Заблудившийся трамвай. Рецензия. Продолжение - 2

И тут следует заметить, что, там, где поэт Евгений Семичев кончается, поэт Евгений Чепурных только начинается. Когда-то в моём стареньком деревенском домике был некий своеобразный алтарь, где находились самые дорогие и жизненно необходимые мне вещи. Среди корешков, камушков, ракушек, талисманов и оберегов было и одно стихотворение, над которым я плакал и пьяными, и трезвыми слезами. Там тоже речь идёт об Адаме и Еве. Вот - это стихотворение.

И вся Земля, как детский сад,
Что ждёт отцовского прихода,
И глаз намокших с небосвода
Не сводит тыщи лет подряд.

И тыщи лет с пустой сумой
Идут король и королева,
Влюблённые Адам и Ева
Идут сквозь ночь к себе домой.

Скрипит колодезный рычаг,
И Ева пьёт из грубой кружки,
Как и пристало побирушке,
Утратившей родной очаг.

Господи! Как тихо, скромно и просто! Словно это акварель из детской книжки советских времён, когда церкви ещё не росли на каждом перекрёстке, а душа человеческая была чистой и пребывала в истинном своём величии.
Такое ощущение, что это стихотворение написано за несколько минут до казни, когда просто не было ни одной лишней минуты ни для одного лишнего слова. "Слова, - как любил говорить Владимир Вейдле, - сплошь прозаически-верные, предельно точные, так что дух захватывает".
"И вся Земля, как детский сад, что ждёт отцовского прихода".
Да, да, акварель, замешанная на слезах ангела!
Как всё близко и понятно для любого человеческого сердца! Трава, залитая дождём, бесконечное болото, скрывающее под изумрудно-зелёной травкой бездонные трясины, и дорожка следов, словно это шёл один человек...
Просто? Просто.
Отчего же, однако, так ввинчиваются в сознание эти стихи? Оттого, что их смысл неотделим от незаметной, настойчивой, однострунной их музыки. Все рифмы звучат и растягиваются замечательными "о", "а" и "е", и, кроме того, прислушайтесь, большинство ударений падают на "о" и они, эти необыкновенные буквы, словно растягиваются в магический звук торжественной боли: "О-о-о". Прихода, небосвода, подряд, сумой, королева, домой, очаг...
О-о-о! А-а-а!
Бездна бездне откликается! А значит и "через шестьсот лет, если люди будут людьми и русский язык не умрёт, найдутся такие, которых, так же, как меня, кольнут эти стихи прелестью своей и болью".

Ну вот и дожди подоспели большие.
В полях догорело жнивьё.
У этого дерева ветви чужие,
А сердце - моё.

А сердце - моё. А листва облетела,
В земле обретая жильё.
Нельзя говорить: "Не моё это дело".
Ведь сердце - моё.

Утихла над домом грачей перепалка.
И нынче - не знаю, с чего,
Не знаю, с чего - только дерево жалко
Сильней, чем себя самого.

Что делать, родные. Окончена жатва.
Дождёмся весёлого дня.
Что делать, родные. Мне дерево жалко,
А дереву жалко меня.

Вот вам и пример истинного символизма. Конечно, с первого взгляда это стихотворение может показаться незатейливым и даже простоватым. Но поэт не обязательно должен разоблачать символ, словно золотую луковицу, снимая шкурку за шкуркой - до тех пор, пока ничего не останется. В истинной поэзии символ может оставаться неразоблачённым, как божественная Исида. Но разве Исида, прикрытая тканью, перестаёт от этого быть притягательной тайной? Конечно же, нет.
Стихотворение Евгения Чепурных - очень большое стихотворение. Крона этого дерева достаёт до неба, а корни уходят так глубоко, что, может быть, и небо не ведает такой сакральной глубины.
Дерево и человек. Когда они понимают друг друга, я тоже понимаю, что только подобное может знать подобное, только подобное может чувствовать подобное. Во всём сущем видеть мы можем только себя  . Себя во всём. Только подобное может сливаться в одно целое: в моря, в пустыни и в народы. Мы можем знать только то, чем мы сами являемся. Так что, всё совершенство, на которое только способен поэт, это только реализация вечного Духа, находящегося внутри него.
Не об этом ли говорил Сергей Есенин в "Ключах Марии": "Наши предки видели через листья своих ногтей, через пальцы ветвей, через сучья рук и через ствол - туловища с ногами, - обозначающими коренья, что мы есть чада древа, семья того вселенского дуба, под которым Авраам встречал святую троицу. На происхождение человека от древа указывает и наша былина "О хоробром Егории":

У них волосы - трава,
Телеса - кора древесная.

