Райские яблочки

- Глядите, глядите, мужики, какая "кочерга гнутая" на остановке автобусной стоит! А мешок-то у неё - больше, чем она сама...

- Давай, бабка, помогу тебе твой чувал в автобус закинуть.
- Ох-ох! Спасибо тебе, касатик, спасибо, сердешный, за помочь.
- Ну и снаряженьице у тебя, бабка! Наверное, на тот свет собралась со всем своим скарбом?
- Да нет, касатик, видать рановато мне на тот свет-то, не пришло видать ешшо моё времечко.
 А еду я, милай, недалече. Небось знаешь в конце дальнего села поворот возля лесу? Ну, как же! Там ешшо кладбишше на крае лесу. Вот там недалече и живу...
 Смотрю я на тебя, касатик, и прям не налюбуюсь - какой ты культурнай да порядочнай. Таких по таперичним - то временам днём с огнём не найтить - не сыскать: вот и немочной бабке подмогнул без корысти. А дай-ка я тебя, касатик, в благодарность вот энтим красивым яблочком угошшу-попотчую.
- Не, бабк, не возьму.
- А што так, милай?
- Ну вот представь, бабк: приду я, после того как помру, к апостолу Петру, и попрошу его показать мне дорогу в рай. А он мне скажет, что, мол, прежде чем дорогу показывать, давай-ка займёмся подсчётом твоих добрых дел. Перечислю я ему все свои добрые дела, и окажется, что одного не достаёт до нормы. И тут вдруг припомню я: бабке помог мешок в автобус занести! А апостол Петр мне скажет: "Ты уже за это доброе дело получил от бабушки яблочко". И не откроет он мне ворота в рай.
- Правильно рассуждаешь, касатик, ох, правильно. Сразу видать - душевнай ты человек! Так  и я тоже, касатик, человек душевнай. И за твою душевность раскрою я табе один секрет: энто яблочко прямёхонько из самого райского саду, и кто съест ёго - тому провожатый в рай уже не нужон, потому, как он энтот самый рай по нюху найдет. Так што бери, ешь, пока не передумала...
- Да ты, бабк, не распрекрасная ли волшебница переодетая? Яблоко-то и впрямь такое вкусное, как будто неземное. Откуда ж оно такое у тебя.               
- Ох, касатик, и не спрашивай. Тут цельная жизненная история.
- Да ты уж нам расскажи, бабусь, - до твоего кладбищенского поворота успеется.
- Ну-дык ладно, расскажу, чего ш там...
 В молодые-то годы я другая была. Это таперича я человек душевнай, а в молодые-то годы, бывало, и горячку могла спороть из-за ндрава мово неуёмного. Ну-дык, вот, повздорились мы как-то с первым мужем, а он - царствия ему небесного - задиристый такой у меня был, нахрапистый такой, возьми да и обзови меня самым что на есть непристойным словом...   
- Погоди, погоди, бабка, а сколько ж у тебя мужей-то было?
- Четверо было. Ты слушай, да не перебивай старого человека. Что за молодежь нынче невоспитанная такая пошла - старому человеку слова молвить не дадут! Обозвал, значит-ста, он меня всякости, а я, в горячах, тупруш, возьми его, сердешного, да и огрей кочергой по головушке буйной, а он, болезнай, возьми, да Богу душу-то и отдай.
  Ох, как каилася я в ту пору, как по нём горевала-горюнилась. Но делать нечего. Схоронила я мово соколика, схоронила, значит, и стала тосковать... Во-о-он под горой у того повороту кладбишше - то. Как будем подъезжать, ты скажи шОферу, чтоб остановил... Похоронила, значит, погоревала-погоревала, да времечко-то своё берёт - взыграло сердечко молодое, ретивое - другим разом замуж пошла... Живу себе поживаю - добра наживаю... И вот пошла я как-то по грибы, иду, значит, краем лесу мимо кладбишша-то и вижу: чудо-чудесное перед глазами - на могилке первого мужа маленькая яблонька выросла. Вроде дичка-не дичка. А на яблоньке той одно-разъединственное яблочко красуется: такое наливное - прямо загляденье.
