязгать не будешь.


 По утрянке запряг я Светку и навострился в сторону Васильевского лога. У меня там копёшка гороховая стоит ещё с прошлогоду. Взял чекунец первача, ну чтобы не забыть куды еду, забрался в телегу и прикимарил. Светка по утреннику шибко идёт, ажно приплясывает, ветерок сладкий ласкается. Хорошо!

 Проснулся я и понять не могу, где я и что я. Кругом ёлки ископаемые, в три обхвата, и темно, как у твоёй в рейтузах. Сам пи...ор если чё…. Смекаю, куда же меня эта лярва весёлая завезла. Начинаю искать дорогу, а её и нетути. Круг телеги трава в пояс, не примятая. Места вобще незнакомые. Скажу, как на духу Семён, струсил я. Ты меня знаешь. Помнишь мы всемером пришлого грузинца мудохали? Струсил я тогда? Нет! А тут оторопь взяла, и не отпускат…

 Слез я с телеги, Светке наказал не баловать, а сам стал быть, дорогу ищу. Кругами пошёл расширяющимися, так сподручнее. И вот тут-то оно и приключилось. Стоит ёлка кондовая, ёлка-баушка. Такую ежели спилить, так цельный год можно какую-нито Туртугалию отапливать. Вся в потёках смолы, коросте старости и мха.

 Захожу я за ёлку и тут же вымыриваю с другой стороны…. Драть мою тёщу прощелыгу оглоблей в жопушку. Светки с телегой нету, как ровно и не бывало! Писать захотел сразу, что характерно. Выхожу обратно, а Светка вона она, серет и ухом не моргнёт. Что за напасть?! Шалишь, думаю дедушка и иду гледеть обратно. Опять то же полотно Чехова, нету кобылы, как будто и не сралась как из бетономешалки.

 Разов пять так-то делал, а всё одно, словно в другой мир попадаю. Наконец устал, ноги трясутся и уже не то что писать хочется, а дак и вовсе…. Решил самогоночки принять, для ясности измышления. И только достал скляницу, как глядь поглядь, возле телеги мужичок стоит. Маленький, нечесаный, морда чмушная, практически не морда, а жопа, вон как у тебя Сёма…. Больно же…
 Я с неудобства-то чуть с телеги не сверзился. А мужик смотрит на меня и говорит, да басом таким низким и страшным:

 - Ну что Панкрат, долго ты мне тут вкруг ёлок выплясывать будешь? Я тута для красоты штоле поставленный? Давай быстро пугайся, сри в исподники, а потом я тебе ё...ну для профилактики, да так и быть отпущу.
 И при этих словах ручищами своими разводит в стороны. Ну, меня долго уговаривать не надо, сам знаешь. Обосрался! Заметил-то потом, а обосрался конечно сразу, не откладывать же.

 Руки те у ево Сёма обе левые. Сам ты пи...дишь! Говорю же. Они у ево большими пАльцами вниз вывернуты и ладошками наружу. Совсем мне поплохело, а мужик-от видит, что я просёк ево инкогниту и говорит мне вдругорядь: - Да ты не ссы так-то Панкратий, не зобижу. Скушно мене, вот и решил покалякать. Я как-то давненько уже, с твоим прадедом калякал, а может с прадедом прадеда, не упомню. Вот то умный был мужик, хваткий. Ножиком меня кремневым в бочину пырнул, а пока я дырку сращивал, был таков. Отпущу я тебя, но скажи мне вот что. Почему я, когда пристраиваюсь по-мелкому сходить, так прямо ревмя реву. Вот как больно сикать-то…

 Ну, я ж маненько оправился, да и Лешак, а то конечно был он, вроде не нападат на меня. Чё говорю тебе подсобить? С бабами-то давно ли физкультурой занимался?
 Давно, - отвечает. – Той седмицы третьеводни жопастая малину собирала, вот её и уговорил. Уж как я с нею порезвился. Жопа, вона как у этой лошадки будет. Да не, больше! И писька оченно мохнатая, только не вкусная, лягушкой пахнет, и пить потом охота.
 Спроворил, да и отпустил знам дело. Нам по статусу смертоубийство не положено. Старшие ругаются. А она, уходя, и говорит мне: - Хороший ты мужик Лёня, - это меня так свои зовут. – Бросай свою чащу, да переходи ко мне. Любить буду, как тебе не снилось. Крайнюю избу ишшы, спроси Петрованиху, там всяк укажет.


 - Он, значит, говорит, а я всё на Светку поглядываю. А Светку прямо топырит всю. Храпит, пену роняет, а уйти не могет, как скованная. И глазами мне моргает, типа домой хочу. А лицо жалостливое, хоть плач! Я ей тоже исподтишка моргаю, мол, не ссы девка, бог не выдаст…. А сам-то говорю Хозяину.

 - Ты прости меня добрый хмм…человек. Ежели ты с Петрованихой загулял, так поди-ко она тебе триппер подарила?
 - Што за триппер? - спрашивает меня Леня-лешак. - Никогда не слыхал.
 Тут я ему всё обсказал подробно, как и что. Научил на болоте сабельник нарвать да заваривать и пить. Вот он и отпустил меня. А ты кричишь Сёма, как будто я твоей Глафире чего присунул, как в прошлом году.

 Вобщем похлопал он ладошками и тут я обморок потерял. Весь сколь было. А очнулся уже на дороге, словно и не было ничего. А впрямь думаю соснил, однако говно-то, вот же оно. Липкое, пахнет, ну короче взаправдешнее…. Да вот хоть сам потрогай.

 Панкратий закончил свой рассказ, а бригадир Семён задумавшись, крутил козью ножку. Закурил и, глядя на собеседника, спросил: - А чё говоришь, через сколь дней триппер-то вылазит?
 Панкрат же не слышал бригадира. Лицо покраснело, глаза выпучились, как у рака, на висках появились капельки пота.
 - Ты чево идеёт? - испугался бригадир. – Дуркуешь или меня решил разыграть?

 Глаза пострадавшего смотрели вдаль. Задумчивая улыбка появилась на его мужественных губах. Сзади, на штанах вырастало мокрое пятно в форме Окинавы. В районе мыса Хэдо брюки приподнялись, явив миру обаятельную шишечку. Панкрат какал…