А нынче барыня опять съезжает с дачи...

… А нынче  барыня опять съезжает с дачи.
Оставит стынуть кресел подлокотники…
И  ветры псами племени апачи
Проносятся, играючи в охотников…

И в словно опрокинутом поместье –
Былой уют опять нарушен сборами.
Опустошенья эхо гулкой вестью
Летает за осевшими заборами.

И даже звёзды с небосвода горстью сыплются
Искристыми калёных клёнов листьями.
Поблёскивая, шепчутся и взвизгивают,
Скрипя краями в травах волокнистых…

А барыня из оных мест сселяется.
Без суеты. Без спеси. Без поспешности.
Не обещает никому… И не прощается…
Лишь взглядывает за верхушки леса…

Шкатулки сдвинуты, раскрыты в беспорядке…
Мелькнуло небо в зеркальце надтреснутом…
Но бижутерия цветов, плодов и ягод,
Как видно, ей уже не интересна…

Наряды новые – едва после примерки –
Раздаст… забудет…  иль оставит так… пустячно…
И на ходу в траву обронит бутоньерку
С махристой шали с ароматом зрело-яблочным.

А все глядят за ней... На клумбы-подстаканники
Взобрались бархатцы. И тонкая монтбреция,
Послушно-стихшая, прямится скромно паинькой,
В кулончиках цветков наперевес…

На край пруда мхи бурые  повыползли
Морскими мягкоиглыми ежатами.
Следят невидимо, с дыханием подкисленным,
Из шерсти непросохшей, конопатой.

И воздух сжат тревогой затаившейся,
Не высказанной раной расставания…
Искать Её, лучом озолотившуюся,
За тридевять земель, да за бурьянами…