Мысль об этом происхождении от древа породила вместе с музыкой и мифический эпос.
Происхождение музыки от древа в наших мистериях есть самый прекрасный ключ в наших руках от дверей закрытого храма мудрости".
"Древо - жизнь. Каждое утро, встав ото сна, мы омываем лицо своё водою. Вода есть символ очищения и крещение во имя нового дня. Вытирая лицо своё о холст с изображением дерева, наш народ немо говорит о том, что он не забыл тайну древних отцов вытираться листвою, что он помнит себя семенем надмирного древа и, прибегая под покров ветвей его, окунаясь лицом в полотенце, он как бы хочет отпечатать на щеках своих хоть малую ветвь его, чтоб, подобно древу, он мог осыпать с себя шишки слов и дум и струить от ветвей-рук тень-добродетель".
На русской земле испокон веку любая инициация происходила только там, где растут дубы. Под кроной дубов люди, знающие тайну РА, приносили золотых петухов с зелёными перьями в дар Солнцу.
Во множестве языков слово «дуб» обозначает «дверь», «выход». Кельтский год  был поделен надвое, и вторая половина начиналась в июле – после семидневного оплакивания сожженного дуба-царя. Сэр Джеймс Фрезер упоминал, что при «волшебных дубовых дверях» находится привратник ДВУЛИКИЙ ЯНУС. Нет сомнения, что именно к нему относится последнее из пророчеств Мерлина: «Не будет больше священнослужителей у Януса. Закроется его дверь и останется закрытой в Ариадниных пещерах»
Другими словами, древняя религия славян, основанная на культе дуба, будет сметена христианством, и дверь, ведущая на свободу, будет закрыта, и тайна РА не откроется заблудшим людям.
Большой русский  художник Константин Васильев почувствовал слияние с единой душой предков, когда пришел к дубу и обнял его. Лев Толстой тоже написал о пережитом потрясении, и тоже рядом с дубом.
Друиды и волхвы, проводя инициации учеников, повторяли бессмертные слова своих предков: STRABLOE  ATHANEATIDAS URA DRUEI
Между прочим, церковные иерархи до сих пор скрывают тайну Фатимских ялений Богоматери, имевших начало 13 мая 1917 года. Пилаты католического мира сделали всё возможное, чтобы людям не открылась истинная суть божественного откровения, ибо Божья Мать благословила в те дни Россию на возврат к чистоте, целостности и единству древнейшей веры, последней хранительницей которой на Планете была и остаётся русская земля. 4 июля 1985 года итальянский журнал «Република» опубликовал текст, который назвал фрагментом третьего послания Богородицы фатимским детям: «Великая кара падёт на всё человечество ко второй половине XX века потому, что человеческий род согрешил и пропал Дар, принесённый Мною. Нет ни в одном уголке мира порядка и правды, и Сатана, только Сатана правит в самых высоких местах, определяя ход событий. Ему удалось внедриться в самую верхушку церкви. Он может соблазнять души больших учёных, изобретающих оружие, при помощи которого может быть уничтожена большая часть человечества. И если человечество не начнёт противостоять этому, я вынуждена буду отпустить карающую руку сына Моего Перуна».
Ватикан никак не отреагировал на эту публикацию, и любые обсуждения этой темы в западном мире были запрещены. Не смотря на то, что шесть месяцев подряд Божья Матерь являлась фатимским детям, и каждый раз она проявлялась и сияла на вершине исполинского дуба, на Западе принято считать, что чудо это происходило на... облаке!
На Руси дуб очень часто назывался Храм Святой Мары или Собор Мары. Именно поэтому с введением христианства началось безжалостное и повсеместное истребление наиболее древних экземпляров дубов во всей Европе.

Утихла над домом грачей перепалка.
И нынче - не знаю, с чего,
Не знаю, с чего - только дерево жалко
Сильней, чем себя самого.

"Эти стихи кажутся ясными лишь тому, кто в них не вникает, - сказал бы здесь Морис Бланшо. - В противоположность вещим словам Додонского дуба - тоже дерева - непонятным, но таящим смысл, - ясны лишь оттого, что скрывают недостаток смысла".
Читая стихотворение Евгения Чепурных, кажется, что мир вот-вот достигнет совершенства, остаётся только совсем немного потерпеть, дожидаясь "весёлого дня". Вот-вот история завершится, человек и природа очеловечатся и станут одним целым, слова и вещи тоже сольются и вещи станут говорить; и тогда мы узнаем ответы на все, самые страшные свои вопросы.
И какой-то прохожий пастушок снова срежет тростинку на какой-то неведомой ему могиле, и она сама поведает миру свою тайну: "Играй, играй, пастушок. Вылей звуками мою злую грусть. Не простую дудочку ты в руках держишь. Я когда-то была девицей. Погубили девицу сестрицы. За серебряное блюдечко, за наливчатое яблочко"
Узлом слияния потустороннего мира с миром видимым является поэзия, очищенная от случайных слов.
С приходом христианства все наши волшебные дудочки были изломаны и сожжены. Остались одни могилы.
Первые христианские священнослужители, словно оккупанты духа, не захотели продолжать стихию истинно русских воззрений, не пожелали продолжить и осуществить необыкновенные эсхатологические ожидания славян, а, напротив, сделали всё возможное для того, чтобы мы превратились в "цветы, опущенные в воду, цветы, лишённые корней".
А ведь ведическое язычество, которое и есть истинное православие русского народа, вовсе не было уничтожено в одиннадцатом веке, как порой утверждают наиболее оголтелые попы. Даже великий русский царь Иван Грозный очень хорошо знал, каковы на самом деле воззрения русского народа на мир и природу и точно так же, как Краковский епископ Матвей, утверждал, что «Народ же русский множеству ли бесчисленному, небу ли звёздному подобный, и веры правило православной, и религии истинной установления не блюдёт; Христа лишь по имени признаёт, а по сути в глубине души отрицает. Не желает упомянутый народ ни с греческой, ни с латинскою церковью быть единообразным, но отличный от той и от другой таинства ни одной из них не разделяет».


                Продолжение следует