Далеко-далеко, где заря красным саваном ляжет

Далеко-далеко, где заря красным саваном ляжет,
Там царевна-цветок нежно смотрит в зеленую гладь,
Руки девушки той, словно тонкие крылья лебяжьи,
Оттого-то она может птицею вешней летать

И над скатертью сел, и над желтыми в осень холмами,
Где-то там, где камыш курит вечер над синим прудом,
Там стоит, как лозой, оплетен голубыми дымами,
У опушки лесной ее маленький каменный дом.

Рядом с домиком тем ходит множество всяких прохожих,
И невсяких, порой.  Дышит в лица им солнечный бриз,
Но им всем не понять, что царевна на них не похожа,
Что летает она, а они только падают вниз,

Что она, как заря, как соцветия спящего сада,
Как серебряный день, облака в голубиных цветах,
Словно голос луны, сине-звездная теплая радость,
Словно девушка та, о которой писал Мулаввах,

И Петрарка писал, и другие, кто меньше и хуже,
И понять не могли, что хотелось, что было в судьбе,
Да и я вот теперь, глядя в месяц, что плавает в луже,
Кружевницею рос заплету пару строк о тебе.

Мой серебряный стих на туманы немного похожий,
Что из крынки небес зачерпнули чуть-чуть молока,
Только знаю, мой друг, в этом мире я только прохожий,
Как и много других, для которых ты так далека.

Я по полю бреду, ранит ноги ножами осоки,
Где же дом твой стоит? Что ж так звезды царапают грудь?
Я летать не могу, но зеленые нежные строки,
Что крылаты, как ты, до тебя доплывут как-нибудь.

Улыбнувшись чуть-чуть, я душою погас, будто свечкой:
Вороненую ночь с красным маком зари не сдружить,
Но рисую круги в то, где месяц свалился за речкой,
Чтобы было светлей, чтобы легче и проще кружить

Было крыльям твоим в этот ситцевый вечер погожий,
Жаль, что  мне самому не подняться в туман голубой,
Ведь я знаю, мой друг, в этом мире я только прохожий,
Как и много других, что не могут лететь за тобой.