18 флибустьерских строф

Сон сознания, это не сон, в том смысле,
что когда вы не бодрствуете -  вы спите…
Это сон в том смысле, что и бодрствуя
вы спите для очень многих ощущений…

1.

Там есть цари, но мачты кораблей
Свободно дышат парусной оснасткой.
Там не найдешь ты женщин тяжелей,
Чем весит золотой дублон испанский.
Там нож всегда быстрей, чем пистолет.
Но если ты к гербам питаешь слабость,
Чтобы твоя не пострадала честь,
Тебя убьют, при случае, эспадой.

Я там сидел в портовом кабачке.
И среди тех и этих, среди разных,
Я помню  блеск в расширенном  зрачке,
И перевязь, взамен другого глаза.
И то, как тени длинные свечей,
Отчаянно шипя овечьим салом,
Прознав про то, кто этот человек,
На его шее пальцы замыкали.

И мне казалось, души мертвецов
Встревоженные звуками рассказа,
Одевшись в кость и мясо его  слов
Морской командой шествуют из  ада.
Луна в ту ночь до самого утра
Мерцаньем золотым не истиралась.
Красивая. Как в черепе дыра
Оставленная пулей или сталью.

2.

Мы все тогда сгрудились перед ним,
Мешаясь - моряки и буканьеры.
Из черных трубок развивался  дым,
Плескались кружки золотистым элем.
Он говорил, и скрипы кораблей,
Чьи остовы давно на дне  уснули,
Борта вздымали с глубины морей,
Забыв пробоин в своих трюмах сумрак.

Его лицо кружилось и плылО
И сквозь него как сквозь дыру кафтана,
Нам чудилась вдруг палубная плоть,
Костяк рангоута и сухожилий ванты.
Качался пол, подпрыгивал доской,
Морскою качкой в мышцах отзывался,
И раздавался сердца бой глухой,
Как если бы стучали об кирасу.

И кровь на саблях и на палашах,
Гремящих в абордажных схватках сталью,
Забрызгав перья треугольных шляп,
В ладони к нам как будто бы стекала.
И верилось как в святость древних книг
В известную авантюристам странность -
«Кто смерти жизнь предпочитать привык,
Тот самый первый с жизнью расставался».

3.

- Но если б знать, где смерть тебя найдет...
Рассказывать продолжил одноглазый:
-  Мы шли норд-вестом, знать бы что идем
С таким то грузом, прямо к черту в лапы...
Под вечер нас догнал испанский бриг.
А среди нас хоть - лучшие из лучших,
Но если тридцать пушек будут бить -
Из тел досрочно вылетают души.

Одевшись в дым, как перьевой плюмаж
Их ядра долетали нам на горе.
Снося к чертям рангоут, такелаж,
Швыряя и живых и мертвых в море.
Людей калеча даже лучше пуль,
(рассказчик тронул перевязь и вздрогнул)
Грот-мачта разлетелась на щепу,
На дерева разящие обломки.

Когда пришёл спасительный туман,
Он спас тогда - уже совсем не многих.
Наш кок, француз - тот страшно умирал
Держа в руках оторванные ноги.
Был боцман мертв. Был ранен капитан.
Хоть слово "ранен" вряд ли тут уместно,
Его живот наш эскулап латал,
Для красоты вернув кишки на место.

4.

А в трюме спал  из желтых слитков груз,
С чеканкой на боках о фунтах веса…
По ящикам, их стенки изогнув,
Серебряной тоской мерцали песо.
Не от того ль им было грустно так,
Что в эту ночь, до самого рассвета,
Зачем-то здесь сидел наш капитан,
Мертвеющей рукой обняв монеты.

Он коку перуанскую курил.
Сто женщин звал. И захлебнувшись кровью
Задрапирован в  парусину  был,
С ядром в ногах. И выброшен был в море.

 ………………………………………………………………..

Туман и ночь нас спрятали тогда.
И шторм пришел -  благословеньем сверху!
И ветер выл и наш корабль толкал,
Все планы у «испанца» исковеркав.

Куда несло? Да черт не знает сам!
Грот-мачта нет, и чуть не в половину
Изодраны фок мачты паруса,
Единственной, на нашей бригантине.
На ветер руль! Еще полней бакштаг!
Все курсы кроме «выжить» - стали ложью.
И думал я, земля конечно - шар,
И мы летим с ней курсом – невозможно!

5.

И мы ушли... Казалось бы мелькнул
Тот бриг, проклятый, между вспышек молний...
И в черных тучах неба потонул,
Громадной птицы крыльями намокнув.
А шторм крепчал. Соленый исполин
Всё злее выл, по вантам вверх взбираясь.
И наконец фок мачту обвалил,
Чтоб мы совсем без парусов остались…

Нахмурился рассказчик, замолчал.
И в даль смотрел, наполненный печалью.
И кто сидел тут рядом и стоял,
Притихшие, с ним за одно молчали.
- Пол миллиона песо в сундуках,
И в слитках золотых - пол миллиона,
И тридцать душ у Господа в руках -
Он, наконец, взглянув на нас промолвил.

И одиноким глазом проскользив
По тишине, по лицам изумленным,
Давно привыкших быть среди живых,
Но не привыкших к песо миллиону,
Захохотал… И хохот  это злой
То вверх летел, то об пол разбивался,
Окачивая нас морской волной,
Пророча смерть, приворожив богатством…

6.

Потом менялся  шелест парусов
На звук мадам спускавшейся под вечер,
Из будуарных комнат наших снов
Туда где круг её мужчин очерчен.
Туда где жили тяжестью монет,
И холодом свинцовых пуль в мушкетах.
По истеченью миллионов лет
Другого -  не придумают поэты.

Там  заглушал бродяжий скрип ботфорт,
Что в странствиях одних души не чает,
То как скрипит ступенью эшафот,
И то, как виселицы мертвецов качают.
Из тех мужчин, любой бы поменял
Цивилизаций лживые  законы,
На выкованный в древности  кинжал,
Что справедливость отмеряет кровью.

Любовь и смерть, увы - не обмануть.
Не согрешив, одним обманом этим,
Мужчины там всегда на дно идут,
Как корабли - полны любви и смерти….
Мадам спускалась золотой иглой
Зашить у мертвых сабельные раны,
И пуль свинец забрать в свою ладонь,
И новой жизни предложить
                отраву.