Вольные и невольные жители г. Томска 6 гл

Еще один есть человек,
который в Томске жизнь оставил.
Суров ко многим прошлый век,
не исключение он из правил.

Вкруг Клюева дух древний вился,
патриархальности поэт,
он в Петербурге появился
примерно где-то в двадцать лет.

Здесь быстро подружился с Блоком
и с Городецким стал знаком,
Есенин также с ним общался,
а Бергом он так освещался:

Тот Клюев в жизни воплощает
интеллигентскую мечту-
крестьянским обликом прельщает
(отринув жизни пустоту)
и хитроват и простодушен,
умом немалым наделен,
церковным ладаном надушен,
в мистификациях силен.

Его манила театральность
и в номере "Отель де Франс"
собой являл одну реальность-
от Гейне воспаряя в транс.

Стихи читал не в переводе,
немецкий был ему знаком,
одет был по последней моде:
при галстуке с воротничком.

Но для похода в ресторан
или редакций посещения
имел в поддевку облачение,
рубаху цвета свежих ран,
ну и конечно сапоги,
как символ трудовой ноги!
Так в "русском стиле" был одет
крестьянской мистики поэт.

Хлыстовство с православием он
одновременно совмещает
и черносотенный уклон
в свою поэзию вмещает.

Как пронеслась у нас тогда
двух революций череда-
в ряды большевиков вступает
и по наивности решает
то, что Советская Россия
и есть для всех Святая Русь,
а Ленин в царстве том мессия!
Но убеждения, боюсь,
его совсем не отвечают
воззрениям большевика.
Поэта вскоре исключают
словно строку черновика.

Аресту повод все ж возник.
Редактором "Известий ВЦИК"
товарищ Гронский тогда был,
звонком он Клюева "убил".
(Ягода жизнью убежден-
любой быть может осужден)

Вот Клюева арестовали,
имущество конфисковали.
В Сибирь, конечно, сослан он.
Пробыв в Колпашево сезон,
рукой незримою веден
был вскоре в Томск переведен.

Хоть неизвестный хлопотал
о наказания сокращении,
в одном известном помещении
уж "Дело" лейтенант достал:

"Что был поэт руководитель,
организатор, вдохновитель
"Союза спасения России".
Хотел исполнить планы сии:
монарху власть всю передать,
большевиков под суд отдать!"

Себя виновным не признавший
и никого вокруг не сдавший,
злодейской тройкой осужден,
был в октябре расстрелян он.

Террор не разбирает отчеств.
Поэта стих напомню вам.
Сбылась вся мистика пророчеств,
что Николай оставил нам:

"И вижу: тетушка Могила
Ткет желтый саван, и челнок,
Мелькая птицей чернокрылой,
Рождает ткань, как мерность строк.

В вершинах пляска ветродуев
Под хрип волчициной трубы
Читают нити: "Н.А.Клюев-
Певец олонецкой избы!"

Я умер! Господи, ужели?!
Но где же койка, добрый врач?
И слышу: "В розовом апреле
Оборван твой предсмертный плач!"..."

Плач оборвался не в апреле,
опять в противном октябре
к нам злые ветры налетели
забыв о чести и добре.

Себя покрыв навечно "славой"
тридцать седьмой рукой кровавой,
хозяйскою метлой своей
прошелся по земле моей,
где до последних своих дней,
любовь в душе своей лелея,
он пел: "Люблю тебя, Рассея,
страна грачиных озимей!"

(Продолжение следует)