Тридцать седьмой год

Бывали и не лучше годы,
сумой грозившие с тюрьмой,
но мы, последыши Свободы,
припомним год тридцать седьмой,

когда пошла такая бойня
по исковерканной Руси,
что даже камню стало больно
террор властей переносить.

И липкий, леденящий ужас
полз вверх по клеткам этажей,
и отражался в красных лужах
сонм душ, загубленных уже.

Донос, навет, сведенье счётов
питали мощь НКВД,
и каждый час был для кого-то
последним, тикая беде.

И не найти такого дома,
такой семьи, где из родни
не взяли в ночь иль по-другому,
чтоб, расстреляв, похоронить.

Неслись репрессии лавиной,
а подлость, пуля да кулак
всему придумывали вины,
и полстраны зaбрaл Гулаг.

Века бредя по бездорожью,
пришла страна в такую ложь,
когда захочешь, да не сможешь,
и никого, брат, не спасёшь.

Нам написать светлей бы повесть,
воспеть великое одно,
хоть ум и честь, а также совесть
в бараках сгинули давно,

жить, соблюдая осторожность,
с работы приходя домой...
Но знаю: дай беде возможность, -
наступит год тридцать седьмой!