 Наложила я на себя крестное знаменье, и тут-то меня и осенило, что моими задушевными молитвами попал муженек мой сердешный, должно быть, в самый что ни на есть рай, и мне оттудова гостинчик посыпает - заботится, значит-ста, обо мне грешной.
 Оборвала я то яблочко и домой - показать чудо живому-то мужу, а он - как на грех подвыпивши, да и давай костерить меня на чем свет стоит: где, мол, такая-сякая, шляешься. Прежде я бы взбеленилася, а тут меня прямо как подменили - так на меня знаменье Божье подействовало.
 И решила я, что буду за зло-напраслину платить добротой и кротостью - как Господь нас, грешных, учит: дай-ка, думаю, муженька энтим самым яблочком угошшу, глядишь и подобреет, ведь с самого раю яблочко-то. Подложила на закуску. Съел, роденький, правда чтой-то ликом перекосился, словно хреном закусил...
- Ну и как, бабка, подобрел?
- Да не успел: полез в погреб за самогонкой и, то ли осклизнулся, то ли голова у него во хмелю замутилась - скатился с порожков, сердешный, и отдал Богу душу и етот...
 И вот так, касатик, вся жисть моя в добрых делах и прошла: хотя и от остатних своих мужей частенько горе-обиду терпела, но за напраслину нанесённую всегда добром отвечала, всегда помнила знаменье Господне, и что смиренная молитовка и доброе дело кого хошь переделают.
 И испытывал меня Господь всю мою остатнюю жизнь - знать милостив он ко мне, раз даёт мне сподобиться добро сердешное проделывать, да накоплять заслуги перед Господом...
 Схоронила я, значит, и второго муженька, потом еще одного, Бог дал- Бог взял, и еще...
- Что ж с остальными-то, бабка, случилось?
- С остальными-то? Да с одним - одно, с другим - другое. Но, хоть и забирал Господь у меня мужей, но за это милостью своей меня одаривал - до конца дней моих чудо-чудное мне являет: у всех моих мужей опосля смерти на могилках яблоньки вырастают с одним разъединственным райским яблочком. Знать мужья мои горемычные сразу в рай попадают и оттудова мне гостинец за теплоту мою душевную посылают. А я нет, чтоб самой вкусить, да в рай - так нет, по доброте своей мужьям же и отдавала всё до последнего кусочка. Любила я их сильно, а они меня, вот гостинец и посылали - звали, значит, к себе: вкушай, мол, и приходи - ждём не дождёмся...
  А вот теперь, касатик, одна. Стара стала - никому не нужная, не в цене нынче душевная теплота. Как раз сей день хотела домой приехать и скушать энто самое яблочко, что тебе, касатик, скормила. Скушаю, думаю, и в рай - зажилася. Да знать не судьба ешшо. Не могу для себя - никак не пересилюсь, потому как душевнай я человек. Вот и опять: отдала тебе, соколик, и энто яблочко - за помочь твою без корысти. Все людЯм! Все людЯм!
- Да-а-а, бабка, рассказала ты историю! Наверное, выдумала всё. А, бабк?! Выдумала, скажи!? Ведь вы, старики, всегда такие фантазёры!
- А можть, болезный мой, и привидилось мне всё. Старая я стала - головушка-то ужо совсем ничегошеньки не соображает. Может и привидилось...
- Вот он, бабка, и поворот твой. Давай, двигай на выход, продолжай свою долгую и счастливую душевную жизнь.
 Кстати, старая, а за что ж ты своего первого мужа-то по голове стуконякнула ?
- Первого-то...А-а...Первого...А была я, милай, в молодых годках больно красивою и статною, не то, что щас, а он меня, горемычный, я же и говорю, грубым словом обидел. Уж больно мне энто слово не по душе тогда пришлось - вот бес и попутал...
 Ну, прощевай, сердешный... - пора!... Мешочек-то подай!
- А что за слово-то, бабушка, было, что за слово!?
- Слово-то? Ну ды-к: "кочерга гнутая."


                ***     ***     ***